Я бы так и стоял, любуясь кардинально изменившимся пейзажем, если бы меня не отвлекло Что-то. Это было похоже на легчайшее дуновение воздуха, глухой вздох на грани слышимости, но все мои новые, обострённые инстинкты хором закричалиОПАСНОСТЬ!!!
Я оглянулся. В безумном, не поддающемся описанию отдалении от меня, и в тоже время близко, слишком близко! пол вспух радужным пузырём, который стремительно лопнул, разбросав вокруг позвякивающие хрусталём осколки.
Баута! Я даже отсюда различал его неуверенную походку, туго облепивший плечи окровавленный камзол. И трещину, наискось змеящуюся по равнодушному фарфору. Серафим топнул ногой, будто от раздражения. Это выглядело бы комично, если бы не последствия. От него во все стороны рванулась бесшумная, еле видимая волна силы. Я побежал. Как охваченное страхом животное, не рассуждая, опустившись на четвереньки, оставляя на полу тут же затягивающиеся царапины от когтей. Волна догнала меня, протащила, оглушив и сорвав обрывки куртки, под которыми обнажился угольно-чёрный, будто залитый резиной торс. Я вскочил, подвывая от боли, и бросился дальше, выплюнув корчащийся десятисантиметровый кусок откушенного в падении языка и капая на пол кровью. А он всё приближался. Следующую волну мне удалось переждать за колонной. Вот только, когда я выглянул, хромающая, казалось бы еле плетущаяся фигура была уже в двадцати метрах. Я заметался в поисках спасения, заглянул за колонну Предвкушающе усмехнулся и почувствовал, как течёт и меняется лицо.
Кот. Бесполезно бежать. Отдай мне артефакт и всё будет быстро. Обещаю!
Он остановился буквально в двух шагах и, хотя мы оба знали, что стоит ему обойти колонну, и я труп. Но он продолжал заботиться! Ложь! Ложь! Он просто боится!
Я НЕ СОБИРАЮСЬ ЗДЕСЬ СДОХНУТЬ! РАДИ ТВОИХ ЛЮДЕЙ! ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН?! ПОЧЕМУ ЛИСА ДОЛЖНА СТРАДАТЬ?!
Ты не должен. Больше ничего и никому. Шаг. Я! Я должен.
Он наконец обошёл мерцающую хрустальную преграду и оцепенел. Вместо моего лица на него осуждающе смотрела Вольто. Точнее точная копия её лица, которую я, почувствовав, что могу лепить свою плоть, точно воск, заставил проступить поверх своего. Он замешкался всего на мгновение, но мне хватило! Я схватил его за мокрый от крови плащ и, взвыв от ярости, упал на спину, перебрасывая неожиданно тяжёлое тело через себя, на другую сторону колонны. Где, волнуясь, как отражение в озере, плавало окно в чей-то наполненный криком и туманом кошмар.
Серафим вскочил на ноги, посмотрел вниз, где под его сапогами, вместо полупрозрачного пола Локуса был выщербленный, грязный кафель и поднял глаза на меня:
Ах, тытолько и успел сказать он, когда я, копируя его давнее движение, щёлкнул пальцами, раскалывая чужой сон.
И вокруг опять разлилась тишина, нарушаемая только скребущими в пол несчастными. Я поднялся и побрёл вперёд, повинуясь инстинкту, ведущему к точке выхода. И не видел, как воздух, смявшийся будто полиэтилен, продавливает чья-то рука.
Очередная арка вывела меня на знакомые улицы. Окрестности Шпиля изменились. Точнее изменился я. Разрушенные, крошащиеся особняки больше не казались уродливыми или страшными. Всё вокруг приобрело какое-то мрачное очарование. Старыми, бесконечно мудрыми и так же бесконечно спящими казались мне окна зданий вокруг. Как прикрывающие своё уродство старухи, дома кутались в шали, сплетённые из тончайших кружев полумрака. И я чувствовал жизнь вокруг! Столько жизни. Не Теней, жмущихся по подворотням и норовивших зарыться поглубже в мусор при моём приближении. Не крыс и собак, копошащихся в отбросах. Нет. Это была прекрасная, необычная, вечно меняющаяся жизнь изнанки.
