Каждое следующее слово, будто щипало струны ярости внутри, пробуждая всё более сильный звук. Я закрыл глаза, какое-то время сдерживал это бешеное крещендо, пока оно не достигло апогея. А потом выпустил наружу. И понял, даже не открывая глаз, что, продолжая рыдать, нахожусь в помещении, куда большем, чем комнатка, в которой начал.
Туман. Туман был повсюду. Он вспыхивал собственным, тускло-серым светом и скручивался полотнами, перетекал сам в себя, будто подчиняясь какому-то тайному ритму. Баута появился рядом, через секунду, после того, как я перестал рыдать, хотя отдельные всхлипы-всхрипывания ещё рвались сквозь ком в горле. Мы оказались в небольшой сфере серебристо оранжевого света от жезла Серафима и моего фонаря. Туман, будто живое существо, недовольное вторжением, начал оттекать от нас, пока мы не остались внутри пузыря чистого воздуха. За пределами очистившегося пространства белая взвесь волновалась и беспокойно вздрагивала. Видимость была почти на нуле, только вдали, когда мглу на секунду разрывал порыв ледяного ветра, виднелись уходящие в бесконечность массивные колонны, обвитые чем-то, чемя не мог разобрать, и чьи вершины терялись в недосягаемой высоте.
Баута поёжился от скребущего кожу сквозняка и приложил палец к маске, призывая сохранять молчание. Мне этот жест показался донельзя смешным. Вообще с эмоциями творилось что-то странное. Любая из них, даже едва ощутимая, будто резонировала с окружающим местом и билась внутри, нарастая, заполняя собой всё. И требовалось мучительное волевое усилие, чтобы погасить этот резонанс. Пришлось делать это раз за разом, ведь на смену одной заглушенной мысли, сразу являлась следующая. Мы не пробыли здесь и минуты, а я уже чувствовал себя совершенно выжатым предельной концентрацией. Серафим огляделся, будто принюхиваясь и махнул жезлом вправо: туда, мол. И мы пошли, заставляя туман расползаться в стороны, и только отдельные его клочки, будто отсечённые щупальца, пытались цепляться к нашим ногам.
Мы шли, и шли, и шли. И всё в молчании. Ноги гудели, виски будто сжал медный обруч, я уже несколько раз резко оборачивалсямне всё чудилось, что кто-то идёт за нами, но взгляд неизменно утыкался и дрожащую (СМЕЮЩУЮСЯ) жемчужную стену. Наконец, в очередной раз заметив проблеск движения, я поравнялся с Серафимом и дёрнул его за полу плаща, вынуждая остановиться. Когда он обернулся, меня поразили его глаза: покрасневшие, напряжённые, загнанные. Я не сразу понял, что он так же страдал от бесконечно бушующих эмоций. Не знаю, как он справлялся, меня каждая накатывающая волна уже заставляла болезненно дрожать.
Там кто-то есть, вроде. мой еле слышный шёпот пошёл гулять вокруг. Будто издеваясь, отражаясь от невидимых стен, он раз за разом возвращался обратно. Прошло несколько минут, прежде чем он, наконец затих.
Серафим поморщился и повернулся вокруг, оживлённо жестикулируя. Я не понимал, что он пытается мне сказать и мимолётное раздражение, мгновенно разрослось в чёрную злобу. Я еле успел остановить рванувшуюся к его горлу руку и, покрепче сжав её другой, заставил себя сказать, максимально спокойно:
Объясни уже. Потерпим. А-то это мелькание меня доканает.
Слова снова пустились кружиться вокруг и пришлось напрячь слух, чтобы разобрать неохотный ответ серафима:
Это те, кто застрял здесь. Мёртвые. Я говорил тебе о них.
«Доканает Мёртвые Мёртвые говорил»: лилось в уши раз за разом, пока я совершенно не перестал разбирать, что Баута говорит. Он, заметив это, сердито тряхнул головой и, подняв жезл вверх, резко встряхнул его. В стороны, слегка толкнув меня в грудь, рванулась волна тёплого и словно наэлектрилизованного воздуха. Туман, когда она достигла границы светового пузыря, будто сконденсировался вокруг, его движения стали медленней. И тут я увидел их, очерченных уплотнившимся маревом. И замер, отчаянно борясь с иррациональным ужасом.
