За воротами кто-то стоял. Он, этот кто-то, ещё минуту назад двигался за забором параллельно Артёму Артёма смущал способ перемещения незнакомца судя по звуку, тот не шёл, не крался, а именно перемещался неведомым способом, для которого меньше всего подходят ноги.
«Они были круглыми, а стали плоскими, чтобы пролезть в щель под воротами, и теперь»
Или его всё-таки обманули шелест мусора, теньканье кровельной стали, скрипы строительных лесов и шлепки незакреплённых кабелей?
Зажглись фонари. Один на углу стройки, парочка за спиной, остальные через дорогу вдоль жилой многоэтажки, мимо которой Артёму предстояло пройти: нырнуть в арку за окнами парикмахерской («СКОРО ОТКРЫТИЕ!»), пересечь детскую площадку, у Департамента охраны свернуть налево, и вот дом, милый дом (если включить угрюмую иронию).
Ну а пока ворота, ведущие на странный строительный участок. И чёрное напряжение за ними.
Когда не хватает информации, мозг домысливает увиденное или услышанное. Опираясь на визуальный опыт, тысячи образов из прошлого, достраивает картинку. Включает режим испуганного художника. Так в темноте часто мерещатся чудовища, а в шуме ветра голодное завывание
Что он увидит, если ворота распахнутся?
Что он увидит сквозь них, сквозь призму прошлого, сквозь детские страхи?
Артём нервно глянул на пешеходную дорожку вдоль новостройки. Показалось, или фонарей теперь горело меньше? По тротуару кто-то брёл в сторону арки, приземистая мужская фигура, отчего-то смутно знакомая.
Взгляд Артёма вернулся к воротам. Чёртов магнит. Хтоническая тень за стальной обёрткой. В кончиках пальцах покалывало это было почти приятно. Чувствовать, касаться реальности пусть и непонятной растопыренной взмокшей пятернёй
Кто там может стоять в это время?
Кто-то из рабочих?
«Снегирь».
Артём хмыкнул, подался к воротам, протянул руку, и тут понял, что в ней зажат телефон.
В это мгновение раздался сыпучий звук с таким звуком щебень, вылетев из форсунки машины-ремонтёра, встречается с дорожной выбоиной, накатил и жахнул в ворота с той стороны.
От удара створки ворот металлически брякнули, но замок (или засов; Артём был готов додумать даже маховик, как на люках подводной лодки) удержал их вместе. В вертикальную щель на мгновение проник мерцающий серебристый свет лишь на мгновение.
Сыпучий звук откатился.
Артём не побежал. Не сразу.
Ворота вздрогнули от повторного удара. Артём тоже вздрогнул, слабо, стыдливо; мышцы натянулись от напряжения. Он открыл рот, будто собирался обратиться к тому, кто с разгона бился в ворота. Сказать: «Хватит». Или: «Не останавливайся».
Он ждал третьего удара, но его не последовало.
Ощущение скованности прошло.
Окончательно стемнело, слишком быстро, если кому-то было интересно узнать его мнение. В темноте шелестел тихий голос, низко, у самых ног.
Он медленно опустил взгляд.
В одной руке пакет с подарком, в другой другая рука была пуста. Он уронил телефон.
Голос шёл из динамика. Его звал из другого мира отец.
Артём присел и поднял к уху ракушку с этим тёплым и уютным миром.
Да, пап да, нормально просто показалось.
Точно всё нормально? переспросил отец, скорее всего, под нажимом мамы. Артём слышал её голос.
Ага.
За воротами было тихо.
Он развернулся и побежал. Тихо и не спеша, словно не убегал, а догонял, стараясь скрыть своё приближение. Отец спрашивал о чём-то неважном он отвечал. Странно, у него даже не сбилось дыхание. Шуршал пакет, коробка билась о бедро.
Сворачивая в арку, он обернулся.
Фонарные столбы на территории стройки (фонари не горели, но угадывались на фоне подсвеченных строительных лесов) напоминали неподвижные чёрные пальцы, которые вылезли из земли и окаменели, чтобы вечно указывать в незнакомое небо. Ветер стих, район затаил дыхание задыхался.
Артём зашёл в минимаркет на первом этаже соседского дома. Внутри было душно, едва уловимо пахло гнилыми овощами. Артём выбрал вишнёвый сок и шоколадное печенье. У стеллажей достал телефон. Экран треснул, но показывал. Хоть так.
Привет, молодёжь!
