Силы меня окончательно оставили, и я навалился на плечо Прибоя. Подбежал ещё кто-то, подхватил меня под вторую руку и потащил вперёд, к маленькой распахнутой дверце, за которой деревянная лесенка вела вниз, в тёмный подвал. Поджидающий нас Улыбака, как только мы протиснулись сквозь проём, чтобы клубком рук и ног скатиться по крошащимся ступенькам, махнул рукой в сторону коридора (я успел только заметить, что цепочка, которую он не выпускал из пальцев, будто удлинилась в несколько раз, бичом рассекая воздух), дёрнул на себя дверцу и сразу потянул за висящую рядом верёвку. В свете чьего-то грибного фонаря, старое одеяло, привязанное над дверью, развернулось, полностью перекрыв проём. Из-за двери раздался протестующий вой, пробирающий до костей. Я вздрогнул, но ребята вокруг меня (а в случае с Прибоем и Дятлом, с которыми мы скатились по лестнице, и над, и под) ликующе смеялись и выкрикивали в адрес оставшихся за дверью тварей всякие непристойности. Окончательно уверившись по их реакции, что опасность миновала, я тоже стал смеяться. И никак не мог остановиться. Все уже замолкли и смотрели на меня, а я всё хохотал, сбиваясь на визг и прокусывая себе губы. Чувствовал, что задыхаюсь, а глаза будто лопнут сейчас, но не хотел прекращать. Люди вокруг засуетились, что-то говорили, трогали меня. Они ничего не понимали! Я отбивался, пытаясь сквозь хохот рассказать им, что я понял! Что я знаю теперь всё!
Пока сильный удар по затылку не заставил меня растянуться на земле. Меня перевернули и многочисленные морщинки с старых брусьях на потолке, мгновенно сложились в сотни маленьких ртов, наперебой рассказывающих мне всеееее, все-все-все секреты. Продолжая заливаться смехом, я потянулся к ним, чтобы услышать.
Не дёргайся, это поможет! Улыбака пытался зафиксировать мою голову, пока остальные, навалившись гурьбой, удерживали меня прижатым к полу.
Я попытался откусить ему пальцы (потолок сказал, что это вкусно) и получил ощутимый удар в челюсть. На мгновение задохнулся, и вожак тут же вдавил мне в открытый рот пригоршню графитово-серого порошка. Горечь, страшная горечь! Я пытался вытолкнуть языком прилипший к дёснам порошок, но Улыбака обхватил руками мою голову и, упершись плечом в подбородок, помешал открыть рот. Тело расслабилось разом, резко, будто дёрнули рубильник. От нёба в голову, вниз по спине, к кончикам пальцев закололи сотни маленьких иголочек. Последнее, что я запомнил, проваливаясь в забытье, слова Лисы, положившей мою голову себе на колени, разбирая слипшуюся от пота гриву:
Наслаждайся приятными снами. Здесь это огромная редкость
Очнулся я от Звона, но в этот раз он воспринимался каким-то облегчённым. Будто тихий стон узника, которого наконец оставили палачи и подарив хоть какой-то перерыв в бесконечной череде пыток. Сквозь сладкую истому отдохнувшего тела, я услышал сердитые голоса:
Бл*дь, это не в какие ворота! Кто он тебе?! Извёл на него тройную дозу! Перетерпел бы, а нет, так ножом по горлу, не впервой! Да и
Хватит! я узнал голос Улыбаки. Я решил. Теперь он наш, я дал ему имя.
Имя-шмымя, бл*второй (Хряк, разумеется) насмешливо хрюкнул, Ладно-ладно, ты главный. Просто у нас и так много людей, а с твоей бл**ской благотворительностью
Из него получится хороший Рейдер. Все видели, как он восприимчив, все вы были такими по началу, Хряк! Без этого в вылазках не выжить. Да и вообще, послышался хлопок по мясистому плечу. На тебя я в первый раз извёл чуть не вдвое больше.
Ладно, ты шеф, бл*.
Я наконец открыл глаза и слегка приподнялся на локтях. Голову наполняли картины, резко контрастировавшие с окружающей разрухой и грязью. Во сне я был в каком-то прекрасном месте, правда никак не удавалось вспомнить, в каком
С пробуждением, Котяра! вожак кинул мне полупустую флягу и кусок какой-то бурой массы (грибной хлеб, конечно, потом я узнал, что здесь все в основном им и питались)Порубай и пойдём домой, как раз все успеют прийти в себя.