Вокруг, даже на том небольшом пространстве, что я мог видеть, теснились десятки, если не сотни бесплотных человеческих силуэтов. Множество участков абсолютной пустоты, будто ножницами вырезанные в тумане, взрослые, дети, каких-то странных, изломанных очертаний, другие нормальные. Одни просто неподвижно замерли, вторые бесцельно бродили туда-сюда, кто-то растянулся на чёрном граните пола. Ужасало то, что мы, судя по всему, уже несколько часов шли прямо сквозь этих призраков. Единственным признаком их присутствия было то, что туман, подчиняясь каким-то своим капризам, иногда обтекал эти фигуры, на миг делая их видимыми. Эти-то тревожащие силуэты я и замечал краем глаза. Меня, почему-то, начало трясти. Измученное сознание не справлялось, когда я пытался представить, сколько здесь (ПОТЕРЯННЫХ ДУШ) людей. Баута, как всегда, мгновенно заметил, что я теряю контроль и, в очередной раз, закатил мне оплеуху, так, что зубы клацнули. Я потряс прояснившейся головой, пока глухое эхо удара кружилось в вернувшемся к первоначальному состоянию тумане. Я испытывал облегчение от того, что призраки снова исчезли, но теперь не мог отделаться от ощущения безразличного присутствия. Теперь мне казалось, что я чувствую их вокруг.
Попробуй закрыть глаза и сосредоточься. Выпусти сознание наружу. воспользовавшись тем, что эхо предыдущих слов утихло, поспешно прошептал Серафим. Увидишь всё яснее. Будет легче. Только не слишком долгозатянет.
Я хотел спросить, куда затянет, и сколько этоне долго, но только что-произнесённые фразы опять заполнили всё пространство и не давали прозвучать больше ни одному звуку. Поэтому я просто последовал совету.
Сначала ничего не происходило. Обычная чернота. Я даже опешил, уже привык, что закрытыми глазами я постоянно вижу что-то. Но не сейчас, было темно. Я сосредоточился и через некоторое время вдали появилась тусклая искорка. Устремив к ней мысли, я постепенно заставлял её разрастаться, пока она не заполнила собой всё. Я снова стоял посреди небольшого круга света. Рядом был Баута, и сперва я чуть не отпрянул, так разительно он изменился. Глаза серафима опять горели голубым пламенем, которое я видел, когда он поглотил две несчастных души. Оно, пламя, пульсировало и вспыхивало, и, в такт этому ритму, вся его сухопарая фигура мерцала. Будто кто-то, раз за разом прокручивал резкость, от максимума к минимуму и обратно. Маска, сейчас казавшаяся живой, дышащей, ободряюще кивнула, и я, наконец, удосужился оглядеться. И так и замер, раскрыв рот.
Тумана не было. Зал стремился во все стороны, сколько хватало глаз. Колонны чёрного камня, небывалой высоты, словно подпирали небо. Если это можно было назвать небом. Над головой, будто жуткие, гигантские вены, густо переплетались толстые щупальца черноты. Они тошнотворно пульсировали, сокращались и периодически мерцали разноцветными пятнами, будто вспышками молний, голубыми, красными, оранжевыми. Меня замутило, и я опустил глаза. В круге, который очерчивал свет наших фонарей, находились только мы двое, зато вне его Пустые люди исчезли. На месте каждого из них теперь был человек. Бессмысленным взглядом люди (те, у кого были глаза) таращились вникуда. Некоторые выглядели нормально, встреть я такого в Городе, не обратил бы внимания. Другие несли на себе следы смерти: вскрытые вены, разможжённые головы, переломанные конечности. Кровь лениво капала из страшных ран и истаивала, не долетая до пола. В уши лился тихий плач, зловещий шёпот и тяжёлое дыхание. Серафим, тем временем, обошёл вокруг меня. Люди, на которых падал свет, струящийся из его жезла, истаивали, будто стёртые из реальности, чтобы снова возникнуть на том же месте, когда он удалялся. Вдали мелькали какие-то редкие, пёстрые пятна, но мне уже хватило. Я открыл глаза и, жадно хватая ртом воздух, опустился на колени, посреди милосердного тумана. Меня потряхивало, то ли от шока, то ли От мимолётного ощущения огромной (ВКУСНОЙ!) силы, пронизывающей это место. Хотелось (ЖРАТЬ ЕЁ) бежать от неё, как от чумы
Серафим ободряюще сжал моё плечо, и я, встряхнувшись, встал на дрожащие ноги.
