Внезапно он вспомнил помещенное в банку распухшее женское тело в гардеробе. Волосы плавают в мутной жидкости. Губы прижались к стеклу в пародии на поцелуй.
Маршалл почти забыл о ней.
Мать, отец, сын. Богомерзкая троица.
Мальчик элегантным и быстрым, как у танцора, движением поставил поднос на пол и сел у ног Маршалла. Волосы закрыли лицо подростка, но Маршалл все равно видел темные глаза. Звякнула ложка. Мальчик поднял миску.
Как тебя зовут?спросил Маршалл, скривившись от собственного зловонного дыхания.
Мальчик не ответил. Сидя на корточках, он склонил голову к левому плечу, изучая Маршалла так, словно перед нимабстрактная картина на стене галереи, а не мужчина, привязанный к старому креслу-каталке. Иллюзия распалась, когда мальчик вновь посмотрел на миску. Маршалл возненавидел его за то, с каким пренебрежением подросток отвел взгляд, словно пленник ничего для него не значил.
В нем я союзника не найду.
За воспоминанием о женщине в банке явилось другое. Маршалл дернулся в креслеметаллический каркас врезался в тело,моргнул, и перед глазами всплыла часть беседы из документа.
Фотография мальчика, ровесника Ноя. Ровная челка. Испуганные темные глаза. Пухлые щеки. Он смотрел в камеру с робкой улыбкой. Школьный портрет на стандартном голубом фоне. Скан смятой, старой фотографии. Не цифровой снимок.
HelveticaBoy: Видишь?
NeedaArk11: Да. Я ее сохраню.
HelveticaBoy: Хорошо. Ты меня так представлял?
NeedaArk11: Типа того. Когда ты сфотографировался?
HelveticaBoy: В прошлом году.
Тот самый мальчик. С тем же затравленным взглядом, полным неподдельной печали. Просто сильно похудевший.
HelveticaBoy?прошептал Маршалл.
Те же темно-зеленые глаза взглянули на него из-под той же челки. Ложка с теплым картофельным пюре замерла в паре дюймов от губ Маршалла и задрожала.
Да,сказал Маршалл.ТыHelveticaBoy.
Сверху донеслись шаги.
Мальчик вздрогнул, ложка и миска выпали у него из рук и зазвенели по цементному полу.
Тяжелые шаги мужчины загрохотали по лестнице. Он перешагивал через две ступеньки, рука скользила по грубым перилам. Ветер ворвался в дом и вместе с ним потревожил затхлый воздух подвала. Свисающие с потолка модели пришли в движение, лампочка закачалась, заливая комнату разноцветным сиянием.
Быстро, как хорек, мальчик бросился подбирать осколки миски, но замер, почувствовав взгляд отца, уронил их и метнулся в дальний угол комнаты слева от него, в точности как виноватый Инди, когда мать Маршалла находила жеваные туфли.
Маршалл собрался с духом: мужчина стоял перед ним вновь, в белой майке и тех же заляпанных грязью брюках. Он наклонился, подбирая осколки, его пальцы двигались рывками, как птичьи клювы. Маршалл видел, как вздулись мышцы на его шее и предплечьях.
Если бы я мог до тебя дотянуться, я бы перегрыз тебе горло.
Маршалл представил, каково этоне просто укусить, а убить незнакомца, почувствовать на языке горячую кровь, проглотить ее. Часть похитителя останется с нимглубоко в его животе.
Я превращусь в вампира, а ты больше никого не тронешь.
Никогда.
От грез его отвлек плач. Они с мужчиной одновременно посмотрели на мальчика, сгорбившегося в углу спиной к ним. Лампочка продолжала раскачиваться. Маршалл изо всех сил втягивал свежий воздух, глядя, как мальчик, обхватив себя руками, стянул футболку. Глазам отца и его пленника предстала спина подросткачередой коротких ярких вспышек.
Свет. Тьма. Кожа. Тень.
Его плоть пересекали многочисленные порезы и шрамы. Они казались корнями чудовищного дерева, спускающимися от загривка к ягодицам. Шрам на шраме, некоторые старые и настолько крупные, что отбрасывали собственную тень, другие свежее.
Не сейчас,сказал мужчина.Оденься. Иди наверх.
Мальчик повернулся к ним. По щекам текли слезы.
Немедленно.
На лице ребенка застыл ужас.
Что ты с ним сделал?спросил Маршалл.
Тихо,оборвал мужчина.Я сказал: «Немедленно».
Какого черта ты с ним сделал?
Хватит, Маршалл.
Мальчик снова посмотрел на отца. Перевел взгляд на лестницу. Опять на отца.
Иди, малыш,сказал Маршалл, и собственные слова разбили ему сердце.
