Слез не осталось. Брайан был уверен, что мочи и дерьма тоже. Как и рвоты. Но тело все равно выворачивало. Он чувствовал себя жертвой неумело проведенного экзорцизма, который опустошил его, позволив настоящим демонам буйствовать на свободе и продолжать мучить Брайана. Терзать. Резать. Жечь.
Вызывать боль столь сильную, что она становилась неотличима от удовольствия,змею, кусающую собственный хвост. Она будет виться кольцами, пожирая и извергая съеденное, облегчаясь и заглатывая свое дерьмо, целую вечность, пока не разбухнет и не насытится. Пока он не умрет.
Брайан чувствовал, что его вывезли из комнаты в подвал. Он ненавидел это место. Камера пытоктак он называл ее про себя,мастерская Напье. Подвал напомнил ему фотографии, которые он видел в школе. Разбомбленные церкви Кракова: потолки проломлены, на скамьях развешаны жуткие гирляндывнутренности прихожан. Брайан никогда не был отличником, но история ему нравилась. Просто он этого не показывал. Не хотел прослыть ботаном.
Теперь он жалел. Особенно насчет истории.
Брайан надеялся, что его тоже будут помнить.
Дженн.
Сознание немного прояснилось, комната проступила из мглы. «Наверное, я перед зеркалом,решил он.Привязан к креслу. Не вижу своего лица, но знаю, что это я, по тому, как дышу. Быстро, словно я в ужасе. Я всегда в ужасе».
Брайан знал, что надежды нет, но все равно продолжал загадывать желания. Маленькие и глупые.
Я не хочу, чтобы родители видели меня без одежды.
Не хочу, чтобы они узнали, что он сделал с моим членом.
Не хочу, чтобы они нашли порно у меня на компьютере.
Не хочу, чтобы Дженн думала, что я не хотел быть с ней.
Он вспомнил ее на мостумех на капюшоне белел в лунном свете. Ресницы блестелиона исчезла во тьме. Уходя, он обернулся, но Дженн вряд ли это заметила. Ему хотелось, чтобы она знала. Этоего последнее желание.
Пожалуйста.
Что-то появилось перед его глазом, загородило отражение. Что-то большое, белое и расплывчатое. Брайан хотел понять, что это. Он всегда был любопытным: ребенком хотел знать обо всем на светеродители то сердились, то гордились. Став старше, Брайан постоянно спрашивал себя, что впереди, где он окажется через полгода, как изменится.
Что это?
Он услышал голос матери. Он по ней скучал.
От любопытства кошка сдохла, Брайан.
В теле проснулась память о боли, вырвалась из укромных уголков, из порезов и струпьев, чтобы вцепиться в него еще сильнее. У боли было имяНапье, а у тогоножи, молотки, скальпели и колючая проволока.
Сконцентрируйся.
Смотри.
Он сгорал от желания узнать, что перед ним. Это была бы маленькая победазадача, которую он решил. Никто, даже Напье, не мог лишить его этого удовольствия. Каким бы незначительным оно ни было, оно принадлежало только ему.
Белизна постепенно обретала форму, мгла рассеивалась, а вместе с ней исчезали воспоминания о лучших временах. Когда Брайан понял, что видит, то захотел, чтобы тьма вновь поглотила его. Это была маска. Радость.
Глава 40
Мужчина, назвавшийся Гаем Напье, вышел из-под лестницы в белой маске, держа мачете в руках. Он продемонстрировал его, словно мим, и прошел по комнате, напевая:
Как же больно, поверьте, как страшно признать
Он пританцовывал, как сгорающий от нетерпения ребенок. Все его спокойствие испарилось. Казалось, мужчина не в состоянии говорить осмысленно, произносить слова вроде «порядочный».
Нет, в этом человеке бурлила энергия, возбуждениетревожное и почти сексуальное. Нечто неподконтрольное.
Маршалл смотрел, как дрожит и подергивается тело Напье.
Слушал, как он причмокивает под маской.
Напье казался человеком, который мог стать оратором или работать в офисесидеть за компьютером, управлять подчиненными. Человеком, в которого можно было влюбиться и который мог стать отцом. Но он им не был. Никогда.
В оболочке, которая звалась Гаем Напье, что-то пульсировало. Ужас. Демон, ублажающий себя во тьме. Монахиня с задранным одеянием и дробовиком в вагине. Абсолютный кошмар.
Время стерло мой Эндсвилльв самом сердце США.
Мачете рассекло воздух и погрузилось в шею Брайана. Хрусть.
Маршалл словно очнулся.
Гай дернул за рукоять, освободил лезвие.