Полупрозрачный женский силуэт, для человека слишком худой и вытянутый, с серыми, похожими на лапы насекомого руками и ногами, парил надо мной, заглядывая в выбитые окна третьего этажа. Оно повернуло коническую голову, совершенно гладкую, не считая пары похожих на ноздри узких щелей, сердито фыркнуло на меня и, шелестя подолом пышного бального платья, уплыло за угол. Держащиеся за руки странные существа, похожие на детей с пропорциями взрослых, но с идеально круглыми, лысыми головами, парами вышли из переулка в десяти метрах от меня и, смешно покачиваясь, перешли дорогу, скрывшись в доме напротив, и будто рассеявшись во тьме за покосившейся старой дверью. Даже в небе, затянутом чернотой, мне чудились плавные, тягучие движения исполинских тел со множеством плавников.
Улыбаясь тому, о каком множестве своих незримых соседей даже не подозревают жмущиеся по своим ненадёжным убежищам люди я пошёл вперёд. Настроение, не сказать, чтобы было хорошее. Скорее его просто не было. Меня вело одно, поглотившее всё желание. ЛИСАЛИСАЛИСА! Только эта мысль раз за разом дробилась в острых осколках моего сознания.
Идти было недалеко. Фонари на скрученных спиралями столбах прерывисто светили, то один, то другой рассыпая сноп искр, гасли, но мне не нужен был свет. Напротив, он раздражал, и я старался по-возможности, держаться в тенях. Двигался легко, совершенно не чувствуя тяжести тела. Пару раз, просто, чтобы проверить себя, шёл по стенам домов. Та штука с притяжением, так напугавшая меня и Хоря в проволочном переходе Теперь я мог творить её сам, даже не задумываясь. Весь Город лежал передо мной, как огромная, гладкая охотничья площадка.
Шпиль звал меня. Он дразняще мелькал в разрывах между стенами домов и будто дышал, мерно вздымая грозившие алой луне шипы башенок. Я чувствовал почти физическое притяжение. Всё, абсолютно всё важное для меня сходилось в тугой узел, скрытый под каменными корками стен Дома? Идти оставалось недалеко.
Когда до нужной площади оставался один поворот виляющего пьяной змеёй проспекта, в нос ударил странный запах. Не отвратительный, не манящий. Просто никакой. Он ассоциировался со стерильностью больничного коридора, такой же безликий, твердивший о полном отсутствии чего-либо интересного. Несмотря на стойко бившуюся в голове мысль не обращать на это никакого внимания (точнее вопреки ей, будто навязанной со стороны), я повернул на боковую улицу и остановился у небольшой, невзрачной двухэтажки. И с удивлением, узнал её, хотя, воспоминаниям потребовалось некоторое время, чтобы пробиться сквозь всё плотнее затягивающий сознание туман.
Лепрозорий.
Я вспомнил, как был тут с Улыбакой. Рука, неосознанно, дёрнулась к шее, раньше, чем я сообразил, что кулон, перешедший ко мне от друга, уничтожен. Мне не давало покоя слабо пульсирующее, неопределённое знание, будто здесь происходило что-то очень важное. Но я никак не мог вспомнить. Поэтому, не смотря на нетерпение, заставил себя войти в повисшую на одной петле дверь. Здесь, похоже, давно никого не было, даже насекомые исчезли. Там, где пол не покрывал толстый слой пыли, светились бесконтрольно разросшиеся грибы на болезненно тонких, украшенных бахромой ножках. Когда я шёл, они то и дело противно чавкали, расползаясь под ногами в опалесцирующую кашу. Пока я шёл по коридору, больше ни одного звука я не услышал. Открыл дверь, в которую мы с Улыбакой заглядывали в прошлый раз. Груда тел разной степени разложения, ни одного живого. Возле некоторых, сгорбившись, словно угнетённые собственной неподвижностью, замерли, похожие на состоящих из темноты зловещих горгулий, тёмные фигуры. Глаза очередных невидимых людям загадочных соседей, тускло светились жёлтым. Они не обратили на меня внимания. Я ответил им тем же и пошёл обратно.