Он не шутит. Не зли его.
Маршалл моргнул и на один краткий темный миг увидел в подростке ребенка, такого же невинного и глупого, как Ной, сгорбившегося в огромной тени отца. Он увидел, как мальчика бьют ремнем так, что пряжка вгрызается в кожу, пуская кровь. Увидел, как дверь в его спальню
(Только это была комната Ноя. Плюшевый мишка лежит на полу в темноте.)
открывается, словно дверь в подвал, с протяжным скрипом. Жуткий звук наполняет комнату. Мальчик лежит на кроватина вид ему не больше двенадцати. Спит. Или притворяется. Маршалл знал, как и любой отец: дети чувствуют, что их ждет. Задо-о-олго до того, как это случится. Но родителей не проведешь: они знают, когда их ребенок спит, а когда нет. Притворщика не обманешь, как говаривала мать Маршалла. Глаза ребенка приоткроются, совсем чуть-чуть, навстречу свету из коридора, в колодец зрачков упадет отражение отца, перевернутое и искаженное. Огромными неловкими шагами мужчина двинется к кровати, словно чудовищная марионетка.
Видение исчезло, он вновь оказался в подвале.
Один взгляд на шрамы мальчика изменил всеэту комнату, этот дом. Самые страшные предчувствия Маршалла оправдались: эти стены возведены на костях, фундамент пропитан кровью, здесь никогда не стихали крики.
Я в подвале гребаной психушки. О господи. Похоронен. Похоронен заживо.
В мавзолее.
Я покойник.
Мальчик прижал футболку к груди. Наушники от айпода тянулись по полу, пока он, сгорбившись, шел через комнату. Отец метнулся к немубыстро, словно змея.
Нет!закричал Маршалл.Не бей его больше!
Отец схватил подростка за резинку штанов, сбил его с ног. Мальчик упал на спину, закрывая лицо руками. От нового порыва ветра лампочка закачалась еще сильнее. Комната стала красной, синей, зеленой, желтой.
Иди наверх, ублюдок,зарычал мужчина, тыча пальцем в хилую грудь мальчика.Иди к своей мамочке и скажи ей, какой ты недоделок. Не можешь покормить с ложечки чужака. Опарыш.
Х-хватит,сказал Маршалл.
Расскажи ей, какого идиота она высрала. Не забудь. Опарыш. Опарыш.
Маршалл смотрел, как они обменивались взглядамидышали в такт, впитывая вонь друг друга. Он видел сходство в долговязых фигурах, широких плечах, узких бедрах. У них были одинаковые брови и, конечно, глаза.
Ты идешь, Сэм? Или собираешься корчиться здесь, как опарыш?
Имя казалось таким простым, таким невинным. Его зовут Сэм. Маршалл сглотнул. Он хотел обратиться к мальчику, подбодрить его
(Ты здесь не единственный пленник. Мы справимся. Господи, я надеюсь на это)
но не смог даже пискнуть. Заговоритьзначило бросить вызов отцу, а Маршалл не знал, какими будут последствия.
«Возможно, так будет лучше,сказал тихий, гадкий голосок в голове Маршалла.Быстрая смерть».
Мальчик бросился вверх по ступеням и захлопнул за собой дверь, оставив смятую футболку на полу.
Маршалл смотрел, как мужчина выпрямляется, стряхивает с колен пыль, приглаживает волосы толстыми пальцамижест, означавший, что все случившееся было простым, обыденным делом.
Дети,сказал он и засмеялся, словно думал, что Маршалл знает, каково этоненавидеть собственных отпрысков с такой силой.Нытики. Все одинаковые.
Он легкой походкой, как человек, которому не о чем тревожиться, подошел к Маршаллу.
Не смог покормить незнакомца с ложечки. Вот опарыш.Он презрительно пнул разбитую миску. Улыбка покрыла его лицо сетью морщин. Он казался вырезанным из дерева, а может, из камня.Секундочку.
Мужчина скрылся под лестницей, вернулся с выцветшим шезлонгом и разложил его. Пластик заскрипел под его весом.
Я велю пацану принести тебе еще еды.Его голос был спокойным, почти магнетическим, хотя глубоко внутри таилась сила, от которой Маршаллу захотелось сжаться в комок.Но не сейчас.
Его интонации отличались от тех, что Маршалл слышал в городе, но, будучи австралийцем, не мог определить акцент.
Наверное, южный.
Мужчина изучал Маршалла, положив руки на колени. Его зрачки влажно блестели. Какое-то время он сидел неподвижно, как паук, но наконец подался вперед и заговорил:
Я расскажу, что тебя ждет, и тебе это не понравится. Ты будешь в ужасе, и мне жаль.Он сложил ладони, как бы говоря: «Ничем не могу помочь», прочистил горло и продолжил:ЯГай Напье. Я бы пожал тебе руку, но Ты понял.