Тут же я заметил, что в отличие от отдохнувшего меня, остальные выглядят просто ужасно. Трут покрасневшие глаза, трясут головами, будто не спали множество не знаю, дней (Здесь не было ни дней, ни ночей. Только циклы. Только «до звона» и «после звона»). Мысленно пожав плачами, я пробормотал:
Спасибо вам, что вытащили.
Улыбака хлопнул меня по плечу. Остальные (даже Хряк) по-очереди пожали мне руку. А Лиса при этом улыбнулась так, что я будто снова испытал вчерашний приход. А потом мы приготовили подвальчик к следующей пересидке и пошли. Домой
Глава 2 Насильственное пробуждение
Следующие несколько циклов, а может и несколько десятков, кто знает теперь, стали почти раем. Страх никуда не исчез, но теперь его никто не назначал на работы, не требовал выбираться из уюта их пещерки и куда-то с кем-то идти. Испытывать стыд за то, кем он стал. И каждый день, перед Звоном, приходила Лиса и давала ему вдохнуть ещё немного Пыли. Странное дело, теперь он даже ждал Звона. Для него он стал означать новое путешествие в страну спокойствия и приятных снов. Обычно каждый, заснувший в Городе, обрекал себя на кошмары и мучительные пробуждения на покрытых потом простынях. Кто-то сходил с ума, достаточно частое явление здесь. Некоторые умирали, подсев на стимуляторы, чтобы постоянно бодрствовать и доводя себя бессонницей до смерти от истощения. Которой предшествовало всё то же безумие. Но с Пылью О, с Пылью всё было по-другому. Наполненные светом, цветом и музыкой сны, воплощающие самые потаённые мечты, о которых ты и сам часто не подозревал. Ощущение отдохнувшего, полного сил тела по пробуждению, в противовес вечной разбитости, паранойе и депрессии. Казалось бы, о чём ещё мечтать? Как всегда, было несколько «но».
«Но» номер одинПыль была крайне редка. Её нельзя было найти в Городе. Только купить у Менял или напрямую у Озарённых, которые единственные умели её производить и хранили этот секрет, как зеницу ока.
«Но» номер дваПыль вызывала привыкание. Не сразу, но и незаметно, исподволь, ты становился от неё полностью зависим. Не столько физически, сколько психологически. Многие, очень многие из тех, кого пытались «снять с порошка», в итоге просто кончали с собой, в страхе перед возвращением кошмаров.
«Но» номер тридлительное её употребление, вызывало деградацию и ускоряло развитие Гнили. Начинали трястись руки. Незаметно. Потом сильнее. Человек переставал откликаться, когда его звали. Забывал очевидные вещи, вроде необходимости занавешивать двери и окна. Те, кто при этом выживал, начинали витать в облаках. Где-то на этом этапе наступал момент, когда Пыль становилась просто не нужна. Человек переставал быть человеком и катился, катился, катился вниз.
А Гниль, она вообще-то была общей бедой, Пыльные просто поддавались ей быстрее. А так, у кого-то начиналось раньше, у кого-то позже, но в итоге догоняло всех. Симптомы всегда были одни и те же. Начинали выпадать волосы. Потом появлялись нарывы. Нарывы переходили в гноящиеся язвыв таком состоянии человек мог жить долго, очень долго, но становился другим. Будто недуг выжирал в его душе всё хорошее и светлое, одновременно подпитывая самые мерзкие стороны характера. Терьер-то, по началу, был славным мальчишкой, да
Интерлюдия: Лепрозорий
Улыбака как-то, когда Кот утомил его просьбами о ещё одной дозе порошка, отвёл его в одиноко стоящий недалеко от Шпиля, покрытый растрескавшейся штукатуркой, маленький дом, куда Свора и жители окрестностей, по молчаливому уговору отводили угасать своих «пыльных».
Первое, что он запомнил, это дикое, непередаваемое зловоние. Пока они шли по покрытым пылью коридорчикам, освещённым только случайными поганками, оно становилось всё сильнее. Наконец, безуспешно закрывая лицо оборванным рукавом, Кот остановился, с чёткой мыслью, что дальше не сделает ни шагу. Улыбака, пройдя ещё несколько шагов, обернулся:
Чего встал, Котяра? конечно же, он продолжал улыбаться. В огромных, цвета коньяка, глазах плясали хитрые искры.
Зачем мы здесь? Тут воняет. И рейд сегодня ушёл без нас.
Переживаешь за Лису? невозможно, но его улыбка будто стала ещё шире. Не стоит, она куда опытнее тебя, если ты забыл, ктоон выразительно повёл бровью в сторону собеседника, в прошлый раз угодил в Морок, и кого пришлось тащить вместо части добычи.
