Какой?
Привычка прикидываться шлангом в армии, конечно, сильно выручает, но иногда всё-таки выходит Русю боком:
Тот, на подножке которого ты сидел и курил последние минут десять.
Тащ майор а как можно было сидеть, куритьи не знать, где? осторожно наглеет Русь.
Тема уж больно такая неуставная, мягко говоря.
Майор чуть пожимает плечами:
Это необычный автобус.
И тут Русь понимает, что попал.
Что его теперь любопытство сожрёт, пока он не выяснит, что же этот майор знает про Ника.
А что в нём такого?
Руся окатывают коротким, но очень острым и выразительным взглядом, в котором всё: и «Ты дурак или прикидываешься?», и «Не забывайся в разговоре со старшим по званию», и «Вообще-то вопросы тут задаю я» и даже «Боже, неужели и я когда-то таким был?!»
Помедлив, майор всё-таки говорит:
Говорят, встретить его вне бояплохая примета. Говорят, его видели в Грозном в девяносто пятом. Говорят много чего говорят. Мой «второй номер» уверяет, что видел его перед смертью.
Русь прикусывает язык, не давая вырваться дебильному вопросу «Как можно рассказывать о чём-то, что видел перед смертью?», что он, Ника не знает, что ли!
Знает.
Просто не любит вспоминать.
Как-то проще в нём видеть пусть странного, но мальчишку, друга с коротким, тобой придуманным именем, чем загадочного Проводника.
Майор же вопрос явно ждал, потому что после паузы отвечает:
Правда, Миха жив-здоров. Его в той стычке даже не поцарапало. Я, конечно, подробностей не знаю, потому что работал с другим мужиком в тот момент, поодаль, но
А вы, Русь сглатывает, живо вспоминая своё неслучившееся, совсем не помните той версии реальности?
Майор смотрит на него странно.
И отворачивается.
А Русь неловко бормочет:
Простите, и, как маленький, начинает усердно рассматривать свои ботинки.
Дальше тему майор не развивает. Только замечает нейтрально:
Не могу сказать, что меня радует его появление сейчас, перед выходом. Только плохих примет нам тут не хватало.
Да глупости это, не выдерживает Русь. Ему вдруг становится обидно за Ника: стараешься вот так, блин, век за веком, жопу рвёшь а в ответ тебя плохой приметой обзывают. Всё наоборот. Ничего плохого этот автобус не сулит. Он вообще
Удержаться и не ляпнуть «ко мне в гости зарулил» ему ума всё-таки хватает, но оговорку майор замечает:
Что «вообще»?
Если всё на свете обзывать приметами, то онхорошая. Он исправляет. Всякое. Неправильное.
«Такое же неправильное, как смерть Гарина в Осетии в восьмом».
Да ты, матрос, я гляжу, специалист в этом вопросе?
Любитель, хмыкает Русь.
Но в глубине души крутится неприятная мыслишка: а ведь его самого появление Ника тоже ещё как встревожило.
И размытое «Вообще по делу, но фиг знает, как к этому делу подступиться, так что считай, что просто в гости заглянул» нифига не успокаивает.
На отсутствие Руся в казарме никто так внимания и не обратил.
Только Родин, с которым он столкнулся на входе, коротко спросил:
Кинчев, где тебя носило?
Да этот «подсолнечный» майор отловил с каким-то вопросом, вполне честно ответил Русь.
И чё спрашивал?
Да фигню какую-то!
Удивительно, но ответ взводного совершенно удовлетворил.
Уже после отбоя, валяясь на койке и пялясь в потолок, Русь задумчиво чешет носи вдруг улавливает знакомый запах.
Табак и ладан
Надо же, вроде своё курил, а всё равно весь пропах. Странные всё-таки у Ника сигареты.
Впрочем, как и сам Ник.
И их дружба.
Блин, натурально пять лет прошло, а Ник всё тот же.
Закон пшеничного зерна
Ростов-на-Дону, 2014 г.
Бродя по пыльной площади автовокзала, Русь теребит хлястик лямки рюкзака и отчаянно вглядывается в таблички автобусов, пока его не окликают с подножки одногодревнего, как мечта о советском коммунизме, и потерявшего свой цвет под толстым слоем пыли.
Эй, куда такой красивый собрался-то?!
На такое обращение можно было бы и по-детски обидеться, но Русь сдерживается.
