Иван Опалин - Валерия Вербинина 15 стр.

 У кого?

 У Манухина.

Опалин поморщился. Ему совсем не хотелось объясняться с этим безмозглым костоломом. Впрочем, если действовать через Николая Леонтьевича

 Спасибо, Андрей Петрович.

 Не за что. Мне очень неприятно, я вас так подвел. Коллега, конечно, уверяет, будто просто забыл об этом случае, хотя я всех просил сообщать мне, если попадется труп с теми признаками, которые вы указали.

Опалин попрощался с доктором и повесил трубку. Петрович и Казачинский смотрели на него, ожидая объяснений. Антона не было, он, очевидно, где-то задержался.

 Есть еще одна жертва, убита девятого ноября, найдена на Никитском бульваре. Личность пока не установлена, дело у Манухина.  Опалин поднялся с места.  Я к Твердовскому.

Но именно тогда, когда Николай Леонтьевич так был нужен, его не оказалось на месте. Пришлось Ивану сначала отправиться на поиски Манухина. Опалин спустился вниз, заглянул в его кабинет и узнал, что опер ушел в столовую. Перспектива общения с Манухиным не доставляла Ивану никакой радости, но дело есть дело.

«Какого черта, я, взрослый человек, а дрожу перед каким-то Перед каким-то подонком».

В столовой Манухин и обнаружилсясидя в углу зала, он с аппетитом хлебал суп. Его челюстные мышцы равномерно двигались, маленькие глазки под низким лбом блестели от удовольствия. «И чавкает, как свинья,  с неприязнью подумал Опалин.  Тьфу, б».

 Здорово, Митяй,  начал Опалин, садясь за стол напротив Манухина, но сразу же понял, что дружеский тон не вышел и вообщени черта из его затеи не получится.

Манухин вскинул глаза, усмехнулся, взял разом два куска черного хлеба и начал методично жевать, продолжая при этом с шумом втягивать с ложки суп.

 Физкульт-привет!  выдавил он из себя в промежутках между глотками.  Ты чего не ешь?

 Не хочется.

 Да? Ну-ну. Ты по делу? Я за едой дела не обсуждаю.

 Откуда ты знаешь?

Манухин усмехнулся и, доев хлеб, взял еще два куска.

 Так я и знал. Баба эта, с Никитского. Верно? Только ты, Ваня, учти: просто так я тебе дело не отдам. Я работу провел, людей гонял. Личность, между прочим, установил.

 Да ты, Митяй, молодец. Кто ж спорит-то,  довольно-таки двусмысленным тоном промолвил Опалин.

На самом деле у него руки так и чесались дать Манухину по широкой ухмыляющейся рожедо того чесались, что пришлось убрать под стол, чтобы не было видно, как сами собой сжимаются кулаки.

 Я молодец,  спокойно согласился Манухин.  А ты, Ваня, хитрый. Ловишь крупняк, начальство тебя любит

 Да ладно, хорош придуриваться,  оскалился Опалин.  Кому убийство на Коминтерна недавно поручили, а? Не крупняк, скажешь? А?

 Уже назад отобрали,  ответил Манухин, поморщившись.  Мол, там дело политическое, расследовать будут особым порядком. Какая там, к черту, политикаограбить его хотели.

 Это журналиста Доманина?

 Он фотограф был. Да какая разница? Залезли в квартиру, рылись в вещах, а тут хозяин проснулся. Ну и драка со смертельным исходом.  Манухин закончил управляться с супом, повертел ложку и положил ее в пустую тарелку.  Еще немного, и я б выяснил, кто из местного жулья замешан. Но не дали же, с-суки.  Он коротко хохотнул, сузил глаза.  А снимки там некоторыепальчики оближешь. Сразу видно, не только для газеты «Правда» снимал. Ха-ха-ха!

И, не сдерживаясь больше, заржал в голос.

 Мебель красного дерева, люстраводопад хрустальный.  Опалин даже удивилсяМанухин, да так поэтически изъясняется!  Надо будет как-нибудь к Спиридонову в гости наведаться, наверное, у него дома такая же мебель стоит. А чё? Тоже ж ведь фотограф

 Ты мне дело отдашь?  настойчиво спросил Опалин.  Митяй, ты же знаешь, Николай Леонтьевич все равно распорядится передать дело мне.

Манухин тяжело вздохнул.

 Ты про Никитский бульвар? Это мой труп. С какой стати я должен его отдавать?