Это с любым могло случиться! сквозь зубы снова рвалось шипение, придавая словам агрессивный оттенок, Была моя очередь идти первым! Был бы там кто-то другой
Но был ты. Улыбака пожал плечами, К тому-же за твоей ненаглядной рыжулей вполне присмотрит Хряк, он это любит. Ну, смотреть на неё
Всё-таки Улыбака был прирождённым лидером. Всех он умел смотивировать. С Лисой он долго и обстоятельно что-то обсуждал, разумно аргументируя свою позицию, а в определённый момент «бил кулаком по столу» и она соглашалась. Хряку просто давал понять, что его мнение крайне ценно, учтено и услышано И тот послушно делал, что ему говорят. Кота же он умел довести до того состояния, что тот готов был ломиться за ним хоть в толпу Расколотых, лишь бы вмазать. Вот и сейчас, когда вожак дёрнул ближайшую дверь и шагнул в комнату, Кот метнулся за ним, схватил за плечо и замер в ужасе.
Вонь стала просто непереносимой. Ноздри насиловали запахи немытого тела, гнилого мяса, и дерьма, смешанные с чем-то горьковато-миндальным. Почувствовав движение под босой ногой, Кот посмотрел под ноги и, вскрикнув, отскочил обратно к двери. На сырых, гниющих досках кишели насекомые. Сороконожки, тли, черви, жуки Он еле сдержал рвоту, однако это зрелище на время уберегло его от ещё более сильного потрясения. Вдоль стен, и в середине комнаты, представляющей собой огромный, в половину этажа, зал валялись кучи вонючего тряпья. И только когда Улыбака полностью снял чехол с наполненного грибами фонаря, Кот с содроганием понял, что этолюди!
Очередной приступ тошноты. Увидев, а учитывая заросшие коростой глаза, скорее почувствовав, свет, некоторые из них вяло зашевелились. Некоторые были гниющими трупами. Они не шевелились. Или были ещё живы, но уже не могли шевелиться. А все эти отвратительные насекомые жрали и мёртвых, и живых, без разбору! На глазах Кота, огромная, лоснящаяся сороконожка, вывалилась из пустой глазницы вяло шевелящейся когда-то-женщины и, устроившись на обрюзгшей, подёргивающейся щеке, заработала жвалами. Коту даже показалось, что он услышал хруст перемалываемой кожи.
Конечно, его-таки вырвало. Выблёвывая свой скудный завтрак пополам с горькой желчью, он вышел в коридор и опёрся о покрытую сырыми, отваливающимися обоями стену, мимоходом смяв в жижу светящийся гриб. Потом опустился на колени. Перед глазами плясали отвратительные, украшавшие обои, пёстрые цветочки. Его всё ещё выворачивало, когда он почувствовал на плече сильные худые пальцы. Кот попытался их стряхнуть, но дурнота снова ткнула его лбом в гнилые доски.
Ну, ну, Киса, приходи в себя. Этот несносный тип, издеваясь, почесал его за ухом и ловко увернулся от вяло отмахнувшейся руки. Сейчас ещё обратно пойдём.
И он пошёл обратно по коридору. Кот, заставив себя подняться, побрёл за ним, утирая рот рукавом. Улыбака успел уйти довольно далеко, но света ещё хватало. К сожалению. Вдоль стен, видимо выбравшись из окрестных комнат, сидели такие же, напоминающие мешки с мусором, люди. По некоторым начинали ползать жуки, некоторые выглядели почти нормальными. Но всех их объединяло отсутствующее, мечтательное выражение на лицах. А ещёвсе они улыбались!
Внезапно им овладело странное ощущение. То, что остальные Рейдеры называли «чуйкой». Он, отупевший от вони и ужаса, просто поддался ему, потянул обитую сгнившим поролоном дверь справа и вошёл, оказавшись в маленькой, не больше чулана, комнатке, где, однако, было окошко, пропускавшее вечный красноватый свет местной луны. Пол был застлан гниющей соломой. У дальней стены, под окном, громоздился кучей тряпья очередной человек, рисующий на стене болезненно искривлённые каракули чем-то тёмным. Подойдя ближе, Кот даже не смог определить пол существа. Совершенно лысая, покрытая язвами голова. Изъеденные то ли Гнилью, то ли насекомыми губы, открывающие чёрные пеньки зубов. Вонючие тряпки, полностью скрывающие фигуру.
