Я упал на колени. Я был всё ещё в коридоре, а погасший фонарь лежал рядом. Звонарь, сложив руки за спиной, уткнулся клювом в ближайшую стену, словно обнаружил на ней что-то донельзя интересное. Я растянулся на холодном камне. Опустошённый. Обессиленный. Хотелось закрыть глаза и умереть. И чтобы меня, наконец, оставили в покое.
Ну хватит разлёживаться. Кошмар повернулся и больно ткнул меня в рёбра кончиком трости. Пламя в его глазах затаилось, и я уже мог почти спокойно смотреть в них. Более того, я совершенно не чувствовал того ужаса, который раньше затапливал мозг, когда это чудовище находилось рядом. Напротив, мне будто становилось спокойнее. Пошатываясь, я поднялся на ноги.
Наконец-то! Радость моя, я не могу вечно тебя вытаскивать, знаешь? безумный голос звенел разбитым стеклом. Ты ведь вон, и сам, оказывается, прекрасно мог справиться! Молодец!
Как огромная, жуткая птица, он несколько раз обошёл вокруг меня, придирчиво осматривая и произнёс, без своих обычных ужимок:
Я почти горжусь тобой! Столько силы, злобы, ярости! Эмоций! Ты будешь лучшим из моих созданий.
Нет. я наконец смог отдышаться. Я не твой. У нас договор
Да-да, я помню. Но время покажет, я полагаю, ты ещё передумаешь, Киса. Ты ведь почти у цели, а?! Будоражит? Чувствуешь мандраж?!
Пошёл ты. я отвернулся и снова запалил фонарь.
А, вот грубить не надо, не надо, милый. в смеющемся, сумасшедшем голосе проскользнула холодная угроза. Если б не я, Локус бы тебя сожрал. Вот так. Хрум-хрум. Повезло тебе, что ты мне нужен пока.
Ну так и не выпендривайся, если нужен. злость, всё ещё тлеющая внутри, мешала бояться. Я повернулся, думая высказать всё, что о нём думаю, и, приблизившись к Кошмару, злорадно уставился в дымчатые линзы. Убивать меня ты не станешь, так что
Огоньки в его глазницах полыхнули яростью и мой мозг будто заморозило жидким азотом. Клюв маски слегка приоткрылся и меня окатило зловонием и эхом далёких криков. Ужас, который я испытал, резко контрастировал с его ласковыми, почти елейными словами:
Не стану, конечно не стану, радость моя. Но я всё ещё могу сделать тебе очень, очень больно.
Бесконечно долгую секунду он буравил меня взглядом. Тяжесть, физически ощутимая, шершавой бетонной плитой вдавила меня в стену. В виски будто вбивали ржавые гвозди, но я не мог ни закричать, ни отвести взгляд. Когда тварь, наконец, отвернулась, я, задыхаясь от облегчения, пытался побороть тошноту.
Ты почти на месте. проскрипел Кошмар, погружаясь в пол. Камень медленно затягивал его, как липкое тесто. Запомни. Ключ. Принеси мне ключ, и я дам тебе то, что ты хочешь. Подведёшь менявытащу все жилы. И из тебя, и из твоей девки.
Наконец, кончик его дурацкой шляпы скрылся в камне, и я смог, наконец, оторваться от стены и встать ровно. Давление исчезло, хотя в голове всё ещё гуляли отзвуки пережитой боли.
Пошёл ты. прошипел я глухому полу и, подкрутив фитиль лампы, отправился дальше. Красный свет был всё ближе.
Часть IV Эндшпиль
Глава I Гелиофобия (Светобоязнь)
Я вывалился из стены в замусоренной, продуваемой сквозняком подворотне, тут же угодив ногой в трухлявый деревянный ящик. Крышка, охнув, треснула и я, как куль, повалился вперёд. Хорошо, что серафим успел подхватить меня под руку. Он подождал, пока я тряс головой, стараясь избавиться от чувства дезориентации и, почти облегчённо, уставлюсь на узкую щель, образованную над нашими головами почти вплотную сходящимися жестяными крышами. Как окровавленный разрезсверху было знакомое чёрное небо с алым глазом луны.
Тебя долго не было. Я уже думал, что ты застрял.
Это почти случилось. Почему ты не предупредил меня?
О чём? в глухом голосе слышалась горьковатая усмешка, но маска, как обычно, оставалась бесстрастной.
О том, что я увижу.
Ха, ты думаешь я знаю? У каждого свой путь наружу и
Да ладно? я почувствовал, что губы растягиваются в злобный оскал, почти повторяющий гримасу моей маски. Неужели? Хочешь угадаю твой путь? Ты видел её. Вольто, да?