У холодильников с пивом стоял мужчина в безрукавке на голое тело, лысый череп глянцево блестел. Мужчина протягивал руку.
Здравствуйте, сказал Артём; знакомые черты и фигура сложились в имя.
Дядя Серёжа отец одного из старых дворовых товарищей. Правда, «дядей Серёжей» он был для Артёма лет двадцать назад. Артём не помнил (скорее всего, никогда и не знал) отчества мужчины, поэтому кивнул с почтительной полуулыбкой и пожал протянутую руку. Кисть и предплечье дяди Серёжи покрывали бледно-синие наколки.
Какими судьбами? спросил дядя Серёжа, не отпуская кисть Артёма.
Квартиру здесь купил.
О! В каком?
В пятом.
А я в третьем. И Димка мой в четвёртом.
Знаю. Встретил недавно.
Ну что, оценил прелести нового района? Дядя Серёжа наконец отпустил руку Артёма и теперь стоял, глядя снизу вверх, широко расставив локти не только потому, что прижимал к рёбрам пятилитровый бочонок пива. Молодых много, семейных, новую жизнь начинают, спокойно, чинно. Не то что в нашем старом дворе, а? Нет этих краснолицых, старости этой маразматичной.
Артём кивнул.
К молодым дядю Серёжу отнести уже не получалось. К семейным тоже Димка рассказал, что брак родителей рухнул, отец оставил квартиру маме и перебрался поближе к сыну. Начал новую жизнь, но не ту, о которой говорил. Облысел дядя Серёжа после химиотерапии (Димка, похоже, принадлежал к тому типу людей, которые, встретив мало-мальского знакомого, выкладывают всё как на духу).
То-то, одобрил дядя Серёжа. Лысый, пожелтевший, усохший «авторитет». Хорошо тут. Парк, лес недалеко, речка. («Пыль, шум», подумал Артём). Я места знаю за «железкой» Сидишь, рыбачишь, дышишь лепота. Если хочешь, как-нибудь вместе сходим.
«Рыбалка, подумал Артём, выбор двух поколений разведённых мужчин».
Можно, сказал он. Как-нибудь.
Жалкое выйдет зрелище Или наоборот то, что доктор прописал?
Мелочь мою случайно не видел? Чёрненький, мохнатенький. Дядя Серёжа отмерил ладонью от пола не очень серьёзный для животного рост.
Собаку? на всякий случай уточнил Артём.
Ага.
Артём покачал головой.
Убежал утром. Труба затрубила а Гиря как рванёт.
Артём подумал о ТЭЦ. Молчит, паскуда, выжидает.
Ладно, пойду, сказал он извиняющимся тоном.
Бывай!
Артём двинулся к кассе.
Номер мой у Димки возьмёшь! крикнул дядя Серёжа.
Добро!
Он расплатился и вышел, пропустив в дверях молодого милиционера (скорее всего из Департамента охраны, они тут постоянно мелькали, особенно в обед; нет вызовов ковыряем в носу, так это виделось Артёму).
Объявление на подъездной двери сообщало, что с завтрашнего дня на неделю отключат горячую воду. Плановые работы. Ага, как же. Дошумелись, доспускали пар, идиоты. Он ткнул таблеткой в домофон, потянул за ручку, и тогда ТЭЦ нанесла ответный удар.
Шибанула по ушам, прибила рёвом.
Вот теперь Артём вздрогнул по-настоящему.
Небо проткнули огромным прутом, и дыра стала оглушительно всасывать воздух.
Сука, процедил он, ныряя в подъезд, и услышал в ушах эхо собственного голоса.
* * *
Сергей Давыдович осмотрелся по сторонам и достал из-за пазухи арматурные кусачки.
Ха, а ведь когда-то его звали Кусач. Глупое, но опасное прозвище. Раз уж на то пошло, оно ему нравилось до сих пор.
Сергей Давыдович по прозвищу Кусач просунул в щель массивные губки болтореза, сжал длинные рукоятки вторичные рычаги умножили усилие и перекусил дужку навесного замка. Прозвище надо оправдывать, хоть изредка. Раньше он пользовался зубами не для того, чтобы справиться с замками, а чтобы объяснить нехорошим людям последствия их нехороших поступков. Один раз вырвал мясистый кусок из щеки, в другой отхватил мочку. Уважения и понимания резко прибавлялось. Нехорошие люди перестали соваться во двор. Погоняло прижилось.