Ме-едленно оборачивается к говорившему, стараясь не снести рюкзаком зеркало ближайшего автобуса, и украдкой проверяет телефон, но увы: навороченный смартфон вот уже второй час упорно прикидывается мёртвым кирпичом.
В такую засаду угодить ещё надо было умудриться. Но Русю же всегда говорили, что он по этой части талантливый.
А вам тебе чего? хмурится он, смерив взглядом окликнувшего.
Да так уточнить решил, тот выглядит его ровесником: пепельные волосы, нечитаемый прищур тёмных глаз, зелёный шарф лениво переброшен через плечо, пальцы мнут сигарету. Дополняют образ разгрузка и охристые берцы, вызывая совершенно однозначныездесь и сейчасассоциации.
Автобус туда идёт? всё ещё настороженно и хмуро уточняет Русь, скрестив руки на груди.
Сероволосый отзеркаливает его жест:
Куда «туда»?
Ну-у туда, Русь выразительно, но неопределённо кивает куда-то в сторону.
Сероволосый демонстративно не понимает.
Ну, через границу, в общем и дальше, сдаётся Русь, Тут должен был рейсовый ходить, но
Так его ж отменили давно!
Но на сайте в расписании
Больше верь этим вашим интернетам, ага, сероволосый зажимает сигарету зубами и долго роется по карманам. Наконец, вытаскивает из четвёртого по счёту жёлтенькую зажигалку вроде тех, что на кассе в каждом магазине продаются, и долго ей щёлкает, трясёт и опять щёлкает.
А этот автобус? Русь кивает на пыльный бок.
Там, под толстым слоем пыли, виднеются маленькие круглые вмятинки. Как будто град барабанил по стенке
Вот только этот град должен был тогда лететь горизонтально.
О, этот особый! Так куда собрался-то? сероволосый наконец прикуривает и жмурится, откинувшись на ступеньку.
Русь медлит. Теребит хлястик лямки. Вздыхает и, наконец, говорит, как можно более веско и уверенно:
В Донецк.
Теперь тянет томительную паузу сероволосый. Открывает один глаз, внимательно смотрит на Руся, и от его взгляда внутри что-то неприятно ёкает.
Русь словно видит себя со стороны в этот момент: сопляк неполных пятнадцати лет в новеньком камуфляже, взмокший, лохматый, совсем несолидно нервничающий. Кому он там, на переднем крае нужен?..
О данаконец произносит сероволосый с очень странной интонацией. ЭТОТ автобус идёт на Донбасс.
А отправление когда? быстро спрашивает Русь.
Точно в срок и ни минутой позже.
Русю становится совсем не по себе.
И назло этому чувству он решительно подходит к автобусу, краем сознания отмечая его номер: «762».
Ни в одном расписании такого автобуса не было
Сероволосый неохотно подвигается, и Русь залезает внутрь.
Зачем тебе туда? летит ему в спину тихий вопрос.
Зачем-зачем Там война. А на войне нужны люди неравнодушные.
Это-то я знаю. Но я спросил ТЕБЯ.
Сероволосый внезапно оказывается рядом. Русь наконец-то сбрасывает намявший плечи рюкзак на ближайшее сиденье и огрызается, не оборачиваясь:
Тебе-то какое дело?
А он туда рвётся, потому что дурак, вступает в их странный разговор третий голос, от звучания которого Руся прошивает ледяная дрожь.
Непослушными руками поправив заваливающийся рюкзак, он поворачивает головуи встречается взглядом с Русланом.
Мёртвым парнем из чёрного города, отдавшим свою жизнь, спасая отца Руся.
Лучшим другом детстватого детства, когда тебя ещё не смущает, что с тобой дружит мёртвый парень, которого никто не видит. Того детства, когда вместо собственных снов ты видишь отцовские военные кошмары и считаешь это совершенно нормальным. Того детства, которое исчезает по капле, так незаметно, что даже не можешь сказать, когда же это всё ушло из твоей жизни, оставив только смутное, мучительное чувство тоски по войне, которой ты никогда не знал. Войны, которая ещё не наступила
Твоей войны.
Руслан? сглотнув, выдыхает Русь.
А кто ж ещё, Руслан растягивает губы в фирменной кривоватой усмешке. Давно не виделись, Русь.
