Дядя сегодня ушёл в рейд. Сказална пару циклов, и чтобы я заходила иногда, вместе с Комаром, проверяла тётю и ребёнка. Я уложила Солнышко спать, перед Звоном, как дядя учил, и пошла к себе, взять еды. Когда вышла обратно, тётя Галька была возле входной двери. Я сначала обрадовалась, что ей лучше. А потом она отодвинула засов. И колокольчики зазвенели. Было больно и страшно
Дед Комар забежал ко мне, а за ним шли чёрные люди и плакали. Он захлопнул дверь (такая только у меня была) и занавесил её одеялом. Потом обнял меня и всё повторял, чтобы я закрыла глаза и не боялась. А я боялась. За стенкой засмеялся ребёнок. Потом закричал. А потом стало тихо. Только за дверью плакали чёрные люди и иногда вскрикивал кто-то из соседей
Дядя Хорёк сегодня вернулся. Как же страшно он кричал
Подходила к дяде. Он не разговаривает со мной. У него выпадают волосы и он начал гнить. Только смеётся. Комар совсем плохой, почти всё время спит. Хорёк смеётся и говорит, что застенная жуть его состарила. И еды нет
У дяди много вещей в комнате. Сегодня Мышь приходила попросить еды. Он её побил и выгнал на улицу. И закрыл дверь. Она стучала и кричала. А потом колокольчики зазвенели
Я совсем голодная. К дяде Хорьку (его теперь Хорём зовут) приходят люди, приносят вещи, о чём-то разговаривают. Решила попросить еды у огромного дядьки с добрыми глазами, когда он уходил. Он долго смотрел на меня, потом спросил, где я сплю. Я показала ему комнату. Добрые глазаложь. Было больно и противно. Но еды дал. Те, кто потом приходили, тоже давали что-нибудь. После того, как брали. Потом и Хорь зашёл. Я не хотела, но он всё равно Оставил хлеба. И складное зеркальце. Красивое
лоханулись. Все, кто на улицах трётся, знают, что Озарённыемутные и опасные сволочи. И я знаю. Но торгуют они честно, а больше меня, извини уж, не *бёт. Бабу твою жалко, сочная она да, была. Детей? Да срать я хотел на детей. Так что зря ты припёрся. Пережди Звон, заплати за ночлег и вали. Удачи тебе и всех благ. Да и всё равно, не знаю я нихера. и он опять, только теперь тихо, нервно, захихикал.
Ты тоже можешь поиметь с этого кое-что интересное. в голове гудело, всё будто подёрнулось дымкой. Но теперь я откуда-то знал. Что говорить. И чем купить.
Да? Что? Нимб героя? Медаль? Хи-хи, ага. Давай, заливай
Нет. я подождал, пока гнилой человек передо мной перестанет смеяться. Способ убивать Теней. И Расколотых. После Звона.
Он замер, на секунду воздух наполнила горчично-сахарная боль. И вдруг закричал на меня:
Пи**ишь, Котяра! Нет такого способа. Я всё перепробовал! Эти твари всё у меня отняли! Ненавижу! Я пытался! Но их нельзя убить! После Звона только ужас и смерть! Теней можно, да, но до Звона или артефактами. А Расколотых ничем! НИЧЕМ! не возьмёшь. Только сжечь, но они тебя раньше сожрут! Серафимы могут, но они меня прогнали! Пи**ры! И
Расколотые не трогают Озарённых. Я сам видел. Они что-то жрут и светятся. А Маски их словно не видят. А дальше, я пожал плечами. Дело техники. И в их Храме наверняка можно узнать, что это за волшебная штука. Поможешь найти его, я попытаюсь выяснить. Или пошли со мной. Сам выяснишь.
Я откинулся спиной на мешок, расслабившись и (ВСЛУШИВАЯСЬ) стараясь абстрагироваться от (МУЗЫКИ) сводящих с ума стонов из-за заколоченного окна. Хорь задумался. Лицо его, постоянно дёргающееся, будто обмякло, а глаза заволокло багровым туманом. Я чувствовал, как из его давно перегнившей ненависти густо вырастает жгучий интерес и желание. Местьлучший мотиватор (ТАК НЕЛЬЗЯЯЯЯ. ХА!)
Слышал я слухи. голос Хоря изменился. Визгливые нотки исчезли, а тембр стал глубже. Он нервно теребил ожерелье из «ключей» от пивных банок. Пара сделанных из них же серёжек оттягивали правое ухо. Но да никто же ничего не видел толком. Но, если ты не врёшь Вдвоём можно попробовать. Если даже кто-то один узнает, это ж Можно их всех, под корень! Вывести. А эти пед*ки молчат
Ну? Я начинал терять терпение. Давай решай уже. Ты не единственный меняла в округе, просто самый опытный. Но я могу и к другому кому сходить
Нет! Я согласен! Но дай мне цикл или два, нужно собраться и кое-что закончить. А пока, давай этовзгляд его стал заискивающим, в нём появился расчёт, давай выпьем. За Свору эту твою. Эх, Хряка жалко, столько он у меня Пыли накупал. (АГА! ЖАЛКО! ТАААК ЖАЛКО!)
