Пошёл, бл**ь! Быстрее! а сам стал рассекать Теней (НРАВИТСЯ?!) на куски, заставляя стоящих впереди рассыпаться пылью и обломками стонов, немного задерживая их продвижение.
Хорь, обдирая ладони, влез в металлическую пасть и, морщась от впивающихся в подошвы колючек, поковылял вперёд. Я, почти спиной вперёд, влез за ним и, отстреливаясь, с ужасом думал, как мы полезем по загибающейся отвесно вверх колючей кишке. А Теней было слишком много, на место каждой, которую я умудрялся подстрелить, вылезало две новых. Пока спасало только то, что полный лезвий коридор причинял им куда больше неудобств, чем нам. Они продирались вперёд, оставляя на шипах потёки и брызги похожей на нефть крови и орали всё громче. Но всё равно ползли, сволочи. Наконец, моя спина упёрлась в уходящую в небо стенку коридора, и я посмотрел вверх. Освещённый багровым светом луны и раскрашенный порезами и ссадинами, Хорь потрясённо смотрел на меня, прямо, как вбитый гвоздь, стоя на вертикальной стене. Я, по наитию, подпрыгнул вверх, уходя от тянущихся ко мне лап, и тут же рухнул на противоположную от него сторону. Чудом успел отдёрнуть лицо от колючего пола-стены, но шипы всё равно болезненно впились в грудь и бёдра. Нахлынуло ощущение дурноты, от стремительно сместившегося ощущения низа, но, только слегка позеленев, я быстро встал на ноги. Лицо Хоря было прямо перед моим, но для него мой пол был потолком. Так мы и пошли, стараясь не смотреть ни вверх, ни вниз, чтобы не видеть под ногами безумный горизонт и друг-друга, а потомнепроглядное, с красным бельмом луны, небо. Тени отстали, для них сила тяжести, почему-то, осталась прежней, хотя они всё равно старались ползти, насаживая чёрные тела на жадно скрипевшую, прогибающуюся проволоку. А мы продолжали идти, оставляя за спинами затихающий плач, накручивая сумасшедшие петли в воздухе и помечая стены клочками одежды и кожи. Мне было легчетолстая куртка спасала, а на Хоре была только кожаная жилетка, и он весь был покрыт кровью пополам со ржавчиной, но справлялся. Наконец, коридор, полный боли, пошёл вниз. Следуя за снова меняющейся силой тяжести, я описал спираль по внутренней стороне туннеля и пошёл рядом с Хорём. У него в руках действительно был взведённый арбалет, тетивой которому служила верёвка из моих волос, смазанная чем-то маслянистым. Стрела была кое-как заточенным куском тонкой арматуры, с повязанной на острие вонючей тряпкой. В ответ на мой вопросительный взгляд, Хорь, отдуваясь, пробормотал:
Что смотришь? Я знаешь, сколько его делал? Пока деревяшки нашёл достаточно крепкие. Да и на тетиву, ну тут уж ты мне помог, да. Зато стрела летит быстрее пули, а тряпка хорошо горит. Пропитка же
Туннель плавно принял горизонтальное положение и в разрывах проволоки снова, к моему облегчению, замаячила мостовая. Путь вёл за угол, вдоль истрескавшейся стены здания с, на удивление, застеклёнными окнами. К ним, изнутри, прижимались какие-то бледные, искривлённые рожи и жадные ладони. Я постарался не смотреть в ту сторону, в постоянно меняющихся гримасах мне чудились знакомые лица мёртвых друзей. Вместо этого я оглянулся и осмотрев доступную взгляду часть улицы понял, что от дома Хоря мы отдалились всего на пару кварталовдевяносто процентов пути бессмысленно извивалось в воздухе. Из-за поворота потянуло холодным, бесконечно терпеливым ожиданием. И бесконечно ненасытным голодом.
Приготовься. Хорь вопросительно посмотрел на меня. Там что-то Или кто-то есть.
