Да. Их трое. Констебль порылся в бумагах и написал имена и адреса троих человек. Мы склонились над столом, и он по очереди назвал их всех. Джеймс Маккендрикшотландец, работает в доках; раньше служил солдатом, но стал одним из тех проповедников-радикалов, которых шотландцы напустили на наше королевство. Андрес Вандерстайнторговец тканями из Антверпена, ездит туда-сюда между Антверпеном и Лондоном. Говорят, завозит не только ткани, но и запрещенные книги. Третий, Уильям Кёрди, свечник, довольно преуспевающий. Все они по воскресеньям ходят в церковь и следят за своими словами на людях, но все дружили с Гринингом и иногда встречались в его типографии. И у них были и другие друзья из разных радикалов.
Откуда вам это известно? спросил Николас.
Конечно же, от осведомителей. Моих и епископа. И мне сказали, что этих троих в последнее время нет дома. Эдвард приподнял брови. Может быть, они сторонятся чиновников.
Странная компания, чтобы собираться вместе, заметил Овертон. Голландский купец, имеющий свое дело в Нидерландах, джентльмен, производитель свечеймещанин, а рабочий в доках принадлежит совсем к другому классу.
Некоторые радикалы верят, что социального разделения между людьми быть не должно, ответил я. И собираться таким людям вместе не запрещено законом.
Так же, как и быть голландцем или шотландским изгнанником, добавил Флетчер. Жаль только, что и те и другие зачастую оказываются радикалами. Он вздохнул и покачал головой, пеняя на ограничения, мешающие ему работать, а потом добавил: Тем не менее люди епископа в апреле устроили обыск в типографии Грининга
Я не знал этого, сказал я, подавшись вперед.
Они устроили обыски в нескольких типографиях в поисках появившихся в Лондоне памфлетов Джона Бойла. Их напечатали где-то здесь. Но нигде ничего не обнаружили.
Да, каким-то образом самые опасные книги в королевстве попадали в эту типографию.
И что же случилось, по-вашему, мастер Флетчер? спросил я.
Очевидно, у Грининга были враги, которые пришли его убить. Но никто о них не знает. Может быть, то была вражда с другой радикальной группировкой: эти люди переходят от любви к ненависти друг к другу из-за какого-нибудь пустяка в доктрине. Описания двух пар, которые пытались проникнуть в типографию, не соответствуют никому в этом районе, а здесь все друг друга знают. Теперь видите, почему следствие не двигается с мертвой точки.
Я сочувственно кивнул.
Если не возражаете, я бы хотел допросить мастера Оукдена и его помощника. И подмастерье. Возможно, это его друзья. И я также хотел бы осмотреть мастерскую мастера Грининга. У вас есть ключ?
Эдвард достал из стола маленький ключик.
Я повесил новый висячий замок. Можете оставить пока этот ключ у себя. Мастерская под вывеской с белым львом. Желаю успеха. Он обвел рукой разбросанные вокруг бумаги. Сами видите, я завален работой. В этом году мне пришлось, кроме преступников, охотиться еще и за еретиками, хотя, похоже, сейчас охота затихла. Он посмотрел мне в глаза. Я видел вас вчера на сожжении, вы были на лошади, а ваш друг рядом с вами чуть не упал в обморок.
Я вас тоже видел, кивнул я.
Пришлось выполнять обязанности, которые возложил на меня мэр, оправдываясь, сказал констебль, хотя на мгновение в его глазах показалась тревога.
Понимаю.
Эдвард по-прежнему не отрываясь смотрел мне в глаза.
Помните, что если вы что-либо обнаружите по этому делу, то сообщайте мне. Я действую под юрисдикцией коронера.
Всё до последней мелочи, солгал я. А кстати, что стало с телом?
Тело нельзя было оставлять незахороненным в ожидании прибытия родителей из Чилтерна: сейчас лето. Его похоронили в общей могиле.
* * *
Мы прошли по Аве-Мария-лейн до Патерностер-роу. Эта улица была длиннее и шире и являлась центром английского, пока еще маленького, но растущего типографского бизнеса. Здесь было еще несколько книжных лавок, над некоторыми располагались типографии, и несколько отдельных типографий. Как и говорил Флетчер, некоторые из них были просто сараями, пристроенными к дому или возведенными на арендованных клочках земли. Я подумал, что Грининг, возможно, был замешан в печатании запрещенных книг Джона Бойла, некогда любимца Кромвеля, но теперь самого одиозного из радикалов, скрывающегося где-то во Фландрии.