Был ли он сам хорошим? Не его забота. Для своих он хотел быть правильным, чётким. Кажется, ему удавалось все эти чёртовы годы, даже когда «своих» рядом не осталось.
Замок упал на подсохшую грязь и вдавился в неё, когда Кусач толкнул калитку. Дверь не открылась до конца, упёрлась в деревянный кабельный барабан, но Кусачу хватило и этого он протиснулся на территорию стройки.
Он часто вздыхал по девяностым. В девяностые пёрло, в основном с границей вывезти то, привезти это. Поднялся. Зажили. После кризиса едва хватило, чтобы помочь приженившемуся Димке, сыну, с новой квартирой. А вот чтобы разбежаться с бывшей по своим углам, пришлось продать ордена отца.
С женой всё перекосилось, когда съехал Димка. Или косо-криво было сразу? Он ведь знал, на что шёл, отхватив себе самую симпотную шалаву в районе. Знал до того, как пропал окончательно. Потом была страсть и упрямая поза исправлю, только моей будет! На время сработало, лет на тридцать (хотя он догадывался, что она иногда подгуливает; сам тоже не был ангелом). Но к разводу привели не только эти тёрки. Сексом там пахло слабо. Потому что любая самая симпотная шалава, даже родившая и воспитавшая твоего сына, со временем превращается в склочную бабу с утяжелившейся кормой. Иногда он ещё видел в ней двадцатилетнюю блондинистую соблазнялку, но чаще шестнадцатилетнюю, голой сракой на грязном подоконнике, с раздвинутой рогаткой, к которой выстроилась очередь из трёх членов (он стоял последним). А ещё сорокапятилетнюю, криво размалёванную и пьяную в дым, в машине какого-то чурбана, откуда он вытащил её за волосы в грязный снег
Он пошёл вперёд, ступая по следам протекторов самосвала. Спрятал кусачки и включил фонарик. Кучи песка отливали красным. Длинные ряды бытовок образовывали коридор, по которому он двинулся. Ещё несколько бытовок стояли отдельно, торцами к забору. Мутные оконца слепо поглядывали на Кусача.
Кусач жил прошлым (после пятидесяти это нормально, ведь так?). Но он не соврал тому пареньку, с которым когда-то водился сын, когда сказал, что ему нравится новый район. Здесь действительно было спокойно и умиротворённо. Ему казалось, что он это заслужил. Видеться с сыном, с внуком. Болтать с продавщицами (он всегда и везде быстро становился своим). Гулять по лесу за «железкой», сидеть с удочкой.
Да, заслужил. За то, что жил честно и прямо и смог привить это сыну. За то, что не раскроил (не покусал, ха) личико своей «благоверной», когда она попросила его что-нибудь решить с совместным сосуществованием, а сделал всё чинно и быстро. За то, что дал под сраку онкологическому грызуну, который намеревался закусать его до смерти
Гиря! позвал Кусач. Где ты, братишка?
Гиря не отозвался. Впрочем, как можно что-то услышать при таком аккомпанементе? ТЭЦ трубила во все трубы. Но должна же она когда-нибудь замолкнуть?!
Теперь, сворачивая к зданию, Кусач усомнился, что слышал лай Гири. Полчаса назад, за забором. Именно поэтому он отнёс пиво домой и вернулся к калитке с болторезом и фонариком.
Приютить раненую шавку было правильным решением. Как и сейчас найти (спасти) её.
Он поднял глаза на недострой, опутанный строительными лесами. Какой ушлёпок решил строить дом без окон? Идея на миллион долларов из «Монополии».
Ему давно не нравилось это здание. Оно оставалось для него серым пятном он знал про него чуть больше чем ничего. И у кого бы он ни спрашивал, никто не мог дать внятного ответа что это, для кого?
Здание походило на разомкнутое колодезное кольцо разрыв вёл во внутренний дворик. Окна выходили только туда, и иногда Кусач смотрел с балкона своей однушки на круги бледного света. Круглые окна, мать их, иллюминаторы архитектор точно сидел на чём-то тяжёлом.
Фонарик Кусач отключил хватало сияния полной луны и света прожекторов, запутавшихся в строительных лесах.
Внезапно когда нутро свыклось с этим звуком заткнулась ТЭЦ.
Братишка! Гиря! Кусач посвистел.
Гиря не отзывался.
Зато кто-то шуршал во дворике.
