На третью фигуру, скорчившуюся вокруг такого же кольца, я, поначалу, не обратил внимания, отметив только украшающие спину и плечи многочисленные рубцы от плети. И не обращал ровно до того момента, когда, уже наклонившись, чтобы выдернуть из убитого стрелу, почувствовал, как слабые пальцы сжали мою щиколотку. Я резко обернулся, отбросив арбалет в сторону, рука метнулась к ножу и замерла на пол пути. Грубыми стежками, туго стянувшими покрытые коростой веки, на меня снизу смотрела Лиса.
Я, обессиленный, рухнул рядом с ней, не обращая внимания, на тут же пропитавшую штаны кровь. Всё напряжение последних циклов обрушилось на меня. Горькое. Едкое. Обессиливающее. Я опоздал. Я протянул руку, чтобы коснуться её щеки. Не решился. Просто снял с её головы капюшон. В смятении, переходящем в злость и отчаяние, смотрел на любимую женщину и с трудом узнавал её. Лицо избороздили морщины. Огненно-рыжая грива была криво, уродливо острижена, а на правой руке не хватало мизинца и указательного пальца. Лицо превратилось в клумбу синяков, жёлтых, синих, чёрных. Застарелых и совсем свежих. И эти стежки на глазах. Я, чувствуя льющиеся градом слёзы, потянулся к ней и ослабил тряпку, которой эти скоты завязали ей рот. Она, кашляя, выплюнула ветошь, заменявшую кляп и, улыбнулась искусанными в кровь, разбитыми губами, будто узнала меня.
Котик. шёпот был еле слышен, но она потянулась ко мне, и я, уже не сдерживаясь, сжал её в объятиях так, что она слегка вскрикнула. Секунду она, натянув цепь, пыталась обнять меня в ответ, а потом её ладони бессильно опустились обратно на пол. Всё ещё сжимая исхудалую фигурку в руках, я вздрогнул, услышав хриплый, почти потусторонний шёпот, в котором с трудом угадывался родной голос:
Ты опять пришёл, да? Опять дашь мне надежду, а потом придут они?! Нет, нет, нет. Нет! теперь она пыталась кричать, но иссушенное горло исторгало только громкое сипение. Я знаю, что это мне опять кажется! Ты не придёшь! Не хочу, не хочу! Я почти вижу свет Когда они говорят Когда поют
Внезапно, словно силы окончательно её оставили, Лиса опустилась на пол и свернулась в клубок. Её лицо, только что искажённое гневом и обидой, теперь лучилось спокойствием. Бессмысленным и бездумным. Она слегка улыбалась и что-то напевала себе под нос.
Прости, рыжик. Пожалуйста, прости. на несколько минут я замер. Руки не слушались, продолжая сжимать её плечи, в бессмысленной надежде на привычный отклик. Нужно было помочь ей, что-то делать, а я не мог. Всё казалось бессмысленным. Женщина передо мной была сломлена. И можно было быть сотню раз уверенным, что это не моя вина, а скотов, которые смеют называть себя людьми, но я не мог отделаться от мысли, что подвёл её. Я опоздал. Допустил, чтобы это случилось. Кажется, я закричал. И кричал долго, пока горло не резанула боль. А потом закричал снова. К счастью, никто из белых так и не появился, хотя мне и хотелось(ДААААА, ДАЙ). Видимо здесь привыкли к крикам.
Ну ничего. прошипел я, кое-как успокаиваясь. Я к херам разрушу ваш мир. И спляшу сверху, на том, что от него останется.
Во рту поселился привкус меди, а горло сводило рыданиями, пока я, скинув мешок, доставал из него флягу с водой и, смочив край плаща, протирал Лисичке глаза. Она совершенно не реагировала, только хихикала иногда, когда ткань касалась бровей. Под слоем засохшей крови обнажились почти зажившие раны, в которые была продета грубая, сапожная нить. Максимально аккуратно, придерживая её голову, чтобы она, не дай бог, не дёрнулась, я надрезал нитки. Когда я стал распускать стежки, она захныкала от боли и задёргалась, так что пришлось прижать её голову к полу. Самое жуткоепри этом она продолжала улыбаться.
Покончив со швами я медленно, как мог нежно, раскрыл ей веки. И чуть не отшатнулся. Не было чего-то особо страшного или жуткого. Только опустошённость. Вместо двух ярких, сияющих энергией, не смотря на страх, изумрудов, которые я помнил, на меня взглянули гноящиеся, мутные, как у пьяницы, совершенно бессмысленные бледные стекляшки. Ни мысли, ни эмоции не было в них. Словно я играл в гляделки с выглаженным временем черепом. Но всё таки это была она, моя девочка.