 Ты сам-то себя слышишь?  проворчал Опалин.

Манухин задумался. Потом все же буркнул:

 Да ну тебя. Что я такого сказал-то? А-а! Понял! Ну ты и язва, Григорьич Слушай, подожди здесь. Кажется, мне мое второе наконец-то приготовили

Он отошел и вскоре вернулся, любовно неся в правой руке тарелку с пюре и поджаркой в соусе, а в левойстакан нежно-розового киселя.

 Хрен с тобой, Опалин, дело я тебе отдам. Но с условием: ты, когда Леонтьичу будешь докладывать, особо напирай на то, что личность жертвы я установил и вообще всячески вам помогал. Ясно?

 Разумеется,  пообещал Иван.  А зачем

 Когда вы изловите своего шофера, я тоже хочу получить премию.

«Когда еще это будет»,  подумал Опалин.

 А вещи жертвы? Ты проверил уже?

 Не успел. На меня тогда же фотограф свалился, я им и занялся в первую очередь.

 Даже соседей убитой по коммуналке не опросил?

 Какие еще соседи?  заворчал Манухин.  У нее квартира отдельная была. Да что ж ты за человек такой, Ваня?! Я тебе русским языком объяснил: за едой о делах не говорю, а ты все балаболишь да балаболишь

Опалин не стал отвечать. Он видел, как Митяй, с одной стороны, тянет интригу и намеренно не сообщает подробности о жертве, но с другойраз пообещал отдать дело, на его слово можно положиться. Такая уступчивость, впрочем, могла означать и то, о чем предупреждал Терентий Иванович: «комаровец» ухлопал кого-то важного и именно поэтому Манухин не прочь спихнуть расследование на чужие плечи.

Наконец невыносимый коллега Опалина доел свой обед, и опера поднялись на второй этаж, где находился кабинет Манухина. Дверь была заперта.

Манухин достал ключи, открыл дверь и махнул рукой.

 Заходи.

На столах и даже на полу громоздились коробки с какими-то вещами, газетные свертки с бумагами и фотографиями, а также ящики с неведомым содержимым.

 Это что?  спросил Опалин.

 Доманинское.  Манухин причмокнул так, словно у него ныл больной зуб.

 Ты что, все из квартиры сюда перетащил?

 Все бы не уместилось,  хладнокровно ответил Манухин,  мебель пришлось оставить, крупные вещитоже

 А просто опечатать квартиру нельзя было?

Манухин усмехнулся.

 Я ж зналдело у меня заберут,  признался он.  А если из квартиры вещи ценные пропадут? С кого первого спросят? С меня, ясен пень. А таквещички на глазах, я работаю, выясняю, нет ли где лишних пальчиков, и так далее

Он открыл сейф и достал оттуда не слишком объемное делонасколько разглядел Опалин, с нижней полки. Следователи обычно забрасывают безнадежные дела на самую верхнюю полку, операна нижнюю. Примета не стопроцентная, конечно, ноне хуже любой другой.

 Садись на место Лепикова,  велел Манухин,  и пиши бумажку.

 Какую бумажку?  с неудовольствием спросил Опалин.

 Дело номер такое-то у старшего оперуполномоченного Дмитрия Манухина ты принял, в деле столько-то листов, прилагается столько-то планов и столько-то фотографий и так далее. Давай, Григорьич, не томи. Мне еще все это разбирать и сдавать.  Он широким жестом обвел коробки, стоящие в кабинете.

 Ты что, мне не доверяешь?  мрачно спросил Опалин.

 Я доверяю бумажкам,  ответил Манухин, усмехаясь.  А то вдруг выяснится, что дело я тебе сдал не целиком, или ты его потеряешь, а меня виноватым объявишь.

 Ладно, черт с тобой,  сдался Опалин и прошел за стол Лепикова, бывшего при Манухине кем-то вроде адъютанта.  Где у него бумага?

 В верхнем ящике.

 Он заперт.

 Ты стукни и снизу потяни, откроется.

От Манухина впору было ждать какой-нибудь каверзы, но после произведенных манипуляций ящик действительно открылся, и в нем обнаружилась стопка тонкой бумаги. Дмитрий положил папку на стол перед Опалиным и прошел на свое место. Иван вытащил из ящика лист и своим прихотливым, каракулистым почерком принялся составлять акт о передаче дела, но тут его взяло сомнение, и он стал проверять, что именно находится в папке, вычитывая каждый документ и внимательно разглядывая каждую фотографию.