Снова эта улыбка, эти морщины.
А я бы хотел пожать тебе руку, даже если ты мне не веришь. Черт возьми, судя по тому, как ты на меня смотришь,нет. Но, должен сказать, будет лучше, если ты поверишь мне, Маршалл.
Он знает мое имя.
Ты здесь умрешь,сказал мужчина.
Монотонно произнесенная фраза накрыла Маршалла, будто тень от тучи.
Я знаю о тебе все, поэтому будет честно, если и ты узнаешь, кто я. Видишь ли, я порядочный человек, Маршалл Дикинс,сказал он с ноткой самодовольства.Кроме того, хочу тебя поблагодарить. Вот именно! Спасибо тебе. Ты явился, чтобы помочь мне с думаю, это можно назвать миссией. Да, это слово не хуже других. Моя миссия. Я понимаю, что ты не собирался становиться частью Прощения, но так уж получилось. За это я тебе благодарен, Маршалл. Ты даже не представляешь насколько.
Трубы в стенах застонали. Что-то метнулось в тени.
Думаю, тебе любопытно, что все это значит. Кое-что мы узнаем позже. Кое-что ты и сам поймешь. Все просто! Но я честный человек, а значит, покажу тебе на примере. Чтобы ты знал: я не шучу.
Гай Напье содрогнулся, затем расслабился и вздохнул.
Маршалл, тычасть великого ритуала Прощения. Яего творец, а тымоя жертва. Не первая и, я надеюсь, не последняя. Ха! Нам не дано знать, да? Но я поработаю с тобой так, словно тыпоследний. Приложу все усилия. Должен признать, Маршалл, ты явился неожиданно. Блин! Я мечтал об этом, но никогда не думал, что это случится. Не надеялся. Мы обсудим это позже. Уверен, тебе будет интересно, и, как честный человек, я открою тебе правду, хотя о многом ты предпочел бы не знать. Истина разобьет тебе сердце. Но опять же, в этом-то вся суть.
Напье улыбался ему секунд десять, затем дернулся, весьзубы и морщины, одна рука легла на грудь, поглаживая майку. Новая судорога.
Он услышит твой зов, Маршалл, твою сирену. Точно услышит.
Напье побарабанил пальцами по колену и замер, обмяк в шезлонге. Когда он снова заговорил, его глаза были закрыты, а лицо устремлено к потолку:
Он отвернулся от меня, забыл мое имя. У Него есть на это право, Маршалл. Я сам сжег мосты, признаю. Но Он не сможет игнорировать тебя.
Напье поднялся на ноги, сложил шезлонг, прислонил его к стене, действуя умело и отрешенно, затем пересек комнату и остановился у матраса слева от лестницы, недалеко от места, где Сэм снял футболку и показал им свое «дерево». Напье схватился за матрас и отодвинул его вправоколючая проволока наверху натянулась. Осколки витражного стекла отлетели от стены, брызнули на цементный пол.
Маршалл увидел дверь.
Он попытался сглотнуть. Не вышло. Маршалл думал, что влаги в организме совсем не осталось, даже чтобы вспотеть.
Напье казался таким высоким и неуклюжимс бычьей шеей и пивным животом, распиравшим майку. Улыбнувшись Маршаллу, он толкнул дверь. Она открылась, и в пурпурный воздух поднялось облачко пыли. Напье щелкнул костяшками и запел:
Как же больно, поверьте, как страшно признать, время стерло мой Эндсвилльв самом сердце США
Он шагнул в соседнюю комнату, растворился во тьме.
Дом стонал на ветру. Колючая проволока, обвивающая матрасы, подрагивала.
Маршалл попытался стряхнуть шок и снова задергался в путах. Веревки не поддались. Он выпрямился, когда на пороге комнаты снова появился Напье. Похититель двигался спиной вперед, и разглядеть то, что он за собой тащил, не получалось.
здесь тоска и болезнь ждут за каждым углом, старых улиц изгиб не узнает никтомир безумных бродяг, что презрели закон
Гай Напье приподнял и втащил в комнату инвалидную коляску. Она зацепилась за порог, и ему пришлось повозиться, чтобы ее освободить. Рукоятки оплетал скотч, к колесу деревянным колышком была прибита картакоролева червей. Она щелкала о спицы.
Щелк-щелк-щелк-щелк.
пусть шар-баба танцует со мной, этот город мне больше не дом.