Что думаешь о Флетчере? спросил я Николаса.
Он был на сожжении? уточнил тот.
Да, сказал я и удрученно добавил: Выполнял свои обязанности.
Я бы лучше умер, чем стал выполнять такие обязанности!
Состоятельному молодому человеку легко так говорить.
Не думаю, что ему это понравилось, заметил я.
Возможно. Я заметил, что у него ногти сгрызены до мяса.
Хорошо подмечено. Я этого не увидел. Замечать мелочиключ к успеху в этом деле. Мы еще сделаем из тебя юриста. А что скажешь об убийстве?
Овертон покачал головой:
Два нападения, как сказал Флетчер Похоже, что у Грининга были враги. Или у него в мастерской было что-то очень ценное. Я бросил на ученика быстрый взгляд: этим замечанием он чуть было не попал в точку, что вызвало мои опасения. Возможно, золото, продолжал Николас, которое воры успели забрать, прежде чем вмешался Оукден.
Если у людей есть золото, они его тратят или помещают в безопасное место. Только скряги копят его дома.
Как ваш друг Билкнап? Я слышал, он из таких.
Он мне не друг! рявкнул я. Парень покраснел, и я продолжил более учтиво: Не похоже, что Грининг был таким скрягой.
Да, действительно А констебль выглядит переутомленным.
Да. В некотором смысле Лондон хорошо охраняется. Констебли и стражи следят, чтобы не было беспорядков и чтобы никто не гулял после вечернего звона. Хотя если некоторые таверны открыты после назначенного часа, они смотрят на это сквозь пальцыесли хозяева заведений не позволяют посетителям безобразничать.
Я посмотрел на Николаса и приподнял брови. Его собственная драка в таверне, к моему неудовольствию, стала предметом сплетен в Линкольнс-Инн. Он покраснел, а я продолжил:
Констебли следят, чтобы люди подчинялись законам о том, какие одежды могут носить люди каждого сословия, хотя, опять же, закрывают глаза на мелкие нарушения. И они держат осведомителей, чтобы те доносили о преступлениях и религиозных провинностях. Но когда дело доходит до расследовании убийства, до долгого, тщательного расследования, у них нет на это ресурсов, как и сказал Флетчер.
Признаюсь, я не совсем понял насчет разных типов радикалов, сказал Николас. Сакраментарии, лолларды, анабаптистыкакая между ними разница?
Это тоже нужно знать в Лондоне. Но не говори так громко, тихо сказал я. Открытые дискуссии на эту тему опасны. Сакраментарии верят, что хлеб и вино во время мессы не пресуществляются в тело и кровь Христовы, а просто должны рассматриваться как напоминание о жертве Христа. По закону выражать такую веру считается ересью. В большинстве европейских стран такой взгляд на мессу нов, но в Англии человек по имени Джон Уиклиф представил на обсуждение схожие доктрины еще век назад. Его последователи лолларды подверглись преследованиям, но остались там и сям маленькими тайными группами. Конечно, лолларды были в восторге, когда король порвал с Римом. А анабаптистыэто одна из религиозных сект, которая появилась в Германии двадцать лет назад. Те верят в возвращение к практике ранних христиан: они сакраментарии, но кроме того верят, что крещение в младенчестве не имеет силы, что крестить можно только взрослых, познавших Христа. И еще, что самое опасное, они верят, подобно ранним христианам, что социальные различия между людьми должны быть стерты и все имущество должно быть общим.
Неужели ранние христиане верили в это? удивился Овертон.
Я наклонил голову:
Если посмотреть в Писание, там есть хорошее доказательство этому.
Мой спутник нахмурился:
Я слышал, анабаптисты захватили город в Германии и управляли им согласно своим верованиям, и в конце кровь там текла по улицам рекой. Он покачал головой. Люди не могут существовать без власти, вот почему Бог поставил монархов править ими.
Действительно, это анабаптисты были осаждены в Мюнстере, но потом протестантский монарх в союзе с католическими силами взял город. Вот тогда-то и началась резня. Хотя да, я слышал, что анабаптистское правление в городе к тому времени стало жестоким и опиралось на насилие. Но потом большинство отказались от насилия. Анабаптисты бежали из Германии и Фландрии, и некоторые из Фландрии через Северное море прибыли сюда. Король сжег тех, кого смог обнаружить.