Кусач пошёл на звук. Подошвы остроносых ботинок ступали по гладким большим плитам с идеально ровными тонкими швами. Хрустел песок, но дворик был избавлен от мусора и остатков стройматериалов. Только на строительных лесах по правую руку лежали раздербаненные упаковки теплоизоляции.
На уровне второго этажа горели красные огоньки. Видеокамеры.
В кармане у Кусача была обычная чёрная балаклава. Если её натянуть и поднять воротник Кусач криво усмехнулся. Он просто ищет свою собаку. А за сломанный замок, если придётся, ответит. Всё по чесноку.
Во дворике было темно. Никаких переносных светильников; лунный свет лениво стекал по левой стороне внутреннего кольца и будто впитывался в армированный бетон.
Кусач поднял фонарик и поводил по стенам. Он всё больше хмурился.
Не окна. Если только какие-то хитровыдуманные.
Но нет, вряд ли.
Больше похоже на огромные прожекторы. Ага, на вмурованные в стену прожекторы.
Кусач был уверен, что если их все разом зажечь, то лучи сойдутся в центре дворика.
Хрень какая-то
Гиря выскочил из густой темноты под строительными лесами. Радостно (с нотками пережитого испуга) тявкая, понёсся на него.
А я за тобой, братишка. Кусач подхватил пса на руки и дал облизать лицо. Жрать хочешь?
* * *
Мерный гул сводил с ума. Казалось, он нарастал, заставляя вибрировать все мелкие косточки и хрящики в теле Артёма. Делал бессмысленным и неприятным любое занятие.
Артём выключил телевизор и открыл книгу на закладке, осилил несколько страниц, часто возвращаясь к уже прочитанному, но ускользнувшему. Отложил книгу. Взгляд упал на треснувший экран телефона.
Он стал думать о случае на стройке, о той штуке за воротами (убеждать себя, что это был человек, рабочий, значило нагло врать) эти мысли казались ему важными, настоящими, интересными.
Он устроился поудобнее и закрыл глаза.
Перед тем как выключить телевизор и попытать счастья с книгой, он давился криминальной хроникой. До криминальной хроники футболом. Вот какую форму приняло стремление человека вырваться из рутины: спорт и преступления; ах да, ещё мелодрамы. Вот через что осмысливает этот одинокий человек двадцать первого века вопросы бытия и собственное моральное одиночество.
Артём подумал о ритуалах и обрядах, античных трагедиях, гладиаторских боях, индийских танцах умели ведь раньше! Знали толк в настоящей драме. А потом измельчали, погрязли в убогих поисках. Трухнул от громкого звука и на том спасибо, встряхнулся немного. А сверху залил телевизионной болтанкой (псевдострастями), чтобы ещё больше жизнь и смерть прочувствовать.
И кто виноват в этом одномерном скучном одиночестве, отчуждении от себя и себе подобных? Вещи, кумиры, идолы «Вот ваши боги, которые вывели вас из Египта»
«Египет подумал Артём, а потом: Человек в синей футболке по-волчьи взбирается на бархан»
А потом открыл глаза.
Богатство страстей покрывали тонны мелкого песка Аравийской пустыни. Стаи снегирей срывались с оледенелых ветвей и улетали в прошлое или будущее. ТЭЦ безмолвствовала. Как давно? Артём не знал.
* * *
Гиря заскулил. За спиной, отрезая путь, прокатилась тень.
Кусач развернулся.
Это от них ты прятался? спросил он пса. Ну же, братишка, не дрейфь.
В проходе, которым Кусач попал во внутренний дворик, появился громадный шар.
Кусачу удалось разобрать, что представляет собой странный шар мелкобугристый, словно ком шелухи от семечек, чёрного и красного цветов.
Потом красное пятно скользнуло вниз, через несколько секунд выплыло сверху ком катился к нему.
Кусач прикинул размеры существа (он не сомневался, что перед ним живое существо): метра полтора в диаметре, плюс-минус.
«Что за долбаная хрень?» подумал Кусач.
Ком приближался.
Гиря бился на груди, царапая и подвывая. Рукоятки болтореза сползли за резинку куртки.
Кусач попытался найти у существа глаза, но, кроме красного пятна, ничего не видел. Красное пятно казалось складчатым, с грубым рисунком, как у шершавой кожи. Остальное тело было чёрным, неровности напоминали кровяные корочки. Уродливый ком заметно раздувался и сдувался, как кузнечные меха.
Луч фонарика задрожал. Мышцы Гири вибрировали.