Из перемотанных синей изолентой наушников у него на шее как всегда несётся песня Янки Дягилевой.
Это так странновидеть его почти ровесником.
Почти живым
Тут автобус словно просыпаетсяи безо всяких предупреждений резко стартует с места в карьер под натужный рёв мотора.
Потеряв от неожиданности равновесие, Русь почти улетает на полно ему не дают. Рука Руслана на загривке крепкая и настоящая. Совсем как в том давнем сне-который-не-сон.
Да падайте там куда-нибудь уже! Не болтайтесь на проходе, как это самое в проруби, окликает их сероволосый, выныривает из кабины и с ногами забирается на кондукторское место. Из-под сиденья извлекаются красная банка в роли пепельницы, пачка сухариков и бутылка совершенно советского с виду лимонада.
На невысказанное приглашение Руслан качает головой, а вот Русь жадно хлебает сладкую газировку, заедая горстью невыразимо острых сухариков. Сочетание ядерное, но удержаться невозможно, особенно если последний раз ел вчера вечером.
В автобусе больше никогодаже, кажется, за рулём, и это почему-то совсем не удивляет.
Как и непроглядный туман за окном.
Русю даже кажется, что он помнит всё этохмарь, похожую на белый шум потерявшего сигнал телевизора, утробное рычание мотора, отдающееся дрожью в сиденье, нечитаемый прищур сероволосого Дежавю?
Или?..
Куда мы едем? спрашивает он, делая последний глоток и возвращая бутылку хозяину.
А куда ты хочешь? встречный вопрос, острый взгляд исподлобья. На чужую войну?
Она не чужая.
Зачем она тебе?
Потому что дурак, повторяет Руслан сердито и смотрит на Руся точь-в-точь как тогда, в детстве.
И вот это уже совсем обидно. Хотя бы потому что теперь они почти ровесники.
Да не дурак я! И война за правое дело не может быть чужой!
Ты так и не ответил, спокойно замечает сероволосый. Зачем она именно тебе? Руслану Николаеву, сыну офицера, мальчику, ещё до рождения дважды чуть не ставшему сиротой?
Дважды? Русь кидает взгляд на Руслана.
В ответпривычная кривая усмешка:
Мой отец погиб в девяносто девятом. В Дагестане накануне второй кампании.
И причём тут папа? Он
Был там, да. И вернулся. В отличие от. И Руслан меняется в лице, как всегда, когда речь заходит о собственной смерти: А я так просто решил довести его дело до конца.
Русь отворачивается от слишком уж понимающего взгляда Руслана.
Они оба помнят жаркий август две тысячи восьмого, взрыв гранатомётного выстрела, крик отца Руся
Точно так же, как погиб и мой дядя в Афгане в восемьдесят втором, негромко добавляет Руслан, прикрыв глаза. Меня тоже, знаешь ли не просто так Русланом назвали.
Так всегда, вдруг говорит со своего места сероволосый. Одни умирают, чтобы жили другие. Закон пшеничного зерна.
Ну-ка? заинтересованно переспрашивает Руслан.
«Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода».
В автобусе повисает долгое-долгое молчание.
Такое абсолютное, что Русь даже не сразу замечает: мотор затих и автобус никуда не едет.
А мы приехали?
Белёсая хмарь за окном рассеяласьтеперь там бескрайний глинистый пустырь, вспаханный следами тысяч колёс. Чёрным дымом чадит вдалеке зарево пожара.
Дверь автобуса с протяжным скрежетом складывается в бок, и в салон врывается горячий ветер, полный пепла и запаха сладковатой гари.
Смотря куда ты хочешь попасть, пожимает плечами сероволосый, поднимаясь и подходя к двери.
Ветер заполаскивает его шарф.
Кто он на самом деле?..
«Проводник», приходит откуда-то понимание. И Русю упорно кажется, что он уже с ним сталкивался.
Словно прочитав его мысли, Проводник оборачивается и подмигивает:
Что, вспомнил?
Н-нетРусь встряхивает головой, пытаясь то ли ухватить, то ли окончательно прогнать смутное воспоминание.
Ну ничего удивительного. Ты дрых тогда как сурок всю дорогу туда.
Куда?
Скорее уж в «когда».
Новый порыв злого, едкого, выбивающего слёзы ветра.