Но некоторые могли остаться?
Так говорят. Если и остались, то они работают тайно, вынужденные скрываться, как раньше лолларды. Нынче на всякого с голландским именем смотрят косо.
Как на того друга Грининга, которого упоминал констебль? Вандерстайна?
Да.
Николас наморщил лоб:
Значит, анабаптисты отвергают насилие, но все-таки считают, что правителей нужно свергать?
Так говорят.
Тогда они действительно представляют большую опасность, серьезно проговорил молодой человек.
Они являются полезным злом. Я посмотрел на Овертона. Ну, теперь ты узнал, как начинается расследование убийства, на что это похоже. Расследовать убийстводело непростое и небезопасное.
Мой ученик улыбнулся.
Я не боюсь.
Я хмыкнул:
Страх держит человека настороже. Запомни это.
* * *
Мастерские и типографии на Патерностер-роу было трудно распознать снаружи по вывескамна них мог быть, к примеру, ангел, золотой шар или красный петушок. Типографию Грининга обозначал грубо намалеванный на доске белый лев. Этот знак висел над одноэтажным строением, казавшимся еще более убогим от соседства с ухоженным крепким домом. Дом, должно быть, принадлежал Джеффри Оукдену. Я достал ключ, что дал мне констебль, снял висячий замок с треснувшей двери и открыл ее. Внутри было темно. Сбоку была вторая дверь, и из замка на ней торчал ключ. Я велел Николасу открыть ее, и за этой дверью оказался заросший травой участок. Я осмотрел сарай со всех сторон. В помещении главное место занимал печатный станок: он стоял в самом центре, приподняв свой винт, а ложе для бумаги было пусто. К стенам были прибиты гвоздями дешевые полкина них лежала бумага, стояли бутыли с краской и растворителем и шрифт в коробках. Помещение заполнял тяжелый запах.
В одном углу виднелась кипа отпечатанных листов. Другие листы висели на веревках для просушки. Я посмотрел на верхний лист в кипе: «Хороший французский букварь». Взглянул на висящие листы. Je suis un gentilhomme dAngleterre. Jhabite Londres Мне вспомнились мои школьные дни. Грининг печатал учебники для детей. В углу лежал тюфяк с одеялом и подушкой, рядом с ним обнаружились нож и тарелка, на тарелке были хлеб и сыр, причем сыр уже заплесневел. Последний ужин Грининга.
Николас, сказал я, ты бы не заглянул под пресс: не установлен ли там шрифт? Я не уверен, что могу заглянуть сам. Если шрифт был, я бы попросил ученика как-нибудь вынуть его, чтобы посмотреть, был ли это учебник французского или что-то другое. Не собирался ли Грининг напечатать «Стенание»?
С вызвавшей у меня зависть легкостью Овертон выгнул свое длинное туловище, чтобы взглянуть на пресс снизу.
Никакого шрифта, сэр. Тут пусто.
Хорошо, с облегчением сказал я.
Николас выпрямился и осмотрелся вокруг.
Что за убожество! И ему приходилось здесь и жить, и работать среди этого запаха
Многие живут в еще худших условиях, заметил я.
Но парень был прав: человек, способный держать печатный бизнес на плаву, мог бы и позволить себе иметь дом. Если только его бизнес не дышал на ладан. Возможно, у него не хватало смекалки для конкурентоспособной коммерции. Лорд Парр говорил, что родители убитого бедныоткуда же он взял капитал на покупку оборудования и материала, чтобы начать свое дело? Я заметил рядом с кроватью темное пятно на полу. Кровь из головы Грининга впиталась в доски. Бедняга, он не дожил до тридцати и теперь гниет в общей могиле.
Рядом с кроватью стоял простой деревянный сундук. Он был не заперт, и в нем лежали только два заляпанных кожаных передника, несколько рубашек и дешевых льняных камзолов да замусоленный Новый Завет. Никакой запрещенной литературыпечатник был осторожен.
Николас склонился над небольшой стопкой обгоревших листов на полу.
Вот где они пытались устроить пожар, сказал он.