 Вот, вот,  ухмыльнулся Манухин,  мы же все доверяем друг другу ой, как доверяем

«Не очень-то ты утруждался,  подумал Опалин, бросив на него быстрый взгляд,  просто поручил Лепикову проверить заявления о пропавших без вести, так личность жертвы и установил».

 Тебе доверятьсебе дороже,  буркнул он, считая, сколько листов содержится в папке,  кто мне фотки показать обещал?

 Фотки все на месте,  хладнокровно ответил Манухин.

 Да я не про эти, а те, которые не для «Правды», помнишь?

 А-а!  Манухин расцвел.  Щас я тебе покажу

Он покопался в одном месте, потом в другом, ругнулся, поднялся с места и, бросив: «Я щас, их, наверное, Лепиков унес, ребятам показать», вышел.

Опалин сбился, досадливо дернул локтем и задел стопку каких-то завернутых в газету бумажек, лежавшую на столе Лепикова. Стопка съехала со стола и плюхнулась на пол, газета при этом развернулась, а содержимое частично рассыпалось. Ругнувшись почище Манухина, Опалин наклонился и начал собирать упавшие улики. Теперь было видно, что это не бумажки, а черно-белые фотографии разных размеров, одни весьма профессиональные, а иныетак и вовсе высокохудожественные.

И тут Опалина словно ударило молнией. На одной фотографии была запечатлена молодая женщина, сидящая за столиком кафе. Одета она была в изысканный приталенный костюм и кокетливую шляпку, в пальцах дымилась папироса. Повернув голову в профиль, незнакомка смотрела куда-то в сторону, и, хотя лицо частично скрывала вуалетка, Опалин сразу же ее узнал. Эта была Маша, Мария Арклина, которая якобы вышла замуж за врача и уехала во Владивосток. Перевернув фотографию, Иван увидел на обороте надпись карандашом: «Для выставки. Парижанка на бульваре Монпарнас, 27 мая 1939 г.».

Нет, он даже не размышлял и ни секунды не колебался. Уловив за дверью приближающиеся тяжелые шаги Манухина, Опалин сунул фото во внутренний карман, завернул остальные снимки в газету и положил их так, как они лежали раньше. Когда Манухин вошел, Иван с сосредоточенным видом заканчивал писать документ.

 Во, гляди.  Манухин сунул Ивану пачку порнографических снимков, изготовлением которых убитый фотограф, судя по всему, баловался на досуге.  Симпатичная, а? И эта ничего А этасовсем страшная, не зря же на ней маска

Иван изобразил интерес к похабным фотографиям и даже отпустил несколько рискованных замечаний. Манухин не отставал и выдавал еще более скабрезные реплики. Опера смеялись и обменивались сальностями, но внезапно Опалину все надоело. Он размашисто подписался и протянул лист Манухину.

 Держи, Митяй. Премию быстро не обещаю, но сам понимаешь, тут как карты лягут.

 А ты, Григорьич, оказывается, ничего мужик,  заметил Манухин с подобием какого-то даже удивления, забирая бумагу.  Если руки боишься испачкать, меня зови Я не боюсь

Опалина передернуло. Еще не хватало для полного счастья стать лучшим другом-приятелем Манухина. Иван довольно сухо попрощался с хозяином кабинета, забрал дело и вышел, чувствуя, как по спине струится пот.

Он всегда был уверен в том, что в его нелегкой, не гарантирующей долгую жизнь профессии есть вещи, на которые он никогда не пойдет. И вот, пожалуйста,  пошел.

Украл улику.

Просто взяли украл.

Как самый обыкновенный вор.

Глава 17. Рвущиеся нити

 Пыжова Екатерина Денисовна, двадцать четыре года, переводчица «Интуриста», труп найден десятого ноября на скамейке Никитского бульвара без документов, отправлен в морг как неопознанный. Личность установлена нашими коллегами Дмитрием Манухиным и Власом Лепиковым. Проживала в отдельной квартире, опрос соседей по коммуналке отпадает.

 Может быть, с ней жили родственники какие-нибудь?  предположил Казачинский.

 Мужья или любовники,  ввернул Петрович.

 Домработница, управдом, коллеги по работевсех их придется опрашивать.  Опалин чихнул и поморщился. Грипп никак не хотел сдаться и признать свое поражение.  Антон, ты что-то хотел сказать?