Внезапно им овладело странное ощущение. То, что остальные Рейдеры называли «чуйкой». Он, отупевший от вони и ужаса, просто поддался ему, потянул обитую сгнившим поролоном дверь справа и вошёл, оказавшись в маленькой, не больше чулана, комнатке, где, однако, было окошко, пропускавшее вечный красноватый свет местной луны. Пол был застлан гниющей соломой. У дальней стены, под окном, громоздился кучей тряпья очередной человек
Странно, но это существо до сих пор было здесь. И было живо. Те же изъеденные проказой черты поднявшегося на скрип двери уродливого лица. Губы, лопаясь и истекая гноем, раздвинулись в улыбке, выпуская зловонное шипение:
Я говорила тебе Да. Даааа. Глупая Киса.
Одно из них говорило. Будто бы пророчествовало. Жуть! его передёрнуло.
Да с ними бывает. Одно из преимуществ такого состояния. Они видят что-то
Я сгрёб отвратительное существо за ворот, смяв то ли истлевшую мешковину, то ли мумифицированную кожу и вздёрнул невесомую фигуру над полом.
ТЫЫЫЫЫЫ. ТЫ ЗНАЛО, ЧТО БУДЕТ! РАССКАЖИ МНЕ БОЛЬШЕ! Что мне делать? Скажи!
Смех, больше похожий на бульканье.
Больше ничего, ничего не знаю!
Ты давно всё выбрал, имя умирает,
Умирает разум, умирает совесть.
Съедены чудовищем, а оно всё просит.
Просит. Просит. Просит. Просит
Я встряхнул жуткую тварь, но добился только того, что её щека лопнула, как сухая мандариновая корка. И оно снова забулькало в мрачном веселье.
БЕСПОЛЕЗНО. я посадил остатки человека обратно на пол. Когда я вышел из чулана, то, что от него осталось, больше не могло издать ни звука.
Шпиль. Когда я увидел беспомощно, будто рот старика, распахнутые ворота, внутри на секунду мелькнуло что-то, похожее на сожаление. Но я мгновенно о нём забыл. Слабое эхо чужого стона, ласковым дыханием вырвалось из зева пещеры, заставив меня истекать голодной слюной. Её стон! Я шагнул во тьму и двинулся по коридору. Я чувствовал их в стенах. Расколотых. Гончих. Они были в нетерпении, натягивали цепи, скалили клыки, роняли из пастей голодную пену, в ожидании команды рвать. Чувствовали, что ждать осталось не долго и от этого только больше ярились.
Сладкий, словно мёд, болезненный вскрик заставил меня ускорить шаги. Стремительно миновав оставшиеся повороты, я вошёл под купол центральной пещеры. Не знаю почему, но я хотел увидеть картину уничтожения, которую тогда оставил за спиной. Но ничего не было. Ни тел, ни крови, ни Теней.
Пол под ногами слегка проседал, будто резиновый, а стены едва угадывались в полотнищах ползавшего по помещению зеленоватого тумана. Ясно видимыми были лишь два объекта. Метрах в двадцати от меня, сгорбившись марионеткой с обрезанными нитями, прямо на полу сидела Лиса. Она была совершенно неподвижна, я бы принял её за мёртвую, если бы она периодически не вскрикивала, будто видела кошмарный сон. За ней, совершенно не уместный здесь, посреди пещеры стоял обычный дверной проём, с совершенно заурядной, покрытой зелёным дермантином дверью. Разве что вместо замочной скважины, под дешёвой латунной ручкой зияло идеально круглое отверстие.