Что-то завыло. Сирена.
Темная кровь брызнула в воздух, на пол, заляпала потолок. Несколько капель приземлились на лампочку, зашипели и задымились, погрузив половину комнаты в алый сумрак. Напье вновь рубанул по шее Брайанаголова упала с плеч на колени, а затем скатилась на бетон.
Стена онемения, защищавшая Маршалла от кошмара, рухнула.
В голове раздались слова Гая.
(Вот бы мне его годы!)
Маршалл следил за судорогами парня и понимал, что за судьба ждет его. Совсем скоро.
(Ты будешь кричать, как другие.)
Он бился в путах, пока тело не начало гореть, кричал, но из распахнутого рта не вылетало ни звука. Слюна бежала по его губам и капала на грудь.
Напье поднял голову Брайана. Взвесил ее, покачав в руках, словно покупатель, изучающий мясо, и со всей силы швырнул на пол. Послышался омерзительный хрустНапье потянулся за ней и застыл.
О черт, спина,сказал он.Годы берут свое.
Но все же он поднял голову, сунул руку в рассеченное горло, дернул и вытащил наружу окровавленный комок плоти:
Фу-у.
Маршалл хотел зажмуриться, но не смог. Внутренний голос сказал ему, что он должен это увидеть, чтобы подготовиться. Это совсем не кино.
Напье погрузил руку в шею и просунул под кожу на нижней челюсти Брайана, открывая и закрывая ее, словно кукольник.
Пусть шар-баба танцует со мной, этот город мне больше не дом.
Напье вальсировал среди теней и разноцветных бликов витражных стекол. Он обогнул Маршалла, заключив его в кровавое кольцо, забрызгав алым его бедра. Кровь оказалась холодной. Маршалл удивился: он думал, что она будет теплой.
Это потому, что Брайан умирал уже очень давно.
Маршалл лишился чувств.
Глава 41
Солнце сияло в небе, купая в лучах Джеймсбриджпочти город-призрак. Дома и машины мерцали в жарком мареве, поднимавшемся от асфальта. Маршалл шел по улице, ладонью прикрывая глаза от яркого солнечного света. Он понял, что в городе нет ничего целого или завершенного: ремонт бросили, знаки «Закрыто» на витринах некоторых магазинов соседствовали со «Скоро откроется». Постоянным здесь оставалось лишь солнце и тени, которые оно отбрасывало. Включая его собственную.
За Комби-Ченс-Кресцентзаброшенный скотный двор. Пропыленная детская площадка у мэрии. Дома как лица мертвых детей с открытыми ртами. Город казался пустым и вялым. Магия, которой он обладал в детстве Маршалла, во сне исчезла. Даже витрина видеопроката, благодаря которому он влюбился в кино, оказалась заколоченной и увитой лозами.
Маршалл моргнул и перенесся в другую часть города.
Он оказался перед свалкой: разбитые грузовики, горы досок. Ветровые стекла в грязи. Он часто играл здесь со своими друзьями, хотя ему и запрещали.
«Это опасно,говорили родители.Повсюду стекло. Змеи. Пауки». Но детям было все равно. Приключения того стоили.
Он снова моргнул.
На скамейке у обочины стоит скамейка, изрисованная граффити и заляпанная птичьим дерьмом, рядом находится знак «Автобусная остановка». Отсюда Маршалл уезжал в Мэйтлендгород в часе езды от Джеймсбриджа,чтобы сходить в кино, а потом и в школу. Он все еще помнил плисовые автобусные кресла и предвкушение фильмов, которые его ждали. Каждый становился дверью в иную, более интересную жизнь, выходом. На этом автобусе он ездил в места, которые и не надеялся увидеть, полные динозавров и космических кораблей с капитанами под командованием Спилберга и Лукаса. Туда, где счастье стоило пять долларов за билет.
На западе загрохотал гром.
Маршалл моргнул.
Католическая школа, куда он ходил ребенком.
Маршалл заметил, что одна из посвященных Ною памятных ленточек запуталась в розовом кусте у кабинета директора. На серебристой скамейке в тени огромного шинуса, под которым он играл в шарики на переменах, сидела старуха.
Он никогда не забывал ее лица.
Маршалл и Клэр решили немного попутешествовать по отдельности, когда поняли, что влюбились. Маршалл еще не готов был оставить приключения и беззаботную жизнь позади. Она отправилась в Ванкувер через Сиэтл, онво Вьетнам. Они договорились встретиться через месяц. Маршалл тосковал по Клэр: он никогда не думал, что можно скучать по кому-нибудь так сильно. Мечтал коснуться рыжеватых волос.
Почувствовать ее вкус.