На заднем сиденье внезапно оживает армейская радиостанциябольшущая, советских ещё времён. Десятки неожиданно громких голосов сливаются в трескучий шум, заполняют автобус отзвуками чужих судеб
Проводник вздрагивает и, скривившись, поспешно просит:
Эй, щёлкните там тумблером «ВКЛ», а? Только осторожно, остальные настройки не сбейте.
Русь пробирается к радиостанции и замирает, не в силах перестать вслушиваться в голоса.
Они становятся всё отчётливее, всё яснее
Я Дуб-18, я Дуб-18
Выключи! вдруг орёт Руслан, меняясь в лице. Прекрати это! Ну!
Растерявшись, Русь с трудом находит нужный рычажок, щёлкает
Несколько секунд из радиостанции ещё доносится негромкий голос Янки Дягилевой: «Значит, будем в игры игратьраз-два, выше ноги от земли!..»
А потом всё окончательно стихает.
Русь стоит и с удивлением смотрит, как подрагивают его собственные пальцы. Дыхание почему-то сбилось, как после стометровки.
А Руслан, скорчившись на своём сиденье, прячет лицо в ладонях и молчит. Только плечи изредка вздрагивают.
Проводник появляется рядом словно бы из ниоткуда.
Слушай, просит он, у тебя на телефоне какой-нибудь музон есть? Нормальный. Живой. Включи, что лии устало плюхается рядом с радиостанцией.
Русь садится с другой стороны от неё и лезет в карман за телефоном. На автопилоте открывает плеер и только потом вспоминает, что вообще-то телефон перед этим сдох напрочь.
Ну, чему тут удивляться уже
А потом он включает первый попавшийся трек папиной любимой «Алисы», и долго-долго они втроём сидят вот такмолча, неподвижно, каждый думая о чём-то своём.
Русь, например, о радиостанциях.
Чтобы не думать обо всём остальном.
Глава 2
Утро проходит на редкость взбалмошно. Сборы, придирки Родина, которого ещё вчера всё устраивало, какие-то задержки с выдвижением колонны
После пронёсшейся ночью по базе песчаной бури всё покрыто слоем мелкой, всепроникающей пыли, которая до сих пор скрипит на зубах. Кажется, даже в кастрюлю с кашей пара горстей насыпалась, ишь, хрустит.
Русю кусок в горло не лезет, хотя за столом царит бодрое оживление.
В голове мешанина мыслей: вчерашний визит Ника, его загадочное дело, разговор с майором, воспоминания о первой попытке уехать «на войну»
И «афганские» сны, в которых Русьуже вовсе и не Русь, хотя по-прежнему Руслан, и оттягивает плечо пулемёт, а не рация, и горы на горизонте всё ближе, ближе Что там ждёт егов тех горах?
Русь! Эй, Русич! А ты на второе августа проставишься?
Чё сразу я-то? Русь мгновенно выныривает в реальность, чтобы продемонстрировать товарищам неприличный жест. Бекас, не ты ли там громче всех орал в прошлый раз, что парашюты любишь?
Так у тебя ж того семейная традиция! Папа натуральный полкан ВДВ и вообще. Чё ты у нас-то забыл? Надо было тебе в Рязанку идти!
Эй, Русич, а это правда, что ты своим решением идти в морпехи папаню своего до пенсии довёл?
Однако снова здравствуйте, идиотские подначки про десантуру.
И вроде уже сто раз отвечал, а им всё мало
На первые три дня августа в том году Русь, свежеиспечённыйчернила на приказе высохнуть не успели! матрос-контрактник, брал отпуск по семейным обстоятельствам. Приехал домой, отчитался, порассказывал, как служба идёт, успокоил маму, а второго числа ровно «по нулям», под бой часов, презентовал папе с нагрянувшим отмечать Гариным-Инженером бутылку дорогущего коньяка, хлопнул с ними рюмашкуи поспешно свалил, пока бравые десантники не вспомнили, что у «княжича» берет вопиюще неправильного цвета.
Во дворе его поджидали пыльный автобус, ухмылка Ника и запах табака и ладана.
Хорошо, когда есть такие понимающие друзья!
Вторую бутылку точно такого же коньяка они, кстати, отлично на пару распили в ночи под философское «Битва за жизнь или жизнь ради битввсё в наших руках» Кинчева из дребезжащей телефонной колонки, закусывая не переводящимися у Ника «термоядерными» сухариками.