Ключ, который я до сих пор сжимал в руке, нагрелся и беспокойно задрожал, то ли стремясь к двери, то ли наоборот, желая оказаться как можно дальше. Мне было совершенно не до него. Я, легко скользя сквозь туман, направился к той, кем так желал обладать. Только в двух шагах от неё, меня остановило ощущение чужого присутствия. И аплодисменты.
Сначала редкие, неуверенные хлопки, будто копились под потолком, повторяясь раз за разом, превращаясь в шквал безудержных оваций. Повинуясь сиюминутному желанию я приложил лапу к груди и изящно поклонился в пустоту, искренне наслаждаясь происходящим. Рукоплескания достигли апогея так, что казалось, стены пещеры сейчас не выдержат и пойдут трещинами, а потом, так же постепенно, утихли, снова превратившись в одиночные хлопки.
Раздвинув занавес тумана, почти не различимый на его фоне, чеканя шаг, появился Звонарь.
Браво! Наконец! Звезда нашего драматического спектакля! Ты всё таки справился, радость моя.
Пока он подходил, сознание снова померкло, а тень внутри наоборот, заволновалась, заметалась, будто собака, встречающая любимого хозяина. Она жаждала похвалы, чтобы её почесали за ухом и указали очередную жертву. Или бросили кость. Я замер, когда полупрозрачный силуэт остановился напротив и наклонился закрутив головой, со всех сторон осматривая Ключ, сейчас, как никогда, напоминая из-за маски, несуразную цаплю. Выпрямился и долго, протяжно вздохнул, от чего огоньки, прекрасными звёздами кружащиеся в его глазных линзах, удовлетворённо замерцали. Братья, прячущиеся в стенах, напротив, сходили с ума от нетерпения. Я чувствовал, как они хотят вырваться, даже сквозь камень.
Наконец-то. Сколько лет, радость моя, знал бы ты, сколько лет я этого ждал. Но, то одно не так, то другое, и наша постановка всё время срывалась! голос его, ослабевшего и обессиленного, напоминал сипение глубокого старика. Но всё ещё был весёлым, щедро приправленным сумасшествием. Едва сдерживая нетерпение он ходил взад-вперёд, оживлённо жестикулируя и будто гипнотизируя меня. Довольствоваться объедками здесь, в чулане человеческих грёз! Я слишком стар для этого. Знаешь, когда твой прапрапра и так далее слез с дерева, я был там. За его правым плечом. Когда солнце село и он, паникуя, начал панически искать, где укрыться, я чудился ему в каждой тени! И дальше. Тьма за пределами костра. Шорох когтей по камню. Безумие, порождённое страхом, когда они бросались друг на друга с камнями, лишь бы, хоть на секунду, забыть про шёпот в голове. И дальше. Средневековые сумасшедшие, фанатики, жгущие людей. Всё это делало меня сильнее. И теперь мне здесь тесно! Я готов выйти на сцену! Мир готов принять нас! Готов перейти на новый уровень, где психика и материя сольются в единое целое, порождая что-то вроде нашего прекрасного Города. Только много больших, титанических масштабов! Мысльэнергия! Мечта, грёза, эмоциятоже! Никто из разумных глупцов этого не понимает, но рано или поздно критическая масса накапливается! Единственная сложностьпроклятые парадоксальные законы. Путь откроют только обе стороны природы разумных. Значит нужны эти бесполезные радость, добро, блаблабла! Они мне отвратительны! Скучно, пресно, идеалистично, ограниченно! Но нужно, да, да, нужно.
Он на секунду замер, потом подошёл ко мне и провел прозрачным пальцем по моей щеке, заставив издать довольное мурчание:
И тут на сцену выходишь ты! Все ещё человек! Ну, немного. И, одновременно, один из моих деток, понимающий всю прелесть происходящего! Ты будешь моим маленьким волшебным ключиком. Сольешь воедино их мечты и мои кошмары. Откроешь дверь, и мы хлынем в головы миллионам!