Не дай свету погаснуть, Кот. (Кот Кот Кот)
Я нервно проверил уровень горючего в фонаре и поспешил за Баутой, который уже двигался дальше.
Идти было всё тяжелее. Не от усталости, несколько раз мы останавливались передохнуть и поесть, просто с каждым шагом всё усиливалось ощущение тревоги. Я больше не оглядывался на зловещее мелькание в тумане, но знал, что вокруг. И от этого становилось только хуже. Наконец, измученный неизвестностью, я снова решил «оглядеться». В этот раз перестроиться на внутреннее зрение оказалось проще и быстрее, я даже не стал останавливаться. Вокруг ничего не изменилось, только пропадали в свете моего фонаря, всё новые души, чтобы снова появиться за спиной. Я уже собирался открыть глаза, когда заметил, что одно из ярких пятен, которые я видел до этого, мерцает поблизости, за одной из колонн. Меня потянуло к нему и я, стараясь не обращать внимания на жуткую «гирлянду» и не потерять из виду Серафима, обошёл её и уставился на Окно? Портал? Было похоже, что кто-то просто вырвал кусок из холста реальности и под ним открылась другая. Прямо в воздухе висел, высотой в полтора моих роста, ровный овал в котором был другой мир. Ярко-голубое солнце, золотистая трава, покрывающая бесконечную равнину. Я подошёл ближе и почувствовал даже запахи. Свежий ветерок нёс ароматы незнакомых цветов и жареного миндаля. Тут картинка немного изменилась, и в поле зрения появилась женщина. Совсем молоденькая, почти девочка, она была одета в странный, фиолетовый комбенизон с металлическими вставками и нереально легко размахивала огромным волнистым мечом из голубого металла. А на неё двигалось нечто. Уродливый, искорёженный кусок плоти, мясисто красного цвета, густо усыпанный когтями зубами и жвалами. Девчонка, радостно улыбаясь, крошила страшилище мечом, заставляя пятиться, а я, не думая ни о чём, рванулся ей на помощь сквозь овал и почувствовал под ногами траву чужого мира. В руку сам собой прыгнул телефон-артефакт и я, что-то воинственно крича, захлёбываясь восторгом, послал веер металлических снарядов в раздувшееся чудовище. Оно протестующе забулькало, как-то сжалось и, через мгновение, истаяло чёрным дымом, будто его и не было. А девушка повернулась ко мне. Всего секунду я любовался ослепительной улыбкой и зелёными, мерцающими глазами. На секунду забыл о Лисе, Бауте, Звонаре, о вечном кошмаре собственной жизни, почти растворился, как вдруг рёбра пронзила адская боль! Я опустил глаза: в моей груди, по самую крестовину, торчало голубое лезвие
В глазах помутнело. Телефон выпал из ослабевших пальцев и затерялся в высокой траве. Девушка, всё так же беззаботно улыбаясь и будто перестав меня замечать, выдернула меч и, отвернувшись, пошла дальше. Я опустился на колени, прижимая ладони к груди, чувствуя, как пальцы омывает раскалённая краснота. Больно было так, что я не мог даже закричать, когда упал на колени. Вкус крови во рту, гаснущее сознание Прости, Лисёнок, похоже я не справился.
Я почти отключился, когда почувствовал, как кто-то рванул меня за ворот. Рухнул на ледяной пол и стал корчиться от боли, отчаянно зажимая руками страшную рану, из которой по капле уходила жизнь! В конвульсиях несколько раз приложился затылком о камень и вдруг понял, что боль утихает. Панически ощупал рёбрарану не было! И крови! Ни капли!