Старуха сидела на углу людного рынка в Сайгоне среди отрубленных собачьих лап и свиных ушей. Ее темное лицо блестело от грязи и жира. Мутные глаза затянуло катарактой. Жестянка в ее руке звенела мелочью. Ноги распухли, как мешки с картошкой, и толщиной не уступали торсу старухи. На одной не хватало ступни, другая оканчивалась загнутой крабьей клешней. На шее старухи висела табличкадва слова с ошибками, кое-как выведенные печатными буквами: «АГНТ ОРУНДЖ».
Маршалл пожалел ее, но прошел мимо. Он был молод и упрям. Забота об этой несчастнойне его дело. Он не травил страну военным газом. Это не его вина.
Я просто турист. Никто. Мне самому нужны деньги
Женщина преследовала его. В старушечьей руке все так же была жестянка, слезы бежали по щекам под сенью огромного шинуса. Ее рыдания и звон монет уносил ветер.
Он моргнул.
Маршалл оказался за кафедрой в церкви, где проходило отпевание Ноя. Вокруг стояли увядшие цветы. Известка на стенах была такой белой, что он видел на ней отпечатки ладоней изнывавших от скуки школьников. Когда-то и он был одним из них.
Нахлынули воспоминания о рождественских службах в этом зале. Зачерствевшие облатки, дамы, что переусердствовали с парфюмом. Маршалл все еще видел перед собой горожан, набившихся в церковь, потеющих при мысли о собственных прегрешениях. Жалобы и славословия. Однажды вентиляторы отключились посреди службы и стало нечем дышать. В рождественском вертепе десятилетний Иосиф упал в обморок. Это была самая интересная рождественская месса в жизни Маршалла. Если память ему не изменяла, тем вечером разразилась буря.
Во сне Маршалл взглянул вниз на опустевшую церковь и спиной почувствовал взгляд распятого Христа.
Эхом звенели словаречь, которую он произнес в память о Ное. Окна слева оказались широко распахнуты. С кафедры можно было разглядеть могилу его сына.
Я хочу проснуться.
Скрип вырываемых из дерева гвоздей.
Маршалл представил, как восковой Христос, истощенный, избитый, истекающий кровью, потихоньку сполз с распятия и двинулся к нему рваными, кошмарными прыжками. Стащил покрытые лаком ноги с алтаря.
Проснись.
В окно Маршалл увидел женщину со ступней-клешней у надгробия Ноя. В лучах опускающегося за горизонт солнца ее одежды горели, осыпались пеплом, обнажая шрамы и новые уродства. Раны, перевязанные колючей проволокой, сотни рубцов, распухших и красных, как изъязвленные рты.
У него за спиной на мраморный пол со звоном посыпались гвозди.
Маршалл обернулся, не в силах совладать с ужасом, и закричал, увидев, как клоун, наблюдавший за смертью Ноя, сползает с креста.
Глава 42
Вода, ледяными каплями окатившая ноги Маршалла, вырвала его из сна.
Проклятье!закричал он, дернувшись от шока: Маршалл снова оказался в подвале. Веревки врезались в запястья и лодыжки. Все мышцы свело.Прочь от меня, урод!
Верни меня в мой кошмар.
Жирный мужчина, стоя спиной к Маршаллу, поливал пол из шланга. Струя переливалась разными цветами. Раздавшаяся талия под пластиковым фартуком, руки как свиные окорока, женственные быстрые движения. Широкие плечи. Только теперь Маршалл понял, кто перед ним: не Напье, а второй мужчина с детской площадки, здоровяк с тонким голосом, задыхавшийся от волнения.
Неуверенный в себе.
П-п-помогите.
Толстяк резко развернулся, струя описала дугу. Вода брызнула на ноги Маршалла, он увидел усталые слезящиеся глаза. Двойной подбородок.
Отпустите меня. Я просто уйду. Никому не скажу
Струя иссякла: мужчина закрыл сопло рукой в резиновой перчатке.
Ни слова, приятель. Нет. Ты не скажешь мне ничего нового.Слова он произносил так же неловко, как и двигался.
Ты, похоже, не в себе, друг.
Маршалл не мог изгнать нотки снисходительности из внутреннего голоса. Если честно, это ему даже нравилось. Если он разыграет карты правильно, то получит преимущество.
Нажрался. Ха. Старое выражение отца. Он часто говорил так, сидя в уютном кресле в их доме в Джеймсбриджев далекие, полные счастья дни, когда почту доставляли регулярно и автобусы возили его в мэйтлендский кинотеатр строго по расписанию.