Меняла встряхнулся, испуганный взгляд стал злым и цепким, и поднял арбалет. Мы повернули за угол. Коридор выводил на платформу, протянувшуюся вдоль боковой стены здания. Чёрно-белая выкрошившаяся плитка на полу, по бокам и сверхуметаллическая сетка. И бьющий по психике диссонанс: коридор шёл по длине дома метров двадцать и заканчивался ведущей вниз, на тротуар лестницей, но внутри казался стремящимся в бесконечность, а лестница была где-то далеко-далеко. И наверху лестницы стоял Расколотый.
Внушающая дрожь фигура, почему-то, не смотря на расстояние, видимая крайне отчётливо не была особо страшной. Голый, чёрный, гладкий человеческий силуэт, похожий на трёхметровый манекен, без всяких признаков пола. На голове, справа, висел крупный кусок маскиудивлённый, огромный глаз и кусок щеки с уголком красных губ. Ещё один плавно проплывал по плечу, а третий примостился на бедре. Порождение кошмара ждало.
Я хотел было сунуться обратно и уже потянул Хоря за плечо, как вдруг за спиной раздался скрежет. Туннель за нами начал волнообразно сокращаться, сжимаясь, как кишечник. В нашем направлении неслась усеянная щипами стена колючей проволоки. Ругнувшись, я дёрнул замершего Хоря вперёд, и мы приземлились на платформу, чтобы, повернувшись, увидеть, что туннель исчез, а вместо него нам перекрывает путь всё та же ржавая сетка.
Кот? А, Кот? Давай его убьём, а? по подбородку менялы потекла слюна. Пусть только поближе подойдёт.
Нет, мыменя отвлекло странное ощущение в правой ноге. Болезненное. Нога уже по голень провалилась в чёрную плитку. Обе ноги Хоря стояли на белых и проваливаться никуда не собирались, как и моя левая. Но чёрная была будто вязкая слизь. Я дёрнул ногу, она не поддавалась. Пришлось опуститься на колено (на белую!) и разрезать шнурки на ботинке. Нога, наконец, высвободилась, а ботинок продолжил медленно погружался, пока совсем не исчез.
Хорь смотрел на медленно двинувшуюся к нам тварь и тошнотворно ковырял языком дыру в губе. Его фенечки из пивных банок, будто позвякивали в предвкушении.
Нет! я наконец избавился и от второго ботинка, чтобы было удобнее бежать. Мы не будем рисковать. Он не спешит, так что просто уйдём.
Куда?! его ненависть была насквозь гнилой(ЭКСТАТИЧЕСКОЙ) и безумной(ВКУСНОЙ). Мы отрезаны! Пути назад нет!
Сейчас будет. я размотал кулон и бросил полумесяц в сетку за нашими спинами, рассчитывая вырезать из неё кусок. Расколотый в отдалении, будто издеваясь, медленно опустился на колени и приложил ладонь к полу, ласково поглаживая выкрошившийся кафель. Коридор позади, уже раскрывший нам путь к отступлению, с болезненным скрипом вытянулся метров на десять, а плитки под ногами тошнотворно зарябили, с каждым мгновением меняя цвет с белого на чёрный и обратно. В разном темпе, без какого бы то ни было определённого ритма. Кроме маленького белоснежного островка под нашими ногами.
Ты видишь?! ВИДИШЬ?! Он издевается! Ему и не надо спешить! Помоги мне уже! У нас один шанс!
Нога Хоря врезалась мне под ребро и я, завороженный чёрно-белым бешеным танцем, наконец пришёл в себя и встал рядом, приготовив подвеску и телефон. Кошмар смешно дёргаясь, будто марионетка, двигался в нашу сторону. Это гипнотизировало. Вот Хорь, засмотревшись, тоже начал неловко подёргиваться, стрела арбалета заплясала из стороны в сторону. В мои колени и локти будто вживили по маленькому моторчику. Суставы ныли, им хотелось (ТАНЦЕВАТЬ) гнуться из стороны в сторону (НА КРИЧАЩЕМ ВЕТРУ). В голове шумели голоса. Они снова нашёптывали мне все-все-все секреты. Нужно было только закрыть глаза, и тогда я бы услышал.