Вдруг, из-под мешковины, вывалилась рука и сгребла рубашку на его животе, заставляя наклониться ближе. Зловоние стало совсем невыносимым, от него мутнело в голове. Существо (язык не поворачивался назвать «это» человеком) постучало второй рукой по нарисованным то ли символам, то ли иероглифам. Вот тут его снова пробрало. Штукатурка под иероглифами была стёрта. Видимо несчастный рисовал их уже долго. А краской существу служила собственная кровь. Рука, похлопывающая по стене, представляла собой покрытый сукровицей обрубок с подрагивающими основаниями то ли стёртых, то ли обгрызенных пальцев. Острым еребром торчали кости. Пространство заполнили булькающие звуки, складывающиеся в слова, перерывающиеся гнойным кашлем и истерическим хихиканьем:
За тобой идёт-идёт-идёт Звонарь, смекаешь?! Стая уж обречена, но ты поздно, ой как поздно осознаешь! Глупый, глупый, кк-хах, Кот. Всё, всё наоборот! Серафимы прорастают, гнойными цветами, Сквозь твои глазницы, вечно будут снится! А Звонарь шагает, время отмеряет! Он твой господин, только он один. Позовёшь, хи-хи-хи-кххха, позовёшь, когда придёт нуждарука потянула сильнее, заставляя наклониться ближе к украшенной гнилыми зубами, мокрой дыре. Хочешь спастьссь? Оставь её, лисичка тебе не нужна!
В мозгу Кота, будто погружённом в транс этим медитативным речитативом, вспыхнул образ Лисы, кладущей его голову себе на колени, улыбающейся после удачного рейда; её мягких, нежных губ и требовательного языка, исследующих его рот в темноте переходов Шпиля. Он мгновенно вспыхнул ненавистью к этому искорёженному подобию человеческого существа: «Да как оно смеет! Тварь!». Обхватив двумя руками его целую ладонь, он оторвал липкие пальцы от рубашки и, с каким-то болезненным наслаждением, отгибал их назад, пока не послышался хруст ломающихся костей. Тварь продолжала улыбаться. Выпрямился и коротким, злым пинком, сломал мерзости челюсть. Но, выбегая в опустевший коридор за Улыбакой, он всё слышал в спину злобное, ликующее шипение:
Приносящий боль. Дарующий забвение. На языке пепел и соль. Болезненное самомнение. Нужна тебе?! Иди за ней, но потом не жалей, обретя, что хотел получить. Звонарь назначает цену свободы, не плачь, когда придёт время платить
Улыбака ждал у покосившейся двери подъезда, накрыв фонарь чехлом. Красные отблески луны плясали на его зубах, будто окрашивая их кровью. В левой руке он держал, на уровне глаз Кота, прозрачный пакетик с вожделенным графитовым порошком:
Ну как? Понравилось? он потряс пакетом. Порошок казался почти чёрным в неверном свете. Держи! он протянул его вперёд, почти ткнув в руки Кота. Возьми сейчас, потом дам тебе ещё и скоро будешь сидеть здесь. Но я клятвенно обещаю тебя навещать и отгонять блох. Он торжественно положил вторую руку на сердце. Остальных не обещаю, больно они кусачие.
Мы называем это место Лепрозорием. после паузы произнёс Улыбака, чуть тише.
На мгновение Кот испытал непреодолимое желание вдохнуть немного мелкодисперсного счастья (хотя бы, чтобы забыть только что увиденное), но воспоминания, в основном о насекомых, отрезвили его:
Это? Улыбака вопросительно поднял бровь. Кот справился с комком в горле и закончил. Это и есть «Пыльные»?
Да. он, пошёл вдоль кривой улицы, внимательно высматривая таящихся в подворотнях Теней и признаки Морока. Возьми порошок, если хочешь. В конце концов, они хотя бы счастливы. Нам это недоступно.
В страхе помотав головой, Кот разлепил ссохшиеся губы и пробормотал:
Одно из них говорило. Будто бы пророчествовало. Жуть! его передёрнуло.
Да с ними бывает. Одно из преимуществ такого состояния. Они видят что-то. Ну и Расколотые с Тенями их не трогают, разве что случайно наткнутся, прям лоб в лоб. Так что? Будешь? он снова потряс порошком. Может и расскажешь мне что-нибудь новое.
Кот только помотал головой, сдерживая, против воли дёрнувшиеся за порошком, руки.
Вот и умница, Котяра! будто проверяя его, Улыбака кинул пакетик с порошком в проём ржавой канализационной решётки. Мне это тоже не выгодно. Слишком уж быстро ты сдохнешь, а я ещё пожить хочу.
Кот аж поперхнулся:
То есть?
Ну, я один из немногих, кто навещает этих дегенератов. Некоторые были мне хорошими друзьями, давно правда. Он на мгновение прикрыл глаза. Я умру раньше тебя. Их пророчества имеют неприятную привычку сбываться, знаешь? Ну конечно нет Пока