Ну давай. Только не этой твоей сонной бурды. я, скривившись, кивнул на стол с оборудованием.
Нет-нет. Погоди, есть тут у меняон засуетился и выкопал из груды ветоши в углу большую квадратную бутылку, наполовину полную прозрачной янтарной жидкости. Вот! он ликующе встряхнул её. Осталось со Старых времён. Всё равно не спим, а так и Звон легче пройдёт, да?
Он выудил откуда-то пару стаканов, протёр их какой-то тряпкой (они, по-моему, стали только грязнее) и разлил. Мы пили неплохой виски почти в тишине. Только Хорь иногда начинал что-то сонно бормотать, а я ловил себя на том, что подпеваю крикам снаружи. Я пытался понять, проанализировать то, что со мной происходит в последнее время. Внезапные озарения. Провалы в памяти. Странные голоса. Будто не мои эмоции. Неизменными остались только чувства, которые вызывали во мне мысли о Лисе. Да и то. Они стали какими-то жадными. Пурпурная моя к ней любовь, несчастная и обречённая (ведь мы и сами были несчастными и обречёнными) окрасилась багрянцем, будто под светом городской луны. Стало легче, ушло чувство безысходности, но как-то Не знаю. Любовь будто стала жестокой, жадной. И нравилась мне всё больше.
Потом, после ещё пары стаканов, мои мысли переключились на Звонаря. Где этот больной ублюдок сейчас и чего он всё-таки хочет? Почему перестал показываться? Не то, чтобы я конечно скучал. Но всё равно. Видимо всё идёт по «сценарию», каким бы он ни был.
С-слушай, Кот. Хорь сполз с ящика и упал рядом со мной на плащ, заставив брезгливо отодвинуться от гниющего плеча. А ведь ты мне до сих пор должен!
Я вопросительно поднял бровь, заставив его замахать руками:
Не, ты не подумай. О деле мы договорились. Но, ты ж вылечился, пожил у меня. Опять же, Жвачку ведь попользовал, да? А я её вырастил, считай.
Что ты хочешь, гниль? упоминание о Жвачке, почему-то, вызвало у меня жгучую неприязнь к сидящему рядом человеку. Тварь! Вырастил, значит, да?
Да мне бы это волосыдрожащим голосом прошептал он прямо мне в ухо.
Чего?!
Волосы твои, говорю, хочу! Отдай, а? Ты-то вон, свежий, не гнилой ещё, они у тебя крепкие. Я и у Лисы предлагал купить, пока не сгнили, но она не дала, да. голос его приобрёл кисловато-умоляющий привкус. Маниакальный. А я ж не для херни какой, мне только верёвочку сплести, крепкую! Здесь же всётруха: верёвки, ткань, ремни. Рассыпается, рвётся! А мне нужна для Кое-чего. И идти будет легче, может и Расколотого получится прибить какого-нибудь, гниду
Его заискивающие, кислые ужимки и нытьё заставили меня брезгливо скривиться. Несколько минут назад передо мной сидел почти сгнивший заживо от злобы, полубезумный, бессовестный, но сильный человек. А сейчас, когда его, видимо, догнала навязчивая идея, он превратился в хнычущую тряпку. Да и волосы? Срезать косу, заплетённую Лисой, хранящую память её прикосновений и отдать этому мешку с гнильём? В эти изъеденные гнойниками пальцы?! Да как этот Смеет даже?!
«С другой стороны, (голос в моей голове прозвучал неожиданно холодно и разумно, мгновенно остудив вскипевшую было ярость) это может стать лишним крючком. Доверять такому типу опасно, как бы честно он не вёл дела. Но. Если он»
Волосы значит, да? Я вывернулся из обвившей мои плечи худой руки и встал, наслаждаясь мольбой в мутном взгляде. Перебросив плотный жгут волос на грудь я покачал завязанным синим шнуром кончиком, заставив сузившиеся зрачки Хоря прыгать слева направо. А что взамен? Так ведь ты дела делаешь?
Да что хочешь, Кот, Котяра! Пара ножей вот хороших есть, жратва всякая, стимуляторы, из алкашки осталось кое-чего. Что хочешь!
Ножей у меня хватает, жратва Нам вместе идти, жрать одно будем. Да и остальное. Нет я хочу Слово.
В чём? Хорь словно подобрался. Я, чтобы не упустить, снова покачал волосами, пока в его гнилые глазки снова не вернулась жадность и мольба.