Совещание оперативных работников бригады по поимке ночного шофера проходило в кабинете Опалина. Все курили и все были малость на взводе, потому что понимали: обычные следственные действия тут не работают. Хотя и их никто не отменял, потому что надо было окончательно убедитьсяПыжову убил тот же человек, что и трех остальных.

 Нина Морозова сообщила, что убитая Елисеева дружила с какой-то Катей, а Катя эта имела дело с иностранцами,  сказал Антон.  Это не может быть Пыжова?

 Вряд ли, жертвы в таких делах обычно не связаны,  ответил Опалин.  Но мы, конечно, проверим.

Он как раз заканчивал распределять обязанности, когда зазвонил телефон и дежурный сообщил об очередном убийстве.

 Все наши заняты, придется вам ехать на выезд Петровский проезд, 2 а, общежитие рабфака Метростроя. Звонившая была в истерике, там убитые и раненые в общем, разберетесь на месте

Случившееся в общежитии Опалин запомнил надолго. Как выяснилось, два пытливых ума готовились к зачету по химии и решили опытным путем проверить, как горит смесь серы и пороха. Ставить эксперимент во дворе им показалось слишком холодно, решили остаться в комнате и

Взрыв получился такой силы, что стекла выбило не только в общежитии, но и в окружающих бараках. В соседней комнате, где шумная компания праздновала чей-то день рождения, частично обрушился потолок, и несколько человек получили ранения, причем тяжелые. Что касается пытливых умов, то один погиб прямо на месте, а второй скончался по дороге в больницу.

 По-моему, это хуже, чем вредительство,  вполголоса заметил Горюнов фотографу, снимавшему разрушения.  Это идиотизм!

Никифоров и его Фрушка тоже выезжали с группой, и Опалин опять поймал себя на желании заменить похожую на медвежонка собаку настоящей служебной овчаркой. Фрушка производила слишком несерьезное впечатление, которое окружающие автоматически начинали переносить на муровцев, и Опалину это не нравилось.

 Никифоров! Простите, забыл, как вас зовут

 Иван Васильевич.

 Так вот, Иван Васильевич, собаке тут нечего делать, ступайте к Харулину. Мы сами справимся

 Не любите вы ее,  помрачнев, сказал Никифоров, и в голосе его послышалась настоящая тяжелая обида.

 Ваня,  шепнул Опалин, отбрасывая околичности,  уведи собаку. Тут несчастный случай, не преступление кого ей тут выслеживать?

Никифоров поглядел на Опалина, как на кровного врага, подозвал Фрушку и удалился. На обратном пути, когда муровский автобус вез опербригаду на Петровку, проводник отвернулся от старшего оперуполномоченного, храня угрюмое молчание. Фрушка лежала у ног Никифорова, положив морду на мохнатые лапы.

Впрочем, по-настоящему вовсе не собака волновала Опалина, а фото, украденное днем из кабинета Манухина.

Дома он достал письмо Маши из Владивостока и еще раз перечитал его. Почеркее. Подписьнесомненно ее. Даже бумага пахнет ее духами. Штампы на конверте в порядке, адрес написан ее рукой.

«Что же это такое?»

Опалин лег на кровать, закинул руку за голову, а конверт с письмом и украденную фотографию положил себе на грудь.

«Допустим, это не она, а совершенно посторонняя женщина, просто очень на Машу похожая Может же такое быть? Вполне. Помнится, даже я как-то на улице обознался принял за Машу другую»

Но чем больше Иван смотрел на фото, тем упорнее инстинкт нашептывал ему: это не двойник и не игра воображения, а Маша собственной персоной. И тут уже возникало множество разноплановых проблем.

Во-первых, если Маша прислала в апреле письмо, будто бы из Владивостока, а в мае вдруг оказалась в Париже, то дело явно было нечисто. В письме не проскальзывало ни единого намека на желание покинуть странунапротив, всячески подчеркивалось, что она остается на Дальнем Востоке.

Во-вторых, если Маша находилась в Париже, это подтверждало подозрения Соколова: она ехала в Ленинград, чтобы перейти границу. Каким образом Маша ухитрилась послать письмо, Опалин не знал, но кто-нибудь мог ей помочь.

В-третьих, выходило, что Опалин сам, никем не принуждаемый, предоставил Соколову компромат на себя. В самом деле, что мешало Александру Владимировичу дать знать «куда следует», что Опалин, наводит странные справки о гражданке с еще более странным поведением?