Баута едва заметно вздрогнул, будто я залепил ему пощёчину и отступил на шаг. Пространство вокруг ощутимо встряхнул мимолётный всплеск горечи и боли, похожий на затяжной стон. Вкусно. Серафим посмотрел на меня, будто не узнавая, пока я наслаждался его смущением и замешательством.
Ты ведь «знаешь меня лучше, чем я сам», а? Значит предполагал, что я увижу, а? Мой мудрый наставник. Готов поспорить, её ты видишь каждый раз, проходя через Локус. Может и вне его, м? Она тоже просит тебя остаться с ней, там, в темноте, навсегда? Касается тебя, как раньше, неотличимо от реальности? И ты борешься с желанием? Чувствуешь, что проигрываешь? И, чтобы не пропасть, уничтожаешь её раз за разом, я прав?!
Хватит. в голосе послышался шелест угрозы, и я замолчал, хотя счастливая гримаса никак не сходила с моего лица. Я жадно впитывал обрывки страдания, которые он не успевал удержать внутри, с каждой медово-жгучей каплей лучше познавая своего (ВРАГА) спутника. Понимая, что не смотря на всю свою мощь, Серафим(ВСЕГО ЛИШЬ) живой человек. И его можно (УБИТЬ) понять.
Да. Да, я вижу её. Как и многих других. И, поверь, ты даже близко не знаешь, сколько призраков меня сопровождает. он отвернулся, и в голос вернулась холодная бесстрастность. И, судя по тому, что с тобой творится, никогда не узнаешь. Идём. Храм ждёт.
Он тяжело, будто придавленный невидимой тяжестью, потащился к выходу из переулка, загребая ногами пыльный мусор. Я секунду постоял, вдыхая плесневелый запах Города(ДОМА), и всё пытался понять, что это только что было? Бесспорно, я был зол, и мне давно хотелось как-то зацепить своего мрачного Кого? Учителя? Спасителя? Попутчика? Но, то, что я только что говорил Мне будто диктовала тьма внутри. И было безумно приятно отдаться этому. Я потащился за Баутой, снедаемый сомнениями, не оставил ли я в Локусе больше, чем хотел?
Храм подавлял. Посреди просторной, круглой площади, окружённой разномастными домишками, возвышался массивный, белоснежный куб с хищными трещинами бойниц. Вначале, выглянув из проулка, в котором мы оказались (он выходил на одну из выныривающих на площадь улиц), я едва не отпрянул. Так непривычно резко резанула глаза яркая белизна. Каждый булыжник площади, как и стены храма, и выходящие на площадь стены окрестных домов, был густо покрыт яркой белой краской с примесью чего-то блестящего. Множество, загромоздивших площадь каменных тумб, поддерживающих чаши с пылающим в них огнём, давали огромное количество света, который бился в этом импровизированном котле, заставляя поверхности искриться, будто снег под солнцем. Сияние отражалось от стен и пола, резко контрастируя с чёрным небом, будто бросая ему вызов. Логово Озарённых возвышалась будто посреди искусственного солнца. Казалось, что нарисованный чем-то тёмным над массивной, ведущей к воротам, лестницей зловещий закрытый глаз, внимательно оглядывает окрестности в поисках малейшей крупицы темноты. Я почти физически ощущал давление. Голова слегка закружилась и только сейчас я обратил внимание на слабый звук, шедший от стен. Заунывные, монотонные песнопения, от которых у меня начинало ломить виски.
Я шагнул обратно в проулок, потряс загудевшей головой и увидел, что Серафим привалился к стене, а его плечи и грудь вздымались под плащом от тяжёлого дыхания. Я шагнул к нему, но он только махнул рукой в чёрной перчатке и выпрямился:
Ничего. Переживу. Как тебе зрелище?
Подавляет.
Это только снаружи. Попробуй посмотреть по-другому.
Я сразу понял, о чём он говорит и попробовал перестроить восприятие, как тогда, в Локусе. В этот раз получилось легко. Мгновенно. На самом деле, как только я закрыл глаза, тьму сразу вытеснила новая картинка. Стены переулка выцвели в схематичные абстракции. Баута превратился в живую, ярко голубую молнию, бьющуюся в стеклянной форме человеческого тела. Только маска осталась прежней. А когда я выглянул
Площадь и Храм почти не изменились. Сами по себе. Но их будто накрыло огромной сетью, сплетённой из золотистых солнечных лучей. Они пересекались, дрожали и периодически вспыхивали, заставляя одну часть моей души замирать в восхищении, а другуюкорчиться, как от зубной боли. И боль была сильнее. Последнее, что я увидел, прежде чем не выдержал и открыл глазалучи стягивались в своеобразные узлы, похожие на маленькие солнца. Они кольцом опоясывали здание, где-то на середине его высоты, а самый большой, на который почти невозможно было взглянуть, располагался под Храмом, видимо в подвале.