Тьма за сомкнутыми веками была успокаивающей, но что-то отвлекло моё внимание. Какой-то бьющийся клубок черноты, почти неразличимый здесь. Я потянулся к нему и меня затрясло. Все эмоции, что я (СЪЕЛ) чувствовал в последнее время в себе и других, будто обрушились на сознание водопадом. Негодование Своры, ужас Хряка, тоска Комара, страдание и жажда Жвачки, злоба Хоря, стыд и зарождающееся (ПОНИМАНИЕ) безумие Лисы Всё это заглушило голоса и вернуло меня в реальность. Через тело будто пропустили ток. Бодрит(ДАААА).
Я открыл глаза. Расколотый уже преодолел половину коридора, а Хорь дёргался сломанной куклой, чудом не выронив из арбалета стрелу. На оклик он никак не отреагировал, продолжал корчиться и улыбаться, закрыв глаза. Тогда я выстрелил в Расколотого. Телефон привычно выплюнул острую бритву, и она бесследно утонула в чёрной груди. Кошмар на мгновение замер, и с ним замерло всё: еле заметно сокращающийся переход, пляска цветов под ногами И Хорь. Но только на мгновение. Расколотый лениво почесал грудь и снова пошёл вперёд, и всё вернулось. Но Хоря уже отпустило.
Бл*, бл*, бл*! он выудил из штанов зажигалку и, несколько раз чиркнув, запалил смоченную какой-то дрянью тряпку. Ярко вспыхнувший огонь уставился прямо в грудь Расколотому. Тут не увернёшься, гнида.
П-па-па. голос. Невнятный, как у совсем маленького ребёнка, только пробующего говорить. И пальцы Хоря окаменели на спусковой скобе. Пааааа.
Из чёрной груди, пытаясь вырваться сквозь туго натянутую, как резина, кожу, проступило маленькое скривившееся личико и две детские ладошки. Искажённый ребёнок, внутри Кошмара, заходился в плаче. Хорь замер, а Расколотый снова зашагал вперёд. «Па», «П-па-пф», «Пааа»: билось внутри головы, а снаружи бил в виски приглушённый детский плач, растворяющий мысли и высасывающий остатки сил. Расколотый, будто рисуясь, рваными, изломанными движениями бросал своё длинное тело вперёд. Хорь глядел сквозь огонь на детское лицо и плакал. Я словно увидел его прошлого: дыры в губе не было, как и язв на лице. Чистый, умиротворённый, с густой шапкой чёрных кудрей, он закрыл глаза, а по щекам текли чистые, пахнущие бергамотом и лавандой, слёзы. Я был заворожен этим преображением, но внутри всё ещё бушевал шквал чужих (И СВОИХ!) эмоций, требующий действовать. Я заставил себя отвернуться и уставился в осколок маски с глазом. Расколотый замер, будто почувствовав во мне что-то неправильное, только продолжал корчиться в нём жуткий морок младенца.
А вот х*й тебе, урод. и я хлопнул снизу по ладони Хоря, лежащей на спусковой скобе.
Глухо хакнула тетива. Яркая искра понеслась по коридору. Визг. Жуткий визг бросил нас на стремительно выцветающие в серый плитки пола. Чёрная масса трёхметрового тела забурлила вокруг глубоко погрузившегося пылающего наконечника. Под кожей-резиной вспучивались пузыри, зубы, кричащие пасти, пальцы. Куски маски устремились к «голове» и сложилось, сплавилось в бесстрастное белое лицо, а тело Расколотого Просто исчезло. В дрожащем воздухе прошелестел усталый вздох. А маска, сиротливо звякнув, упала на серый кафель.