Вокруг клубилась ставшая привычной мгла, Баута стоял, скрестив руки и лениво опираясь о колонну, а в двух шагах, в воздухе всё так же висело зеркало чужого мира.
Что за хрень?! прохрипел я пересохшим горлом и снова скорчился от боли. Хотя уже далеко не такой сильной.
Серафим подождал пока мой вопрос перестанет звенеть в воздухе и, слегка насмешливо, ответил, периодически делая паузы, чтобы я его слышал:
Поздравляю, Кот. Ты только что был максимально близок к реальному миру!
Это?! я наконец смог подняться на ноги. Я может и не помню ничего о «реальности», но уверен, что выглядит она по-другому!
Я и не говорил, что этореальность. Ты был во сне. В чужом сне кого-то, кто спокойно себе спит где-то там. Снаружи. Но этот некто, в отличие от тебя и меняточно существует. Так что, он щёлкнул пальцами. Максимально близко к реальности.
Если это сон, то какого хрена мне так больно?!
О, видишь ли, войди в чужой сони его реальность может стать твоей! Мы ведьпросто наваждения, неприкаянные психеи. Правда, это работает в обе стороны. Обработав чужой сон, максимально приблизив его к Городу, если знать как, можно оставить спящего здесь.
Он задумчиво покачал головой:
Думаю, большинство так здесь и оказывается. А иногда они сами находят дорогу. Безумцы. А боль Я говорил, Городпо сути сон. Пыльная кладовка человеческих кошмаров. И если ты можешь умереть в одном сне Почему не можешь в другом?
И ты просто дал мне войти туда?! я уже не сдерживаясь, схватил Серафима за отвороты плаща и приложил спиной о колонну. Какого хрена?!
Глаза Бауты угрожающе сузились, но голос остался спокойным. Он медленно отцепил от себя мои руки:
Чтобы ты понял ещё один урок. Всё вокругфикция, видение, кошмар, морок, да. Но смерть остаётся смертью. Я хотел, чтобы ты почувствовал её дыхание на лице! Может это вернёт тебе часть человечности! Ведь нет ничего более людского, чем страх смерти.
Он отряхнул плащ и, видя моё замешательство, засмеялся:
К тому же, я не был на сто процентов уверен, что что-нибудь такое случиться. Просто повезло! Да и посмотри на это с другой сторонычужие сны манят нас, как мотыльков на свечу. Ты ведь почувствовал? Как угасаешь?
Я, против воли, кивнул.
Вот. Но в следующий раз, воспоминание о боли тебя удержит. Такие «окна», можно встретить и в Городе, но редко. В основном они открываются здесь. В Локусе. Смотри, что стоит делать в следующий раз. Ты тоже так можешь.
Баута вытянул руку к висящему в тумане «окну», и я почувствовал, как воздух зазвенел от напряжения. Зеркало, содержащее в себе чужой мир мелко задрожало. Вибрация усиливалась, пока овал не лопнул, словно обычное стекло. Осколки обратились серым дымом и, немного повисев в воздухе, втянулись под маску.
Вот так. Силы здесь всего ничего, но ты не поверишь, какие оттенки
А еслипока среди колонн гуляли слова Серафима, я не мог избавиться от воспоминаний о благоухающем ветре. Если остаться? Там?
Ты просто истаешь, вместе со сновидением, когда оно закончится. Здесь, он обвёл рукой туман, и я вздрогнул, снова вспомнив бесконечные толпы невидимых мертвецов. У тебя будет хоть какая-то надежда на продолжение, когда-то ведь любой кошмар кончается. А тамты просто будешь стёрт. Всё, идём! Осталось недалеко.
Но, если Городкошмар, не будем ли мы стёрты, когда он закончится, а?
Но Серафим уже ушёл вперёд и не слышал. Или сделал вид, что не слышит.
Перед нами возвышалась серая каменная арка. Полупрозрачная, похожая на шёлк ткань, закрывала проём и слегка колыхалась. Ничего особенного или угрожающего. Но закрыв глаза, я видел между каменных створок стремительный, чёрно-фиолетовый водоворот, похожий на жадную пасть. В общем, глаза я старался держать открытыми.