Что мы идём на дело вместе. Что не предашь, поможешь во ВСЁМ, что обещал. Будешь делать, что я скажу. В целом, то же самое, о чём мы договорились. Но рассматривай это, как дополнительную гарантию. с этими словами я достал нож Улыбаки и приложил к основанию косы. Хорь аж застонал от вожделения и торопливо покачал головой:
Хорошо. Слово! Слово даю.
Слышал! я начал, морщась, пилить волосы. Город сам забирает тех, кто нарушил слово (ДА!). Помни об этом.
Да-да! Хорошо! Дай сюда! потеряв терпение, Хорь подскочил с пола и, выдрав из моей головы последние недопиленные волоски, трясущимися руками схватил косу, больше похожую сейчас на грязную верёвку, чем на волосы. Не обращая на меня больше ни малейшего внимания, он просеменил к столу, подгрёб поближе светящуюся плесень и достал из-под стола какие-то склянки и странной формы деревяшки. Бормоча себе под нос, меняла начал переплетать волосы, смазывая их чем-то похожим на смолу. Не смотря на алкоголь и приступ истерии, руки его двигались удивительно чётко.
Я сел обратно, проведя рукой по неровно обрубленным остаткам волос. Наблюдая за работой Хоря, я всё вспоминал, сколько времени каждый вечер Лиса тратила, чтобы заплести меня. Смешно ругалась, что я опять весь изгваздался в рейде, что она меня такого бросит и, с горя, уйдёт к Скунсу. Мы смеялись, когда я говорил, что не настолько плох (Скунс получил прозвище за Понятно в общем). Меня захлёстывала пьяная истома и щемящая, грустная нежность. Я готов был отдать всё (И ВСЕХ), лишь бы рыжая снова оказалась рядом. Нежность плавно переросла в тоску. Тав злость на себя, что не уберёг. Злость на себяв злость на Озарённых. А потом вообще на всех. В мозгу, усиливая смятение, снова забились голоса Города. Они требовали действовать, украсить улицы. Хотели крови, боли, наслаждения и сумасшествия
Это становилось невыносимым. Я залпом допил оставшийся виски и, от Хоря сейчас всё равно никакого толку, ушёл в соседнюю комнату к всё ещё беспамятной Жвачке. Пользуясь её телом раз за разом, я напитывался, как пиявка, оживающими в её памяти картинами бесчестья, страха и предательства. Мне становилось легче. Своя тоска уходила, вымещаемая чужой.
Лиса
Идти всё тяжелее. Озарённые отдыхают, когда хотят, и отправляются дальше, когда хотят. Звон, не Звон там. Устала. Розочку я последний отрезок пути, почти несла на себе. Малышка совсем обессилела от горяв прошлом переходе мы потеряли Воробья. Город всех нас сводил с ума, даже детей, которые обычно были менее восприимчивы. Вот и Воробышек. Мы шли гурьбой в середине редкого круга этих светящихся уродов, а я не могла за всеми уследить! И вдруг он засмеялся и побежал! Выбежал за круг, прямо в Расколотого. Тварь огромная, похожая на ком постоянно двигающихся чёрных ниток, на которые в беспорядке навешаны куски фарфора, тут же оплела мальчика. Нити вгрызлись в него, как ножи, вздёрнули тоненькую фигурку вверх и стали резать. Медленно. А он всё смеялся. После этого нас всё-таки завели в ближайший дом отдыхать. Яков подошёл ко мне и сильно ударил в живот. А я почти не почувствовала даже, так отупела от ужаса. Попыталась объяснить, что нам нельзя идти во время Звона, мы все свихнёмся, но он не слушал. Просто дал мне верёвку и сказал, чтобы я привязала детей к себе и завязала им глаза. А меня пока спасают очки. Два круга чёрного стекла на кожаном ремне. Мне Котик как-то подарил. Сказаля в них смешная. В них почти не видно ничего, темно же. Но это и хорошо, иначе я бы тоже свихнулась уже. А так легче. Ещё бы уши заткнуть
Сегодня отдыхать устроились раньше, эти уроды тоже устают. Дали нам на всех пакет сухарей и фляжку с водой. Покормила детей, сама не хочу, кое-как уложила их на деревянном полу. Они мёрзли, боялись, но старались не плакатьнескольких уже избили за это. Тени бродят прямо здесь, рядом и ноют. Уроды эти святые уселись вокруг и поют свои жуткие гимны, от которых корчи бьют. Эх, мне бы хоть маленький ножик! Но нельзя, у детей только я осталась. Хотя нет! Я слышала, я знаю, что моего Котика они не нашли! Пусть бы он убежал, нам не поможет всё равно, а так хоть жив, и мне будет немножко легче. Вру, конечно. Я же девочка, глупая, мне хочется, чтобы пришёл и спас, как в сказках. Но вокруг не сказка, а кошмар. И вотлежу и плачу, Розочка меня обнимает и тоже плачет во сне. Так и уснули.