Я снова обнял её, совершенно безразличную к окружающему оболочку и, как, кажется уже годы назад, уткнулся лбом в её плечо и заплакал. Я рыдал беззвучно, давясь криками, чувствуя тошноту. Вспоминал, как она утешала меня в прошлый раз, когда я ещё был не в себе. Как плавилась в моих руках, когда я очнулся, за несколько часов до того, как всё рухнуло. Не знаю, сколько бы я так просидел, но в голове снова прошелестел еле слышный голос: «Время.». Я очнулся и, пытаясь успокоиться, глубоко задышал, борясь с икотой и удушьем. На лице Лисички появилось озадаченное выражение, как у заинтересованного младенца и она, вытянув руку, коснулась моей маски и неуверенно, будто пытаясь вспомнить слова, прошептала:
Ну. Ну, ты же большой, что плачешь?
И снова впала в ступор. Я попытался взять себя в руки и осмотрел цепь. Она была пропущена сквозь металлическую петлю на полу, а кандалы на руках были закреплены двумя одинаковыми, ржавыми замками. В поисках ключа я, заставив кровавую лужу тошнотворно хлюпать под ногами, подошёл к телу Озарённого и, с трудом, перевернул его. К моему удивлению, толстяк был всё ещё жив. Его пальцы слабо подрагивали, а выпученные глаза бешено крутились в глазницах. Я плохо помню, что было дальше. Только то, как я, молча улыбаясь, раз за разом вонзал нож в жирное, оплывшее лицо, пока руки не покрыла кровь, до самых локтей. На верёвке, с трудом охватывающей необъятную талию, обнаружилась связка ключей. Я забрал их и, со второй попытки найдя нужный, разомкнул браслеты Лисы. Двое других узников, не обращали на происходящее совершенно никакого внимания. Первый всё так же пытался петь сквозь кляп, а второй, видимо, впал в тот же ступор, что и моя девочка.
Я закинул её вялую руку себе на плечо и встал. Она поднялась вслед за мной, вскрикнула, и я снова, в бессильной злобе, заскрежетал зубами. Её левая нога, судя по небрежно наложенной шине из палок и грязных бинтов, была сломана в районе голени. Я побрёл по направлению к лестнице, проклиная ублюдочных фанатиков и представляя, с каким наслаждением я убью (СОЖРУ) каждого из них. Лиса, неуклюже подпрыгивала, почти повиснув на мне, и продолжала мычать под нос что-то, в чём я с удивлением узнал религиозные гимны этих сволочей. Медленно и мучительно мы, наконец, добрались до лестницы, ведущей на нижние этажи. В неверном свете сияющих стен, каменные ступени влажно поблёскивали, неприятно напоминая оскаленные тупые зубы. Свободной рукой я покрепче обхватил Лисичку за талию и мы побрели вниз, во тьму.
Глава II Пробуждение чудовища
Под Храмом оказался настоящий муравейник и, если бы не голос в моей голове, я бы никогда не нашёл дорогу. Мы спускались долго. Этаж за этажом, максимально тихо минуя немногочисленные, выходившие в коридоры двери. Пару раз поведение Лисы менялось. Она то билась в беззвучной истерике, утверждая, что я ей кажусь, то порывалась вырваться и убежать. Ей даже почти удалось, но, рванувшись в сторону, она опёрлась на сломанную ногу и неловко рухнула на пол. Тихонько вскрикнула и тут же снова начала успокоенно напевать. Я пытался справиться с эмоциями и молча, упорно, продолжал тащить её вперёд, от лестницы до лестницы.
Один раз, когда любимая, в очередном приступе, начала отчитывать меня за то, что я так долго не приходил, дверь рядом открылась и оттуда, протирая заспанные глаза и пошатываясь, вышел зевающий фанатик. Почти не останавливаясь, я рубанул ножом ему по горлу, забрызгав кровью слабо светящиеся камни. Он, хрипя, сполз по стене, а мы, с максимально возможной скоростью, пошли дальше. Прятать тело не было смысла, буквально пару минут назад я услышал крики, слабо доносившиеся сверху. Значит труп в центральном зале обнаружили. Скоро весь Храм будет на ушах. Шум нарастал, но я чувствовал, что идти осталось не долго.
Мы спустились ещё на этаж. На секунду я потерял ориентацию. В отличие от верхних ярусов, стены здесь светили совсем слабо, скорее сгущая тьму, чем разгоняя. И кладка пропала. Сейчас мы шли по вырубленному в скале проходу без единой двери. В конце коридора были небольшие белые ворота. Но, сколько бы мы ни шагали, они не становились ближе. Я подхватил Лису на руки и побежал вперёд, но, к тому времени, как я выдохся, двери всё так-же, будто издеваясь, маячили в отдалении.