Я застонал, и, как Серафим до этого, привалился к грязной, холодной стене, пытаясь протереть глаза, в которые будто бросили песку. Пальцы опять прошли сквозь маску, будто её не было, и через несколько минут мне полегчало.
Ну что? Налюбовался? пришедший в себя Баута, распахнул выходившую в проулок приземистую деревянную дверь и придирчиво осматривал оказавшуюся за ней, освещённую колонией зелёных поганок, каморку, заваленную всяким хламом. Переждём здесь. Идти лучше после Звона. Здесь это без разницы, но внутри все будут спать. Да и из Города никто внезапно не появится.
Всё во мне протестовала против ожидания, ведь где-то там, внутри, была Лиса, которую, возможно именно сейчас, в очередной раз пытали. Но я понимал, что пока Храм набит бодрствующими фанатиками, вряд ли пройду дальше ворот. И, войдя за Серафимом в тесный чулан, только спросил:
Как мы попадём внутрь?
В боковой стене есть дверь. У двери привратники. Они не «светятся», в такой близи к Храму это ни к чему. Придётся тебе на него повлиять, у меня здесь почти нет сил. Но ты ведь уже умеешь залезать людям в голову. А так как ты сам пока ещё человектебя свет не так ослабит, должен справиться.
Но, я ещё не делал этого. Сознательно, имею ввиду.
Ничего, это не так сложно. Почти как смотреть в суть, только глубже. Сконцентрируйся на объекте, вообрази канал, между своим сознанием и чужим, и всё получится. А пока помоги мне, он принялся разгребать мусор в стороны, освобождая участок каменного пола. Нам надо хорошо отдохнуть.
Первым деломмы завалились спать. Видимо, не только я был измучен переходом через Локус. Баута нагрёб тряпок, соорудив подобие кровати, и, завернувшись в плащ, молча отвернулся к стене. Я лёг напротив, обернув плед вокруг плеч, но сон всё не шёл. Я смотрел в чёрную спину Серафима и думал. Думал, думал, думал. Цель была близка, но это только пробуждало новые вопросы. Предположим, всё получится. Я войду внутрь. Найду Лису. Найду загадочный Ключ. И что дальше? Звонарь не отстанет. Как и Серафим, а я, остро ощущая, насколько погряз в темноте, даже не знал, кто теперь для меня опаснее.
Не получится ли так, что получив Ключ, Баута решит, что безопаснее убить меня? Так сказать «во избежание»? Я почему-то не сомневался, что Лису он вытащит. Укроет от Кошмара, как и обещал. В своём безумном работадателе я был не так уверен, но Но, но Только бесконечные «но»
«Не безопаснее ли избавить себя от опасности и выбора сейчас?»
Вкрадчивый, соблазнительный шёпот наполнил мою голову. Я снова посмотрел на спящего. Рука, спонтанно, дёрнулась к шее, на которой до сих пор, без дела, болтался смертоносный кулон в виде месяца. Сжала холодное серебро, потом, будто передумав, опустилась к поясу, на котором висел один из оставшихся у меня ножей. Спина продолжала беспечно вздыматься, и лезвие, тихо шелестя, выползло из самодельных ножен. Вторая рука, со скрюченными пальцами, потянулась вперёд. Её то вид и остановил меня. Я, не веря, смотрел на левую ладонь. В мертвенном зелёном свете, кожа казалась неестественно бледной. Там, где её не пересекали чёрные полосы, вроде тех, что я видел на умирающем мальчике. Они повторяли рисунок вен и, как мазки туши, выбрасывали «побеги», прораставшие в кожу вокруг. И ногти. Чёрные, огрубевшие, заострившиеся, похожие больше на когти какого-то зверя. Я снова подумал о Лисе. Как спасаю её, прихожу к ней, а она Что она сделает? Узнает ли меня, хотя бы? Некстати вспомнилось, как теперь выглядит моя маскаискажённой пародией на лицо безумца с чертами дикого зверя. Вряд ли узнает. Я, прошлый я, скорее всего умчался бы от себя нынешнего в слепом ужасе. Только сейчас я, наконец осознал, насколько прав Серафим, которого я только что, почти не задумываясь, собирался зарезать во сне. Я уже не совсем человек. Чудовище, да. И вопрос только в том, чего во мне осталось больше.
Пальцы разжались и нож сиротливо звякнул об пол. Я уселся на жёстком камне и впал в какую-то прострацию, рассматривая свои искажённые ладони (Правая выглядела ещё хуже. Ногти на ней стали настоящими когтями, а чистых участков кожи почти не осталось). Слёзы, в который уже раз, обожгли глаза, но я, поглощённый созерцанием и осознанием чудовищных метаморфоз, даже не сделал попытки утереть их. Через несколько минут, меня вернул к реальности голос Бауты:
Я рад, малыш. Рад, что ты устоял. Не всё потеряно.