Ты не первый человек, которого привязывают к этому креслу, знаешь ли. Похоже, и не последний. Заткнись, ладно? Как я уже сказал, не хочу тебя слушать.
Волна гнева поднялась в груди Маршалла и вырвалась наружу криком:
Отпусти меня, жирный урод!
Пусть ваши камни и трости переломают мне кости, но на насмешки мне плевать. Кричи сколько влезет. Никто тебя не услышит.
Крик умер в горле Маршалла, когда он заметил, что обезглавленный парень исчез. Тело и все остальное.
Так-то лучше. Тишина никогда не повредит,сказал толстяк, убирая шланг в манящую нишу под лестницей, затем снова вышел на светлысеющая голова под лампочкой утонула в тени.Ты только посмотри на себя.
Маршалл опустил голову:
Исчезни.
Да, да. Успокойся уже. Чем скорее ты перестанешь злиться, тем быстрее все кончится. Смирись, и больно не будет. Уж поверь старине Джо.
Джо.
Маршалл вывел это имя на изнанке черепа окровавленным пальцем.
Джо снял перчатки и, положив руки на бедра, наклонился вперед.
Хочешь отлить?промурлыкал он, подняв брови.Если да, то лучше скажи мне. Гай не любит грязи, а мне все равно. Я привык. У меня больная жена. Так что, если решишь по-маленькому сходить или по-большому, не молчи.
Маршалл и не догадывался, как сильно хотел отлить, пока мужчина не заговорил об этом. Его мочевой пузырь распирало. Казалось, будто живот распух. Новое, необычное и страшное чувство.
Ответ у тебя на лице написан, приятель.
Джо хлопнул по бедрам и прошаркал за лестницу.
Шорох пластиковых пакетов. Лязг металла о металл.
Стыд камнем застрял в горле Маршалла.
Джо вернулся с зеленым больничным мочеприемником в руках.
Та-да! Не думаю, что его мыли с прошлого раза. Ну да ладно.Он пересек комнату, скрипя галошами по бетону. Маршалл видел его кривые деревенские зубыслишком много пломб. Джо встал перед ним на колени и вздохнул.
Ненавижу тебя.
Жирный урод.
Мудак.
Школьные ругательства всплыли в его памяти. Маршалл сжал подлокотники кресла изо всех сил. Унижение липло к коже гнилым саваном.
Жирные пальцы Джо схватили резинку его трусов, скользнули внутрь и ниже. Тело Маршалла напряглось, как струна, когда мужчина обхватил его член и сунул в мочеприемник.
Урод. Извращенец. Ублюдок.
Что? Не идет? Хочешь, чтобы Джо тебе спел? Досчитай до десяти. Иногда это помогает.
Маршалл зажмурился и сосредоточился на собственном дыхании. Он сжался, словно пружина. Нарисовав этот образ, Маршалл представил, как кольца медленно раскручиваются. В паху стало жечь: пружина медленно разжималась. Маршалл позволил ненависти просочиться наружу.
Вот и все!сказал Джо.
Струя зажурчала по пластикувсе пронзительнее по мере того, как бутылка наполнялась.
Не так уж и трудно, да?
Маршалл кипел от гнева. Бутылка с хлюпаньем стукнула о бетонный пол.
Джо хихикнул и, закашлявшись, склонился над ним.
Помни, приятель: стряхнуть больше двух разуже онанизм!
Щелкнула резинка.
Маршалл рванулся вперед, насколько позволяли веревки, и вонзил зубы в щеку Джо. Горячая кровь брызнула ему в рот. Рыча, он тряс головой, как бешеный пес. Джо оглушительно завизжал, но Маршалл не отпустил его. Он смотрел в свиной глаз толстяка и видел собственное отражение.
Жирная рука размахнулась и ударила Маршалла по щеке. Он взвыл, голову повело. Капли крови брызнули в воздухони принадлежали им обоим. Маршалл выпрямился в кресле, моргнул несколько раз, чтобы отогнать боль. Его улыбка была такой же красной, как у клоуна в его сне. Зубы в крови.
Я тебя укусил! Укусил!
Руки Джо метнулись к разорванной правой щеке, он заскулил сквозь растопыренные пальцы. Обежав кресло, Джо стал пинать пленника в голеньснова и снова. С каждым ударом боль становилась сильнее, но оно того стоило. Маршалл это заслужил.
Да, приятель.
Пинки прекратились. Джо заходил кругами, громко топая.
Ах ты засранец. Ты за это ответишь. Пусть только Гай узнает. Он в тебе новых дырок наделает. Дерьмо.Продолжая бормотать, как обиженный ребенок, Джо поднялся по лестнице и остановился.