Я начал паниковать, но тут моё солнце снова запела жутковатый гимн. Я, сначала, не поверил своим глазамдвери приблизились. Сделал шаг. Ещё один. Ещё. И оказался прямо перед ними.
Светлые, аккуратные, выглаженные доски, бронзовые кольца вместо ручек. Но я чувствовал, как темнота внутри, даже многократно ослабленная, задрожала. За этими воротами было что-то, чего она страшно боялась. И так же страшно вожделела. И мне страшно не хотелось заходить внутрь.
Конец колебаниям положили донёсшиеся со стороны лестницы крики. Фанатики приближались. Я глубоко вздохнул и взялся за обжигающее холодом кольцо. Распахнул створки. И ослеп.
Маленькую пещеру наполняло густое, как жидкость, радужное сияние. Пахло цветами и прелыми листьями. И свежестью. Меня затопил такой калейдоскоп переживаний, что я выпустил Лису и закрыл руками глаза, задыхаясь от восторга. И очнулся, только когда любимая закричала. Дико. Хрипло. Страшно.
Открыв глаза я увидел, что Лиса, подволакивая сломанную ногу и срывая ногти, ползёт вперёд, продолжая кричать. Не понимая, в чём дело, всмотрелся в сияющий свет. Он, будто смущённый пристальным взглядом, ослабел достаточно, чтобы я мог разглядеть пещеру. Я разглядел. И меня тут же вырвало.
В середине каверны стоял небольшой, где-то мне по пояс, каменный куб. На этой тумбе лежал прозрачный шар, размером с кулак. Невзрачный кусок стекла, но вокруг него крутился такой вихрь энергии, что я удивился, как меня ещё не размазало по стенам. По граням куба, ленивыми ручьями сочилось лимонно-жёлтое, тусклое свечение, будто вытекавшее из-под шара. Встречаясь с полом, этот жидкий свет сотней капилляров уходил в камень. Напоминающая поток раскалённого воздуха вибрация, рваными волнами пробегала по этому кровотоку, напитывая, насыщая собой сам камень и Храм над нами. У входа стоял грубый стол, на котором грудой валялись несколько, зловещего вида, ножей, испачканных чем-то тёмным. А всё остальное пространство заполняли тела. Они лежали вповалку возле стен, свисали со свешивающихся из-под потолка крюках, как в ужасной мясницкой лавке. Маленькие. Я сперва принял их за куклы. Но нет. Меня снова вырвало. Это были дети.
Лиса продолжала кричать, как волчица, чьих щенков режут у неё на глазах. Это заставило меня встряхнуться. Стараясь не смотреть вокруг, я бросился за ней и, обняв, закрыл ей голову полой плаща. Но она продолжала кричать и биться, пытаясь вырваться из моих рук. Это странным образом помогало сохранить рассудок. Я прижимал её к груди, бьющуюся и вырывающуюся и, зарывшись лицом в неровно обрезанные волосы, чтобы не видеть окружающего безумия, не мог избавиться от неуместной радости. В её криках была боль и истерика. Человеческие, живые.
Через минуту она выдохлась и скорчилась на полу, тихо, жалобно всхлипывая. Я, всё ещё не глядя вокруг, прошептал:
Лисёнок, не смотри. Подожди минуту, и мы уйдём. Всё будет хорошо, я обещаю
Обещаешь?! приглушённый плащом голос звучал бы комично, если бы его так густо не пропитали ненависть и яд, превращая в злобное рычание. Моя девочка никогда так не говорила. ТЫ? Обещаешь? Лжец. Ты уже обещал. Обещал прийти за мной. За детьми. И что с ними теперь, а?! Что с ними? ЧТО СО МНОЙ?!
Я
Но она уже не слушала меня. Все слова слились в неразборчивое хныканье. Я приподнял край плаща, чтобы посмотреть, как она, но меня встретила только сардоническая, неестественная улыбка, уродующая разбитые губы.
Знаешь, теперь она говорила, будто с трудом сдерживала смех. Знаешь, я ведь тоже обещала. Ла-ла-ла. Им.
Она взмахнула рукой, обведя зал:
Все лгут, все умирают. А знаешь, зачем они умерли? Дети. Знаешь?
Я только покачал головой. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут её глаза обессмыслились, и она опять залепетала что-то нечленораздельное, протянув искалеченную правую руку и глухо постукивая ногтем о фарфор на моём лбу.
Подожди, милая. Скоро мы пойдём домой.
Она не слышала. Заперлась, как в крепости, за крошащимися стенами своего искалеченного издевательствами разума. Я подтащил её к постаменту и посадил рядом, сняв плащ и прикрыв ей голову, как маленькому ребёнку, спрятавшемуся от темноты. А сам, сглотнув горечь, выпрямился и ещё раз огляделся вокруг.