Я поднял голову. Внимательно сощурившись, Серафим сидел лицом ко мне, прокручивая между пальцами жезл. Я чувствовал, как в нём, уже успокаиваясь, бурлит сила, которую до этого искусно от меня укрыли. Облегчение от осознания, что я только что избежал смерти, смешивалось в душе с сожалением. Какая-то часть меня, бьющаяся в агонии, всё уменьшающаяся, та часть, которая составляла мою человеческую суть, жалела, что всё не закончилось сейчас, не оставляя места мучительной неопределённости. Не заставляя барахтаться в темноте, между превращением в монстра и сумасшествием.
Чувства были так сильны, что я, совершенно неожиданно, уткнулся лицом в свои когтистые лапы и разрыдался, тихо подвывая, как обречённое, раненое животное, которым себя и ощущал. Но это был обычный плач. Стон человека, на которого свалилось слишком много переживаний, и что-то внутри, не выдержав, надломилось. Он не выплёскивал из меня волны тёмной энергии, не заражал всё вокруг безумием. Не искажал восприятие. Не давал сил. Не давал ничего, кроме слёз. И облегчения.
Не видя ничего, из-за застилавшей глаза влаги, я только почувствовал, как на мои плечи легли тяжёлые ладони. Стыдясь слабости, постарался отстраниться, но Баута, как отец, успокаивающий проснувшееся от кошмара дитя, только сжал руки сильнее, удерживая меня на месте. Так мы и просидели несколько минут, пока, опираясь на спокойствие и тепло его рук, я, наконец, не успокоился.
Серафим отстранился и вгляделся мне в глаза. Я не знал, что сказать, кроме банального спасибо. Но тишина не была угнетающей. Сейчас я чувствовал небывалое спокойствие, что-то из детства. Наивную, но успокаивающую уверенность, что всё будет хорошо. В Городе я ещё не испытывал ничего похожего. Эти эмоции были дороже всех сокровищ.
Баута встал, развеяв окутавший нас туман умиротворённости и, будто смущенный, отряхнул плащ, глухо пробормотав:
Кхм, да. Ты справился. Теперь отдыхай, я помогу тебе уснуть.
Я закрыл глаза и без всякой напряжённости почувствовал, как его ладонь легла мне на лоб. Я расслабился и «открыл» мысли. В голову перетекало спокойствие и сонливость. Уже проваливаясь в лишённый обычных кошмарных видений сон я знал, чью сторону приму, когда придёт время. Я был уверен.
Проснулся я от ощущения тепла и соблазнительного запаха. Сквозь веки пробивались оранжевые отсветы и, открыв глаза, я уставился в разведённый у противоположной стены небольшой костёр, пожиравший обломки ящиков и выплёвывающий дым и искры в небольшое разбитое окошко под потолком. Две открытые банки стояли на большом камне, втиснутом, как клин, в середину костра и распространяли аромат мяса.
Я резко сел, едва не захлебнувшись слюной и только сейчас понял, что последние несколько циклов ел так мало, что обычный человек давно бы уже зачах. Но о еде в это время я вспоминал крайне редко, а если и ел, то без всякого желания, только по привычке. Видимо ещё одно последствие метаморфозы.
Баута, увидев, что я проснулся, сухо кивнул и отодвинул камень от огня.
Хорошо, что ты проснулся. Я уже собирался тебя будить. Звон скоро.
Да? не было ни следа обычной напряжённости и параноидальных мыслей. А я ничего не чувствую.
И не почувствуешь. Серафим уселся подальше от костра и, схватив одну из банок завёрнутой в плащ рукой, принялся есть горячее мясо. В такой близи от Храма ничего не происходит. Свет всё забивает. Я достал еду из твоего мешка, надеюсь ты не против.
Я только покачал головой, завладев второй банкой и начав есть, орудуя ножом, который пару часов назад чуть не воткнул другу в спину. Было вкусно, мешали только мысли о «последней трапезе смертника». Я даже перестал жевать на секунду. На что я собираюсь решиться? То есть, конечно, я дрался. В рейдах, с налётчиками. Убегая от Теней и Расколотых. Одного даже убил. Но Храм, набитый фанатиками, это другое
Не бойся. Баута будто читал мои мысли. В Храме не так уж много людей. Большинство шарится по городу. Падальщики! Но, он поскрёб по днищу опустевшей банки и бросил её в костёр. Лучше, чтобы тебя не заметили, постарайся не привлекать внимания.