Это выход?
Один из, Кот, один из.
Меня не покидало ощущение смутной угрозы от этой конструкции:
В чём подвох?
Быстро учишься. Баута невесело хохотнул и продолжил, куда серьёзнее. Локус попытается удержать тебя. Будем думать о Храме, окажемся неподалёку, но путь наружу у каждого свой. Он больше в твоей голове, чем где-то ещё.
Серафим взял меня за плечи и повернул к себе, пристально уставившись в глаза:
Там, он кивнул в сторону арки. Все твои мысли для тебя станут реальностью. Страхи в основном. Держи их под контролем, и всё будет в порядке. Помни, ты творишь то, что будет происходить. А теперьидём!
Серафим шагнул в арку. На секунду его обволокла воздушная ткань и вотего уже нет. Круг света сузился до того, что давал мой фонарь. Туман придвинулся ближе, подрагивая в нетерпении, будто не мог дождаться, когда слабое пламя погаснет, оставив меня здесь, среди остальных потерянных. Я нервно сглотнул и, после нескольких глубоких вдохов, шагнул вперёд. Шёлк обласкал лицо приятной прохладой, на мгновение заслонил обзор и
комната. Узкая и длинная, с глухими стенами из отполированного кирпича, на котором дробится свет фонаря. Кот обернулся. За спинойпобуревшая, массивная металлическая дверь. Не особо надеясь, он толкнул её, что есть силы, на равнодушное железо не поддалось. Пожав плечами, парень в жутковатой, покрытой трещинами маске, пошёл вперёд. От противоположного края комнаты, ему на встречу двигалось пятно мутно оранжевого света.
«Нереально, здесь всёнереально.»
Пятно света напротив слепило, но Кот всё-таки различил в середине тёмную фигуру, в чём-то вроде длинной хламиды. Когда она приблизилась, он замер, как и загадочный силуэт. Это был человек. Среднего роста, крепко сложенный, несмотря на худобу. Короткие, грубо остриженные волосы, каштановые, но так густо покрытые грязью, что цвет стал почти неразличим. В изорванной, замызганной, но крепкой замшевой куртке. Высоких сапогах с отворотами. У него на плечемешок из грубой ткани и кустарного вида арбалет. На поясенесколько ножен. На плечахдраный плед, повязанный на манер плаща. И маска. Фарфоровый овал, изображающий то ли человеческое лицо, то ли морду чудовища. Полные, чувственные губы растянуты в сладострастном оскале, обнажающем неровные, сколотые на манер клыков, зубы. Резко очерченные скулы, щёки и подбородок пересечены сеткой трещин. И глаза! Кот вздрогнул вглядевшись в глаза. Левыйсеро-голубой, уставший, покрасневший, но, несомненно, человеческий. А вот правый. Бровь маски над ним насмешливо выгибалась, придавая лицу выражение безумия. А от зрачка, пересекая серую радужку и сверкающую белизну вокруг, тянулись мутно-черные кривые линии. Будто кто-то выплеснул чернила в миску с водой. И, так же, как чернила, тьма эта медленно, лениво кружилась вокруг самой себя. Кот, в шоке от увиденного, сделал шаг назад, заставив пламя фонаря беспокойно заметаться. Двойник, точь-в-точь, повторил его движение. С трудом подавив желание бежать, парень шагнул вперёд, вытянув свободную руку. Двойник повторил. Поднял руку над головой. Двойник повторил. У Кота возникло ощущение, будто он приближается к огромному зеркалу. Эта мысли немного успокоила и он, всё ещё осторожно вытянув руку, медленно пошёл вперёд. Когда до «зеркала» оставалась пара шагов, Кот вздрогнул: от двойника будто распространялась аура удушливого, холодного, липкого ужаса. Почему-то возникала ассоциация с запахом гнилого мяса. Преодолевая отвращение и слабость, Кот шагнул ещё ближе и кончики пальцев, вместо того, чтобы коснуться гладкого, холодного стекла, почувствовали касание такой же, живой, тёплой руки.