К горлу снова подкатила тошнота, но я справился. Сил ужасаться уже не осталось. Не будь моей девочки, я бы, наверное, просто сел бы и ждал, чем всё, в итоге, закончится. Но она была здесь. Живая. И у меня была надежда ей помочь. И месть. Да, у меня была месть.
Я старался не смотреть на лица вокруг. Боялся, что если узнаю кого-то из наших, то окончательно свихнусь. Обошёл вокруг стен, устало, уже как-то дежурно ужасаясь. Тела выглядели ужасно. Не только потому, что были детскими. Они иссохли, словно много лет пролежали в пустыне. Костяки, обтянутые высохшими волокнами плоти, бессмысленно оскаленные зубы. У некоторых вместо ног, были голые кости. Будто кто-то снял с них плоть
Хи. Ты пришёл поиграть?
Раздавшийся из-за спины голос заставил меня подскочить, в панике хватаясь за нож. Но позади был только постамент и привалившаяся к нему Лиса. И десяток почти свежих тел, висящих вокруг алтаря адской гирляндой.
Нет, поиграть приходят всегда семь! Поют, чтобы прийти
Новый голос раздался прямо в голове. Я бросил нож и, задыхаясь, схватился за голову. Смех. Неуместный в этом кошмаре, радостный детский смех, игривым колокольчиком звенел то тут, то там. Прячась в тенях. Дразня меня. Счастливый. Издевательский. Висящие на цепях тела закачались, словно под порывом ветра. Сталкивались, подёргивались. Не выдержав, я завизжал от ужаса, закрыл глаза И увидел.
Свет, который мешал мне до этого, исчез. Он висел вокруг пещеры сплошной, монолитной массой, протянувшись в бесконечность. Давящий, устрашающий. А мы словно оказались в маленькой полости. Пузырьке воздуха в сердцевине бесконечного океана сияния. А в самом центре был тот же скучный, прозрачный стеклянный шарик. Я шагнул вперёд и, как в стену, упёрся в чужой взгляд. Одна из детей, висящая справа от меня, серьёзно и взыскательно уставилась на меня ясными, добрыми глазами, словно узнав. Для иного зрения, она выглядела обычным ребёнком. Только то, что она продолжала висеть в воздухе, а майку сзади топорщил мясницкий крюк, не позволило мне обмануться.
Ты не тот, кто обычно приходит.
Нет. Нет. Должно быть семь. А это кто?
Зазвучавший хор детских голосов сопровождался позвякиванием цепей, пока остальные подвешенные медленно и зловеще разворачивались в мою сторону. Когда они двигались я заметил, что от каждого из них тянутся еле заметные, как паутинки на свету, ниточки энергии, стягивающиеся к шарику на каменной тумбе. Дети уставились на меня, а я замер, не зная, что сказать и как реагировать на этот новый виток безумия.
Кто вы? кое-как мне удалось разомкнуть пересохшие губы.
Мы? Не знаем. Мы играем и даём свет. Да. Свет. Нужен семерым. Мы нужны. Да. Они поют. Вы тоже пели.
Они говорили все одновременно так, что слова сливались в какую-то радостную какофонию и приходилось прилагать усилия, чтобы что-нибудь разобрать. Пели Пела Лиса, и только тогда мы смогли войти в двери. Пела гимны Озарённых.
Семь? Что за семь?
Семь приходят петь нам. Да. Друзья. Берут свет, который стал не нужен. Да. Кто устал. Они
Озарённые?
Люди. Светлые. Не как ты. Нет. Ты страшный. Другой.
В голосах послышалась опаска. Дети вокруг постамента стали раскачиваться на своих цепях, как на жутких качелях. Голоса звучали громче, превращаясь в рокот прибоя. Свет вокруг пещеры беспокойно замерцал. Только девочка, заговорившая со мной первой, продолжала серьёзно смотреть на меня. В её глазах я заметил то, чего не было у других. Сомнение.
Я подошел к ней, не обращая внимания на усиливающийся хор голосов, который начинал становиться болезненным, и заговорил. Спокойно, как разговаривал когда-то давно с испуганным ребёнком:
Что случилось? Расскажешь мне?
Девочка посмотрела на меня, будто раздумывая, стоит ли отвечать. Шум бился в ушах со всё усиливающейся яростью, и я почувствовал, как на шею капнуло что-то горячее. Провёл рукой, посмотрел и увидел кровь. Чёрную. Нечеловеческую. Кажется, она шла из ушей. Но, когда девочка заговорила, я услышал её совершенно ясно: