Но как мне там действовать?
Смотри, твои силы будут действовать, хотя и ослабнут. Вспомни, как ты разрушал наваждения. Это можно использовать и против живых. Внушать им мысли. Страх. Даже убивать. Только не увлекайся сильно. Твой артефакт тоже будет действовать, если ты напитаешь его эмоциями. Ну, а в крайнем случае, он кивнул на лежавший на полу арбалет, у тебя есть это.
Я, примерно, знаю, где искать Лису. Видения. пояснил я, на его вопросительный взгляд. Но остальное
Ну, источник их силы, как ты понял, где-то под Храмом. Не думаю, что ошибусь, если предположу, что Ключтам же. Более тогоон на секунду задумался. Мне всё больше кажется, что это одно и то же.
Почему? я начал проверять вещи, чтобы отвлечься от страха. Достал и пересчитал снаряды для арбалета. Осталось всего четыре. Закрепил ножны поудобнее.
Логика. Ключартефакт огромной психической силы. Чем ещё, кроме того, что они нашли способ его использовать, объяснить это, он махнул рукой в сторону, в которой в нескольких десятков метров от нас сияла храмовая площадь. Я не знаю.
И да, я с тобой не пойду. я только отрывисто кивнул. Это я уже понял, но он счёл нужным пояснить. Тебя свечение просто ослабит, а меня выжмет досуха. Буду обузой. Но, если тебе удастся «отключить» егопойду за тобой. И Не только я. Как только свечение исчезнет, или достаточно ослабнет, кошмар хлынет сюда, как вода сквозь разрушенную плотину. И от нашего недоброго знакомого это не укроется. Ты понимаешь? я снова кивнул, а Серафим неожиданно подошёл и положил руки мне на плечи. Кот, никто не вправе требовать от тебя этого, но я хочу, чтобы ты осознал. Ключэто возможность запереть Звонаря здесь. Спасти миллионы, возможно миллиарды людей, спокойно живущих, любящих и знать не знающих обо всём этом безумии! Это важнее меня, тебя и Твоей женщины. Подумай об этом, хорошо?
Что мне оставалось? Я снова только кивнул. И, словно специально подобрав момент, раздался ослабленный, но всё равно чувствующийся сердцевиной костей Звон.
Пробирался я дворами, чтобы выйти на площадь у правой от входа боковой стены. Поначалу нервно оглядывался, ожидая появления Теней или Расколотых, пока не убедился, что их здесь действительно нет. В некотором роде, это пугало даже сильнее, чем их присутствие. Эта часть Города, словно была лишена всякой, даже гротескной жизни и этим производила угнетающее впечатление. Только сквозняк иногда оживлял картину, протаскивая по улицам пыль и обрывки бумаги, свистя между безжизненными зданиями. Всё это напоминало заброшенный склеп.
Когда я приблизился к последнему ряду отделяющих меня от площади ветхих двухэтажек, мне на плечи упало несколько дождевых капель, стремительно превращавшихся в настоящий ливень. Лицо, закрытое приросшей маской, в очередной раз, ничего не чувствовало. Дождь в Городе был огромной редкостью. Я посмотрел вверх и, в отражённом от площади свете, разглядел наполняющие чёрное небо, чёрные же лохматые тучи. Они, заслонив всё, тем не менее, старательно выгибались, чтобы даже краем не зацепить кровавое бельмо луны. В её зловещем свете казалось, что с небес льётся кровь и, собираясь в ручьи, бежит по улицам.
Зрелище, которое представляла собой площадь, заставило меня на секунду замереть. Повисшее в воздухе серебро, только так я могу описать то, что увидел. Тысячи капель дробились о выкрашенный камень и разбивались лёгкой взвесью, огибавшей, правда, каменные постаменты с чашами, пламя в которых не собиралось не то, что гаснуть, а даже слабеть. В бесчисленных искрах воды бешено плясал свет, отражающийся от мостовой и щедро изливаемый огнём. Я вгляделся в белые камни, начинающиеся под ногами и понял, что в краску густо понатыканы разномастные осколки зеркал. Собственное отражение вызвало отвращение, и я снова взглянул на площадь. Зрелище было феерическим. Если бы я не видел, что из себя представляют Озарённые, может даже проникся бы.
Дождь сослужил ещё одну службу. Находясь в середина области спокойствия, на несколько кварталов раскинувшейся вокруг Храма, над крышами я всё равно видел обезумевший после Звона Город. Кошмарные твари парили в небе, горизонт шёл волнами, здания колыхались, как щупальца гигантской актинии и прорастали друг в друга. Дождь милосердно скрыл от глаз этот ужас.
Хорошо, что я задержался. Странный звук заставил меня прижаться к кирпичной стене и осторожно выглянуть обратно с арбалетом наготове. С выходящей на площадь улицы, параллельной той, по которой подошёл я, сердито ругаясь и разбрызгивая воду вывалилась долговязая фигура в грязно-белой простыне. Озарённый не замечал меня и медленно брёл к Храму. Не в силах поверить собственной удаче, я припустил за ним, постепенно приближаясь (У меня не было уверенности, что я попаду издали). Когда до человека оставалось шагов пять, я несколько замешкался. Всё-таки (не считая Хряка, которому туда и дорога) я ещё не убивал, будучи в сознании. Хоря меня заставил прикончить Звонарь и пробудившееся сумасшествие, а в драках между рейдерами за припасы погибали очень редко. И тут фанатика будто что-то дёрнуло обернуться. Я отстранённо наблюдал, как меняется выражение его лица, от хмурого безразличия, до ужаса, когда он заметил мою маску. Рот долговязого начал распахиваться для крика и я, всё так же отстранённо, с удивившим меня самого спокойствием, дёрнул спусковую скобу. Металлический болт ударил Озарённого в грудь и тщедушное тело, пролетев пять шагов, тяжело ударилось об один из каменных постаментов с пылающими чашами.
Я медленно подошёл ближе, сжимая в руке кулон. Излишняя предосторожность. Парень скрёб ногтями балахон вокруг стремительно расплывающегося на белом кровавого пятна и бессильно хрипел, от чего на губах лопались кровавые пузыри. Я, из-за вспомнившейся картины разгрома Шпиля, совершенно позабыв о сомнениях, удовлетворённо погладил жёсткую тетиву, сплетённую Хорём из моих собственных волос. Подошёл ближе и пошатнулся от нахлынувшей волны эмоций. Боль. Жуткая, разрывающая внутренности боль. И ужас, сладкий, сытный! Подстреленный белый рассыпал вокруг такое богатство!
Подойдя вплотную, я присел перед ним и, не совсем понимая, что делаю, взялся за стрелу и медленно, наслаждаясь (ПОЖИРАЯ), провернул её в ране, заставив фанатика глухо захрипеть.
Ш-ш-ш-ш. я приложил палец к сухим губам (ЕДЫ) раненого. Нравится? Нравится, а?
Он уставился в мои глаза, будто загипнотизированный, а я чувствовал, как по узкому мосту этого затравленного взгляда в меня перетекает что-то. Когда его голова упала на грудь, я схватил это ничтожество за подбородок, оставив на его челюсти кровавые следы от когтей, и заставил смотреть на себя, пока в грязно-коричневых глазах не погас последний проблеск сознания. В этот момент, будто кто-то подсказал, я глубоко вдохнул, стараясь вобрать в себя всё окружающее. И ощутил яркую, жгучую, излучающую силу искорку, скользнувшую внутрь. Тьма внутри забилась в экстазе, накатывая на источник слабого света, жадно разрывая его тысячей когтей. А я почувствовал такой всплеск энергии, что с трудом удержался от торжествующего, дикого крика!
Так вот, что это такоеэнергия чужой души! Экстаз!
Хор измученных голосов на изнанке моего сознания дополнил ещё один, пока я вырывал стрелу из тела первого убитого мной фанатика. Тьма внутри сыто заурчала, не пытаясь вырваться. Я чувствовал её мерную пульсацию, её готовность явиться, как только я позову. Хотелось бы ужаснуться, но я успокаивал себя тем, что даже Баута говорил, что мне понадобится вся доступная сила. К тому же, честно, ради Лисы я был готов не то, что убить, а медленно запытать всех Озарённых, сколько их есть.
Я встал и, словно поглощение обострило все чувства, несколько секунд наслаждался прохладными каплями, барабанящими по плечам. Потом, содрав с ещё тёплого тела испачканную кровью хламиду, кое как напялил её на себя, подвернув так, чтобы по-возможности скрыть алое пятно, побрёл дальше, сквозь пляшущие вокруг капли серебра.
Да пребудет с тобой Свет.
Привратник, потирая вытатурованный на лбу закрытый глаз, поднялся с крыльца, и пристёгнутая к его ошейнику цепь звякнула, натянувшись. От нескладной фигуры пробирала дрожь. Изъеденные пеньки зубов приветливо скалились сквозь болезненно тонкие, обнажающие дёсны губы. На месте правого глаза зиял чёрный, влажный провал. Левый был зашит грубой нитью, а отёкшее, воспалённое веко конвульсивно дрожало, словно под ним извивался клубок червей.
Брат? он неуверенно вытянул вперёд руку с обломанными ногтями и слепо зашарил в воздухе. Время шло, а я всё никак не мог решиться прикоснуться к этому. Даже Пыльные вызывали у меня меньшее отвращение. Там хотя бы было понятно, почему. Здесь же было какое-то инстинктивное отторжение, будто передо мной оказалось мерзкое, хоть и не опасное насекомое.
Ты не из паствы. Ищешь ли ты просветления в этих благословенных стенах? он опасливо отступил на шаг и весь напрягся, видимо готовясь поднять тревогу в случае необходимости.
Да. Я ищу правды. я, легко, будто кто-то подсказывал мне, как это сделать, дотянулся до дремлющего в подсознании безумия, и оно послушно перетекло в правую руку. Кисть заколола сотня маленьких иголочек. Привратник, тем временем, вздохнул с облегчением:
Опасное ты выбрал время, паломник, чтобы явиться в Храм. За пределами освещённых кварталов бушует ужас, но мы рады, что ты добрался. Сейчас я вызову братьев, чтобы тебя проводили.
Нет. скопировав движение Серафима и преодолевая отвращение, я схватил Озарённого за лицо. Думаю я найду дорогу.
И отпустил туго сжатую пружину в ладони. Ощущение, похожее на электрический разряд, пронзило моё предплечье и заставило привратника задёргаться, будто через его тело пропускали ток. Тьма жадным языком рванулась вперёд, проникая через пустую глазницу в разум фанатика, погружая слабое сознание в калейдоскоп кошмара.
«Дверь. Дверь. Дверь.»: я, как мантру, мысленно повторял слово, сконцентрировавшись на желании попасть внутрь. Почти физически я чувствовал, как шипастые отростки шарят по его сознанию, задевая чувствительные участки, от чего тело сотрясали новые конвульсии. Наконец, они нашли нужное. Оплели. Забурились внутрь. Левая рука привратника внезапно перестала дрожать и резко рванулась к двери, чуть не заставив меня отпрянуть. Чётко и спокойно, словно отдельный от хнычущего и подёргивающегося тела организм, пальцы выбили по крепким доскам замысловатый ритм. Услышав за дверью шаги и приглушённую ругань я разорвал контакт. Оставляя после себя опустошённую оболочку, тьма, оскверняя и поглощая всё на своём пути, впиталась обратно в мою ладонь. Принеся с собой ещё одну искорку чужого разума. Ещё одну вспышку силы. Ещё один голос.
Привратник с отвисшей челюстью и почерневшей вокруг глаз кожей сполз на ступени, пуская слюни и что-то невнятно бормоча. Я отступил вбок от двери, вооружившись ножом, который постарался прикрыть полой хламиды. Ненависть к белым крысам, со времени ухода из Шпиля тлеющая в душе, наконец получила возможность вырваться. Не знаю, она ли была причиной, или моё превращение в монстра. Но убивать оказалось куда легче, чем я ожидал. И приятнее.
Тем временем дверь, скрипнув, приоткрылась. На крыльцо, прикрыв глаза от всё усиливающегося дождя, вышел парень в белом, с крепким деревянным дрыном, закинутым на плечо. Совсем молодой, с ясными, голубыми, смешливыми глазами. Которые тут же изумлённо расширились в наивном удивлении, когда мой нож погрузился ему под рёбра.
Чтххх. окончание фразы поглотила хлынувшая изо рта кровь, и тяжёлое тело сползло на камни. Я, не размышляя, почувствовав непонятное желание (ГОЛОД), присел рядом и, приподняв его голову за волосы, всмотрелся в закатившиеся глаза. Силы не было. Он просто умер (СЛИШКОМ БЫСТРО). Пожав плечами, я подтащил тело к краю площадки и сбросил вниз, сбоку от лестницы, так, чтобы его нельзя было увидеть, выглянув из дверного проёма. Привратника, всё ещё что-то лепетавшего, я усадил в ту же позу, в которой он сидел до этого. Ноги скрещены, ладони на коленях. Тело, лишившееся души, послушно сохраняло положение, которую ему предали.
Удовлетворённо кивнув самому себе, я вошёл в дверь и оказался в Храме. Чтобы тут же рухнуть на колени, хрипя от боли. Свет и давление, которое я ощущал снаружи, оказалось ничем в сравнении с тем, что я испытал сейчас. На плечи словно с размаху опустили несколько мешков камней. Кости скрипели и выкручивались, мышцы трещали от напряжения, сокращаясь совершенно независимо. Спазмы продолжались несколько минут, в течение которых я был совершенно беспомощен. Появись в это время хоть один фанатик Но пустой каменный коридор, залитый непонятно откуда берущимся, режущим глаза жемчужным сиянием, на счастье оставался пуст. Когда меня отпустило я, слегка покачиваясь, смог подняться на ноги. Голова кружилась и в ушах звенела непривычная тишина. Постоянный шёпот, который я давно привык не замечать, исчез. Исчезли голоса поглощённых. И тьма. Я чувствовал, что она там, потянулся вовнутрь, коснулся её, но с огромным трудом, хотя только что она сама рвалась наружу так, что приходилось прилагать усилия, чтобы сдержать этот поток. Сначала я обрадовался. Появилось обманчивое ощущение свободы, которое тут же сменилось страхом. Я понял, что слаб, как дитя. Навалилась боль, усталость и голод. Обычный, человеческий голод истощенного тела. Я едва не рванулся назад под дождь к ощущению пьянящей силы, которое так незаметно стало частью меня. Но тут в тугих струях дождя снаружи мне померещилась угловатая фигура в чёрном. Скрывающая лицо жуткая маска с хищным клювом, предостерегающе качнулась из стороны в сторону и пропала. Мираж заставил меня успокоиться. Вспомнить о том, зачем я пришёл. Я притворил дверь, оставив, правда, узкую щель между ней и косяком, и, опираясь о стену, потащился по коридору, ориентируясь на тихое, монотонное пение.
Коридор, пусть и оказавшийся коротким, пару раз разветвлялся, но на каждой развилке меня направлял голос. Слабый, едва различимый. Я больше угадывал, чем слушал слова: «Направо. Налево. Налево.». Я слепо подчинялся, совершенно потеряв чувство направления. Перестроиться на иное зрение не получалось. При каждой попытке я видел только злое сияние, оставлявшее после себя дикую головную боль. Я только помнил, что мне нужно вниз. Наконец, очередной поворот вывел меня в огромный, судя по всему, центральный зал. Высокий потолок терялся в светящейся, бело-золотой дымке, пускавшей блики по отполированному мраморному полу. Здесь на меня снова накатила волна слабости. Всё вокруг: мерцающий камень, умиротворяющий свет, ощущение безопасности, во всём этом было что-то отталкивающее, неестественное. Фальшь, красивая обёртка, маскирующая яд. Как яркая окраска ядовитого насекомого или завлекающий аромат хищного цветка. В пасть которого я собирался залезть с головой.
В центре зала, между центральными воротами и широкой белой лестницей, поднимавшейся на каменную галерею, из крупных осколков зеркала был выложен всё тот же закрытый глаз. Вокруг него, с трёх сторон, прикованные к полу короткими, не встать, цепями, скорчились трое человек в грязных белых простынях, с завязанными ртами. Над ними, спиной ко мне, нависал толстяк, хламида на котором чуть не лопалась. Он негромко, пропевал куплет за куплетом нескладного гимна, после чего прикованные изо всех сил пытались провыть что-то похожее. Невнятный вой, который я слышал в коридоревсё, что у них получалось выдавить сквозь кляпы. Время от времени толстяку, видимо, казалось, что они плохо стараются, и тогда он лупил одного из несчастных злобно свистящей многохвостой плетью. Если прикованный падал и не мог сразу встать, он получал ещё несколько ударов. Я, пользуясь тем, что Озарённый был слишком занят очередной экзекуцией, быстро осмотрелся и нырнул обратно в коридор. Галерея, опоясывающая зал по периметру, видимо служила просто балконом. Никаких дверей или лестниц, кроме центральной. В стене напротив я заметил ещё один проход, вроде того. Логично было предположить, что он ведёт от двери с другой стороны. Только за центральной лестницей, еле заметный, был проход вниз. Обычный, тёмный провал в полу, с уходящими в глубину ступенями.
Я выглянул ещё раз. Толстяк продолжал самозабвенно лупцевать бессильно вытянувшуюся на полу женщину до того самого момента, когда арбалетная стрела, раздробив лопатку, бросила его в середину «глаза». Пока я шёл к телу, кровавое пятно растеклось по белоснежному полу ироничной пародией на зрачок, заставив меня нервно захихикать. У прикованного мужчины слева от меня, всё ещё пытающегося что-то выть сквозь повязку, оба глаза были зашиты, а на лице застыло экстатическое выражение. Он, похоже, даже не заметил, что голос толстяка, задающего тон, смолк. На грубой коже лба красовалась опухшая, недавно сделанная татуировка ока. Парень напротив, тоже незрячий, с многочисленными следами побоев, не услышав следующий куплет, сбился и тут же испуганно затих и сжался, видимо ожидая наказания. Когда же его не последовало, он стал опасливо шарить вокруг руками, цепь от которых крепилась к металлической скобе, закреплённой в полу.