Глава III Deja vu
Ржавый гвоздь, мерзко скрипя, оставлял глубокие, тут же зарастающие царапины на белом фарфоре. Хорь, высунув от усердия язык, выцарапывал на высоком лбу и щеках матерные слова. Он этим занимался уже часа два и не надоедало же.
Престань, заколебал. я поплотнее запахнулся в плащ и поёрзал на холодном полу, устраиваясь поудобнее. В изолированном подвальном помещении, где мы нашли убежище, пока не стихнет Звон, стоял дряхлый деревянный стол и несколько стульев, куски которых теперь весело полыхали прямо на бетоне.
Да ладно, весело же. Кот, Кот прикинь, мы же Расколотого завалили! Кто ещё так может, а?! он приложил маску к лицу и провыл глухим голосом. Уууууу! Ястрах и ужас! Я..!
Убери. Это. От. Лица. что-то в моём голосе заставило его торопливо подчиниться, и он продолжил уже спокойнее:
Да ладно тебе. Что такого-то? Хорь снял с огня мятый котелок с чаем. Унылый ты какой-то стал, Кот, раньше таким не был.
Я смотрел на его плавные, размеренные движения, пока он разливал чай, и удивлялся произошедшей перемене. Со времени побега прошло всего два цикла, но Хоря было не узнать. Этот сломленный, изъеденный злобой человек теперь был полон сил и энергии, и весел, пусть с оттенком истерии. Даже Звон, размеренно бивший в бетонные стены и заставляющий меня (ПРИЯТНО) болезненно морщиться, будто никак не влиял на его приподнятое настроение. Всё-таки, взяв у него стакан с бурой, пахнущей грибом водой, я, от греха подальше, подхватил и маску, запихав её в исхудавший мешок.
А-то у меня столько поводов веселиться. Лучше скажи, куда мы так летим. Уже два дня в молчанку играешь.
Хорь снова загадочно улыбнулся. Действительно, за всё это время он так и не сказал мне, куда мы прём в таком бешеном темпе. Отделывался только общими фразами, мол, нам там помогут. Ну, может быть. По крайней мере, могут помочь.
Да ладно тебе, Кот, я просто не хочу портить сюрприз. Там такое местовосторг! Тебе понравится!
Что ж ты там не живёшь тогда?
Да это. Того оно, странное. Те, кто остаётсябудто растворяются. Не узнают друзей, ни о чём не помнят. А мне нужно, понимаешь, нужно помнить! на мгновение в его взгляде снова мелькнула ярость и горечь, но всего на мгновение. В общем, это не объяснить. Сам увидишь.
А кто нам там поможет, если все такие беспамятные?
Да есть там парочка типов. Особенных, бл*. он злобно плюнул в костёр. Слышал о Серафимах?
Я задумался. Он уже второй раз упоминал эту загадочную группу. Даже в обществе полубезумных, ко всему привыкших, жителей Города, Серафимы проходили по разряду сказок. Легендарные, могущественные, внушающие ужас. Как Расколотые, но добычей расколотых были люди, а Серафимовсами кошмары. Я всегда считал их выдумкой, призванной облегчить болезненное существование людей здесь. Всегда же приятно знать, что есть те, кто заставляет страдать тех, кто заставляет страдать тебя.
Словно в ответ на моё недоверчивое выражение лица, Хорь пробормотал, отхлебнув чаю:
Да есть они, есть, не сомневайся. Просто мало кто их видел. Они и сами, по-моему, внимания не хотят. Ещё бы, бл**ь, живут, как короли. Ни Звон им ни по чём, ни Расколотые. Народ бы не понял.
Я к ним ходил. продолжил он тихо, после паузы. После того, как Когда лишился семьи. Дорого заплатил, чтобы меня проводили. Так эти уроды со мной даже разговаривать не стали. Сказали только, что я не такой, как им нужен. А я просто хотел знать, как отомстить
Ладно, допустим. меня, почему-то, его переживания совсем не трогали. И далеко ещё?