О боже.Слова сорвались с губ Маршалла, когда Напье развернул коляску одним движением запястий. Карта оторвалась, спикировала на пол и легла лицом вниз. Подвал наполнил запах немытого тела и экскрементов.
Маршалл не мог сказать наверняка, сколько лет этому бедняге, но густые волосы на голове и крепкие мышцы подсказывали, что обнаженному человеку, привязанному к коляске, вряд ли больше двадцати пяти. Он выглядел старше из-за покрывавших тело пурпурных синяков. Правая рука оканчивалась почерневшим обрубкомвероятно, его прижгли. Ножи разных размеров торчали у человека из груди под странными углами, их рукоятки дрожали с каждым хриплым, протяжным вздохом. Губы мужчине отрезали. Два зуба вырвали. Из верхней десны торчал гвоздьшляпка упиралась в окровавленные ноздри. Сосков, век и кожи на лбу не было: их срезали, быстро и неумело. На животе и бедрах блестели скрепки, превращая кожу в кошмарную мозаику. Последняя ужасающая деталь: голову обнаженного человека, который, вероятно, был куда моложе, чем показалось на первый взгляд, оплетал венец из колючей проволоки.
Маршалл видел все и в то же время ничего не видел.
Перед глазами возникали отдельные образы. Бесстрастные, беззвучные кадры. Какой-то грайндхаус. Что-то запрещенное, преданное забвению, и не зря.
Как я уже говорил,начал Напье,мы тебя не ждали. Еще не закончили с этим парнем. Думаю, ты бы хотел с ним познакомиться. Его зовут Брайан. Ему двадцать два. Вот бы мне его годы!
Двадцать два. Возраст отпечатался в мозгу Маршалла.
Фильм продолжался.
Мы подобрали Брайана совсем недавно, среди ночи, на мосту неподалеку отсюда. Излюбленное местечко для парочек. А еще едва не схватили его подружку. Она японка, да, Брайан? Маршалл, говорю тебе, они пускают в страну кого ни попадя, даже австралийцев. К несчастью, она сбежала. Удрала, как крыса по трубе. Это случилось неделю назад? Может, позже. Время в этом подвале течет по-другому, не так ли, Брайан?
Новая судорога.
Извини, Маршалл. Брайан не слишком разговорчив. Я вырезал его язык. Съел его. Горькота.
Напье улыбнулся, каждая его морщинка и вена казались дорогами в никуда. Его лицохищный тупик, тоннель, глотающий людей, обрывающий их жизни, крадущий будущее. Лицо вдоводела.
Простите,бросил он, упруго шагая к ступенькам.Скоро вернусь. Не пытайтесь сбежать, слышите?
Сказав это, Напье скрылся под лестницей.
Глава 39
Брайан забыл, что значит жить без боли и связно мыслить. Он еще помнил, как когда-тосовсем недавнобыл счастлив и гордился собой. Но эти дни миновали, и воспоминания звенели у него в голове, как монетки в копилке. А может, он это все придумал. Трудно сказать.
Он приходил в себя и снова отключался, совершенно не контролируя процесс: его нервная система сжалилась над ним, в отличие от его похитителя. Иногда Брайан падал в обморок, когда становилось совсем плохо. Чаще ему не везло и он оставался в сознании, наблюдая за распадом собственного тела, дыша его вонью, чувствуя всю его боль.
Разорванный на куски, превращенный во что-то мерзкое. Чудовищное. В версию себя, которая хотела лишь одногоумереть.
Брайан лишился глаза, и теперь мир скрывала мгла. Она напомнила ему о тумане, а тумано доме, его доме в Норт-Бенде. Брайан вспомнил детство, возможно собственное.
Прятки.
«Убийство в темноте».
Игры с братьями, с друзьями, с Дженн.
Дженн.
Он все еще различал ее в этой мгле. Карие глаза. Улыбку. Она носила слишком большую худи, чтобы скрыть свое тело. Брайан ненавидел эту ее привычку, ведь Дженн такая красотка. Он видел ложбинку между ее грудей однажды вечером, после того как они играли в теннис на приставке. Брайан завелся так, что после, ночью, передергивая, думал только о Дженн.
Хотя знал, что не стоило этого делать. Они давно все обговорили. Секс портит дружбудостаточно было взглянуть на знакомые парочки! Никто из них не был счастлив. Ну, по-настоящему.
Дженн.
Он надеялся, что она убежала.
От мысли о том, что она могла быть с ним в подвале или в одной из комнат наверху, хотелось кричать. Но он не мог. Крики требовали сил. Смелости. У него не осталось ни того, ни другого. А еще Напье хотел, чтобы он выл. Вот зачем он ему нужен: орать, как сирена,так он сказал. Брайан не хотел его радовать. Только если боль становилась невыносимой.