Он наклонился к самому моему уху и тихо, почти интимно, прошептал:
Ну, давай, мой хороший. Открывай.
Я повернулся к двери, чувствуя нетерпеливую вибрацию и электрическое покалывание Ключа. И тут, снова, увидел её. Мне хотелось. Хотелось прямо сейчас и я нетерпеливо заскулил. Звонарь уставился на женщину, будто только заметил её присутствие и всплеснул призраками рук:
Ладно, только быстро! Не можем же мы не сыграть романтическую сцену, это снизит ценность всего спектакля! Хха-ха-ха-хах! Он указал пальцем на так же понуро сидящую фигуру. Твоё!
Я ОБВИЛ ПАЛЬЦАМИ ЕЁ ШЕЮ И ОТКИНУЛ ПОДБОРОДОК, ЗАСТАВЛЯЯ ПОДНЯТЬ ГОЛОВУ. ГЛАЗА БЫЛИ ЗАМАНЧИВО ПУСТЫ, И Я ПРЕДВКУШАЛ, КАК НАПОЛНЮ ЕЁ ЧЕРЕП, ПОКА В НИХ СНОВА НЕ ПОЯВЯТСЯ ЧУВСТВА! БЕЗУМИЕ И УЖАС ПЕЛИ ВНУТРИ, УМОЛЯЛИ ПО КАПЛЕ ВЛИТЬ ИХ В ЭТО ПРЕКРАСНОЕ ТЕЛО, НО МНЕ ХОТЕЛОСЬ РАСТЯНУТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ. НАСЛАДИТЬСЯ ИГРОЙ С ТЕМ, ЧТО Я ТАК ДОЛГО ХОТЕЛ ПОЛУЧИТЬ. ЕЁ ЩЕКИ ИМЕЛИ ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ВКУС ВЫСОХШИХ СЛЁЗ, КОГДА МОЙ ЯЗЫК СКОЛЬЗНУЛ ПО НИМ, ПРОНИКАЯ В БЕЗВОЛЬНО РАСПАХНУВШИЙСЯ РОТИК. ОН БЫЛ ПОЛОН БИТОГО СТЕКЛА НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД, И Я ВЗДРОГНУЛ ОТ СЛАДКОЙ БОЛИ, ЗАСТАВИВ ТЕНИ ЗАМЕТАТЬСЯ ВОКРУГ ЯЗЫК ПРОНИК ГЛУБЖЕ, ЗАСТАВЛЯЯ РОТ РАСПАХНУТЬСЯ ЕЩЁ ШИРЕ, ТАК, ЧТО ПО ЕЁ ПОДБОРОДКУ ПОБЕЖАЛА НИТОЧКА СЛЮНЫ. Я
Ну нет! Ты опять хочешь всё испортить! Убери его отсюда!
Я резко обернулся, с хлюпаньем втянув язык обратно в пасть. Звонарь опасливо выглядывал из-за двери в реальность. А в распахнутую пасть пещеры вошёл тот самый урод, который в прошлый раз забрал у меня добычу, а потом пытался убить и отобрать Ключ! Я счастливо усмехнулся, почувствовав его слабость. Он был почти мёртв и не понятно, зачем сюда притащился, но я был рад этому. Исчезнуть в чужом сновидении Нет, это было бы слишком легко.
Давай! Добавь драмы! Ха-ха-ххха! Съешь его!
Воздух застонал, когда я рванулся к шатающейся, немощной фигуре. Чтобы схватить его, пришлось бросить игрушку куда-то в сторону, но ничего, потом подберу. Баута (точно, точно, баута!) вздрогнул, когда я поднял его за горло, чувствуя, как под жёстким, глухим воротником пульсирует остаток жизни.
Кот. его голос был еле слышен. Ты ещё там?
ДАААААА. я облизнулся, пытаясь представить, каков его страх на вкус.