Ёпть, Кошак, ты ж вроде опытный. Хорь засмеялся. Это ж Город, откуда мне знать? Но, кажется, близко уже. Цикл-два и дойдём, думаю.
Чай допили в молчании. Я снова завернулся в плащ, а меняла вытянулся прямо на бетоне, будто холод ему был ни по чём. До конца Звона оставалось ещё довольно времени, чтобы выспаться
Лиса
Неужели дошли? Наконец-то. По пути потеряли ещё двоих: одного из Озарённых, на прошлой днёвке, что-то утащило в тут же закрывшуюся дверь. Он задремал и не принял вовремя то, что они там жрут. Перестал светиться, и бам! Только запертая дверь и крики из-за неё. Ничего приятнее в жизни не слышала. Остальные даже не обратили внимания, по-моему. И Свечку ещё потеряли. Она наступила на какую-то чёрную дрянь и сразу, завопив, провалилась по пояс. Я держала привязь, на давая девочке погрузиться, пока Яков не перерезал верёвку. Крик сразу пропал в чёрном омуте. Меня опять избили. Но не сильно, похоже у них заканчивалось средство для света, и они спешили.
И вот, мы на месте. Но мне только тревожнее. Зданиекаменный куб, огромный. Оно обвешано простынями с изображением закрытого глаза. И веет от него чем-то таким. Что совсем не хочется заходить. Чувство, как в рейде на опасные дома. Всё светится вокруг. Стены, камень. Тревога, тоска, дрожь. Но белые ведут нас по широким каменным ступеням к воротам, тоже огромным, как в крепости. Перед створками, скрестив ноги сидит парень. Лысый. Голый. Ржавая цепь тянется от его шеи к кольцу в стене, но его, кажется, это совсем не трогает. Таких безмятежных лиц я давно не видела. Покой в каждой чёрточке, не смотря на то, что его глаза зашиты грубой нитью. На лбу то ли нарисован, то ли вытатуирован тот же закрытый глаз. Он молча встаёт, ощупывает лицо Якова и, видимо удовлетворённый, выбивает по воротам замысловатую дробь. И садится обратно.
Плохо. Я так и не спала нормально. Только когда уже совсем отключалась от усталости. И всё равно, в кошмарах продолжала слышать: «ИДУ, ИДУ, ИДУ за тобой!». Кто за мной идёт? Зачем? Котик? Смерть? Или безумие? Я и так, похоже, уже не в порядке. Даже до Звона вижу всякое. И отвечаю этому голосу. ЖДУ, ЖДУ ТЕБЯ, говорю. Пусть уже придёт. Он обещает, даже не знаю. Освобождение. Просветление. Смысл. С ним приятно разговаривать. Он пугающий, но какой-то близкий. От него мои нервы поют, звенят и танцуют. И я тоже танцую. Дети начали меня сторониться, кроме Розочки. Да и она смотрит так Боязливо. Не знаю почему, я будто чем-то запачкана. Снами, наверное
Ворота открываются. Внутри безумно яркий свет, даже очки плохо помогают. Светится, будто, сам воздух. Много людей в белом, несколько обычныходетых в лохмотья. В середине залаопять их символ, выложенный камнями на полу. Нас заводят внутрь. И как молот падает тишина. За порогом, внутри, чего-то не хватает. Шепотки, которые мы всегда слышим в головепропадают. Закрываю глаза и, впервые за несколько циклов, не вижу кровоточащих слов на внутренней стороне век. Сон, будто желая наверстать упущенное, обволакивает меня ватой, и я падаю прямо на пол. Пусть делают, что хотят, а я буду спать. Последняя мысль, забивая даже переживания о Кошаке, кричитбеги отсюда! Но я уже не слушаю, слишком устала