Я подошел к нему. Почерневшие обрывки лежали под полкой с краской. Если бы не появился Оукден, все строение бы сгорело. Я взял один обгоревший лист и прочел: «le chat est un animal mechant»
Страницы из книги, которую он печатал, сказал я.
Что будет со всем этим? спросил Овертон, обведя взглядом помещение.
Теперь это собственность его родителей. Как их доверенное лицо, я имею право оформить завещание вместо них. Возможно, вы с Бараком и займетесь этим. Если автор заплатил Гринингу за печатанье этой книги, деньги придется возвратить. Остальное имущество будет распродано, и выручка достанется родителям. Печатный станок стоит денег.
Я взглянул на бумагу на полках. Кипа была небольшой, но поскольку вся бумага импортировалась в Англию, она представляла определенную ценность, и ее имело смысл украсть, как и шрифт. Но вряд ли это стоило двух попыток ограбления разными людьми.
Затем я подошел к боковой двери, вышел наружу, с облегчением избавившись от едких испарений, и огляделся. Участок заросшей травой земли упирался в кирпичную стену футов семи высотой. Я задумался. Нужно поговорить с Оукденом с глазу на глаз, без помощника: кроме меня, Оукденединственный человек вне стен дворца, кто знает о «Стенании».
Николас, позвал я, сходи посмотри, что там за стеной.
Молодой человек легко залез на стену.
Там сад. Но не намного отличается от участка с этой стороны.
Спустись на ту сторону, посмотри, куда могли убежать преступники после убийства Грининга. Может быть, остались какие-то следы. А потом приходи, я буду в доме у Оукдена.
Овертон как будто смутился.
А что, если хозяева увидят, что я шныряю в их саду?
Придумай какое-нибудь оправдание, улыбнулся я. Хороший юрист всегда должен уметь что-нибудь придумывать на ходу.
Глава 8
Мастер Джеффри Оукден владел трехэтажным домом. На нижнем этаже располагалась книжная лавка, и на столе перед ней были выставлены книги. Они были разного сортаот «Замка здоровья» Элиота до маленьких книжечек по астрологии и травам и латинской классики. Была пара молитвенниковутвержденных Церковью небольших томиков, не больше кисти руки, чтобы можно было читать на ходу. С верхних этажей доносились ритмичные удары: новые листы клались под пресс, пресс быстро опускался посредством винта, листы вынимались и на их место вставлялись новые. В дверях стоял стариксложив на груди жилистые, тронутые артритом руки, он сторожил лавку и настороженно посмотрел на меня. Наверное, он видел, как мы с Николасом входили в лачугу Грининга.
Я улыбнулся:
Дай вам Бог хорошего дня, добрый человек. Я юрист, представляю интересы родителей покойного мастера Грининга.
Старик снял шапку, открыв плешивую макушку.
Да помилует Господь его душу, проговорил он и тяжело закашлялся.
У меня есть разрешение констебля Флетчера расследовать это дело. Вы, случайно, не помощник мастера Оукдена, который видел выбегающих из дома людей?
Да, это я, сэр, ответил мой собеседник уже более приветливо. Джон Хаффкин, к вашим услугам.
А я мастер Шардлейк. Не расскажете ли вы мне, как все это произошло?
Джон кивнул, явно обрадованный возможностью еще раз рассказать эту историю.
Это случилось поздно вечером, я помогал мастеру Оукдену у станка. Он печатает книгу о путешествиях в Новый Свет с гравюрами обитающих там удивительных существ. Большой заказ, мы работали до самой темноты. Старик вздохнул. Теперь мастер Оукден нанял в подмастерья этого болвана Элиаса, а меня поставил присматривать за лавкой днем. Он снова вздохнул. Но тридцать лет на этой работе износили мои суставы. И грудь
В тот вечер напомнил я, возвращая его к теме.
Работа только что закончилась, мы развешивали листы, чтобы просохли за ночь. Окна были открыты, и мы услыхали шум по соседству. Крики, а потом призыв на помощь. Мы с мастером Оукденом переглянулись. Иногда бывало слышно, как мастер Грининг громко спорил со своими друзьями, но тут были слышны звуки насилия, и мы бросились вниз по лестнице. Мастер Оукден побежал к соседнему дому, а я остался в дверях. С моими суставами и больной грудью от меня было бы мало толку Он пристыженно посмотрел на меня.