Счастье во сне. Котик здесь, был со мной, потом во мне. Пыталась сказать ему, что не надо за мной идти, а он меня только целовал. Потом стало страшно. У него на лбу морщина глубокая и под глазомих раньше не было, и он Пугал меня. Так же что-то ласковое говорил, а у меняужас, бежать хочу, а двинутьсяникак, и сказать ничего и закричать не могу. А он меня за грудь берёт, а у него когти. Больно, а он смеётся, говорит, что меня не бросит, даже из-за Хряка. И ещё больнее от этого, от воспоминаний об этом уроде как бритвой по нервам, надеюсь его убили эти. И Кот покусывает меня за шею, как мне всегда нравилось, а я чувствую, как в горло кровь бежит, и дышать не могу. И шепчет мне на ухо что-то.
Просыпаюсь и кричу: «ЗА ТОБОЙ! ИДУ ЗА ТОБОЙ!»
Дети, хорошо не проснулись тогда. Меня снова ударил один из белых, и истерика отпустила. И вот уже два цикла мы снова идём. Не могу спать. Закрываю глаза, а в темноте эти же слова кровоточат, будто мне их вырезали на веках. Кот, Котик, Киса моя, родной мой зверь, не ходи за мной Как же страшно
Ещё цикл Хорь собирал всё необходимое по окрестным менялам, а я мучился от ожидания. Наконец, незадолго до Звона, он вернулся с ветхим мешком и злой, как чёрт. Достал из него какие-то склянки и напихал их в свой походный рюкзак:
Всё! Готово. После Звонавыходим. А сейчас яспать.
И завалился в опилки, прямо на пол. Я уже перебрал свои вещи, повязал на руку кулон, телефонв карман и распихал по петлям, которые сегодня весь день мастрячил, ножи. Собрался в общем. И хорошо. Потому, что выйти по плану нам не удалось.
После Звона, когда я уже спал и видел кошмары, меня выдернуло в сознание обострившееся чувство Неправильного. Я привык ощущать безумие, разлитое вокруг, но сейчас Его запах (ВКУС) стал острее, будто где-то рядом находился целый колодец этого дерьма. Следуя за этим чувством, я вышел в коридор и огляделся. Выпростав из соседней двери искусанные в кровь (ОБЛАСКАННЫЕ) плечи, прямо на полу спала Жвачка. А дальше по коридору Дальше, около входной двери, Комар подвывал:
Да-да-да, пришли мои друзья. Старому Комару скучноони и пришли! Посидим, поплачем друг-другу мы, в ночи, вечной ночии распахнул дверь в Город.
Почти сразу, заглушив безумные слова, ему на лицо легла чёрная рука. Толпившиеся за дверью Тени начали вливаться в коридор. Штук пять навалились на старика, опрокинув его на пол, и тот закричал, но кричал недолго. Остальные пошли вперёд, некоторые, через почти незаметные трещинки, втекали в комнаты, а коридор за ними начинал корчиться и дрожать. Я метнулся обратно и от души пнул Хоря в бедро:
Вставай! Бл*, вставай! Тени здесь!
Надо отдать ему должное, он мгновенно стряхнул с себя сон и, через мгновение уже был на ногах, подхватывая рюкзак. По коридору разливался плач и испуганные возгласы проснувшихся людей. Хорь принялся доставать что-то из-под стола и прохрипел:
Окно! Выноси окно, тут выхода другого нет!
Я повернулся к окнуплотно пригнанному листу жести. Все инстинкты противились тому, чтобы пробивать ужасу ещё лазейку, но рядом (УЖЕ СОВСЕМ БЛИЗКО) вскрикнула Жвачка, значит времени почти не оставалось. Я взмахнул кулоном по кругу и, как масло, вырезал кусок металла. Хорь уже стоял рядом, но на мгновение мы оба застыли. Выпрыгнуть с первого этажа было невозможно: под окном, на мостовой пузырилась вязкая, мутная, черная лужа. Казалось-бы что-то такое банальное, но один взгляд на эту жидкость вызывал желание в страхе бежать. И это было ещё не всё. Какая-то гнусная пародия на надземный переход, сплетённая из ржавой колючей проволоки, присосавшись к окну круто уводила вверх, к безумной луне, а потом, закатывая пару спиралей, снова спускалась вниз, исчезая за стеной соседнего дома. Я повернулся обратно, увидел (у Хоря в руках что, АРБАЛЕТ?!), как падает одеяло, закрывающее дверной проём, открывая дорогу Теням и заорал замершему Хорю: