И мама прикоснулась к револьверу под платьем, убеждаясь, что он по-прежнему там.
* * *
Что ты сегодня принес? спрашивает Некко у Гермеса, присоединившись к нему на заднем сиденье. Они заполнили подушками место между задними и передними сиденьями, соорудив одну большую постель. Гермес называет ее «гнездом», и Некко нравится сворачиваться калачиком рядом с ним по вечерам, зарываться в одеяла и представлять их подземными существами, кроликами в надежной и уютной норе.
Гермес добавил новые подарки на полку над задним сиденьем, к остальным сокровищам, собранным там: сладости, банка, которой Некко пользуется для проращивания семян, красивые камушки, кукла Надежда. Вязальные спицы и пряжа лежат рядом с единственной вещью, оставшейся от матери: золотым медальоном с отцовской фотографией внутри. Но это странная фотография, потому что папа на неймаленький мальчик. Еще до того, как он познакомился с мамой. Худой темноволосый мальчик в костюме Робин Гуда, который держит самодельный лук и носит на спине колчан со стрелами.
Ты починил мое ожерелье? спрашивает Некко. У нее есть талисман, который она носит на шее: маленький бронзовый слоник, принадлежавший отцу. Он подарил его дочери на четырнадцатый день рождения, за несколько недель до Потопа. Цепочка на прошлой неделе сломалась, и Гермес забрал ожерелье, сказав, что починит его. Он знает ювелира, которому иногда сбывает товар. Этот парень может починить сломанную застежку.
Еще нет, говорит Гермес и хмурится.
Тогда что ты принес?
Новости, отвечает он и на секунду отворачивается. Мне есть чем поделиться с тобой. Это нечто важное, и оно все изменит, но так будет лучше для будущего. Я правда верю в это.
Его голос звучит так, как будто он пытается убедить не только Некко, но и самого себя.
Что это? От беспокойства у нее начинает болеть горло.
Пока не могу сказать. Не сейчас. Я должен показать тебе.
Показать? И когда ты мне это покажешь?
Завтра. Я отведу тебя завтра.
Куда?
Увидишь. Гермес откидывает волосы с ее лица, целует в лоб и привлекает к себе. Тогда ты все поймешь.
Она прислоняется к нему и видит шнурок у него на шее. Потянувшись к шнурку, она вынимает ключ необычного вида. Стержень ключа имеет форму цилиндра с мелкими зубчиками по сторонам. Головка покрыта ярко-оранжевым пластиком с номером 213, вытисненным черными цифрами.
Что это?
Это часть того, что я собираюсь показать тебе.
Но что
Гермес подносит палец к ее губам.
Имей терпение, говорит он. Завтра я тебе все покажу.
Она смотрит на странный маленький ключ, который он убирает под рубашку.
Зато я могу показать тебе вот это, с улыбкой говорит Гермес и запускает руку во внешний клапан рюкзака. Он достает оттуда буханку хлеба, кусок сыра и два яблока.
Некко сильно проголодалась, но, как только запах сыра ударяет ей в нос, желудок переворачивается.
Ты в порядке?
Она кивает и сглатывает жидкость, накопившуюся во рту, стараясь не срыгнуть.
Все нормально, говорит Некко и глубоко дышит.
В последнее время ее часто рвало, но она не говорила об этом Гермесу. Впрочем, довольно скоро она не сможет утаивать от него свое положение. Она размышляет над этим уже несколько недель, стараясь определить, как нужно рассказать ему об этом. Она смотрит на вязальные спицы и вспоминает, как сидела у ног матери вместе с Эрролом в теплой гостиной под успокаивающее клик-клик-клик других спиц. Если бы мама была здесь, она сказала бы, что спицы, которые принесла девочка, были важным знаком или символом. Мама верила в символы и тайные послания. Она была такой даже до Потопа.
У меня тоже есть сюрприз, говорит Некко.
Правда? спрашивает Гермес, отрывая кусок хлеба и отрезая ломтик сыра.
Это большой сюрприз, и я не уверена, что он тебе понравится.
Что такое? спрашивает Гермес и откладывает еду в сторону.
Ну, дело в том Некко замолкает, словно боится продолжать. Но она не трусиха. Она Огненная Дева. Я беременна. Она позволяет словам вылетать, как искрам, и видит потрясение, которое они вызывают у него.
Ты ты уверена? мямлит он.
Не сказала бы, если бы не была уверена.
Но мы были осторожны, говорит Гермес.
Полагаю, недостаточно осторожны, отзывается она.
Ничего себе, бормочет он, таращась на нее. Ребенок? Ты давно знаешь?
Последние две недели.
Это потрясает его еще больше, чем главная новость.
Почему же ты не сказала мне?
Мне нужно было подумать. Понять, чего я хочу.
Наступает пауза, как будто оба затаили дыхание.
И?..
И я решила, что хочу сохранить ребенка, говорит Некко. Но я не жду ничего от тебя. Я знаю, что последнее, чего ты хочешь, это стать отцом, особенно таким образом. Думаю, мне следует обратиться в приют «Маяк» или в другое похожее место. Уйти с улицы, провериться в клинике.
Она читала о беременности в библиотеке и сейчас думает о разных вещах, которые могут пойти вкривь и вкось: внематочная беременность, выкидыш, различные врожденные дефекты. Ей нужно дать ребенку шанс родиться здоровым. Ей нужна хорошая еда. Безопасное место для сна. Витамины. Ей нужно принимать специальные витамины с железом и фолиевой кислотой. Так сказано в книгах.
Гермес широко улыбается:
У тебя будет ребенок.
Да, говорит Некко. У нее немного кружится голова, потому что, когда слышишь такие слова от кого-то еще, это делает их реальными.
Он кладет руку ей на живот. Его ладонь теплая, пальцы мозолистые и загрубевшие.
Ты будешь мамой, говорит он. А я собираюсь стать отцом.
Когда Некко слышит эти слова, то ее как будто подхватывает огромная волна и выносит на далекий, очень далекий берег. Берег, где существуют мамы, папы, крошечные младенцы, песенки и детские колыбельные. «Послушайте сказочку, вы, шалуны, / Корова подпрыгнула выше луны!» Но потом накатывает другая волна воспоминанийта, что угрожает разрушить все, что может вернуть ей вкус к нормальной жизни. Это наследие Потопа. Некко бьется, стараясь вырваться на поверхность, голова пульсирует болью.
Да, говорит Некко.
Ты уверена, что хочешь этого? спрашивает Гермес. Стать мамой?
Он говорит так, словно ей под видом подарка вручили нечто неправильное: две пары левых туфель, чайную чашку с дырой в донышке.
Да, уверена. Но, повторяю, тебе не обязательно приобщаться к этому. Я и сама могу справиться.
Но я часть этого, говорит Гермес и привлекает Некко к себе. Я никуда не денусь. Я буду заботиться о тебе и малыше, и у нас будет настоящая семья. Ты увидишь. Все это делает гораздо более важной ту вещь, которую я хочу показать тебе завтра. Это просто идеально.
Настоящая семья. Некко даже не уверена, что это значит. Она помнит своих родителей, ухаживавших за ней перед сном, еще до наводнения, когда она была просто маленькой девочкой. Мама причесывала и заплетала ей волосы, а папа читал сказку. Каждый вечер она была счастлива и чувствовала себя целой. Некко закрывает глаза, сосредотачивается, и воспоминание исчезает. Оно было изгнано, как и все остальные, которые приходили раньше. Она как следует постаралась убрать все воспоминания о своей семье, о том, как она росла до Потопа. Некко держит их запертыми во внутреннем ящике, потому что слишком мучительно думать о том, как все было раньше. Так она выживает, так спасается от безумия. От того безумия, которое поразило ее маму.
Некко понимает, что это несправедливо, что жизнь подарила ей ребенка именно сейчас, когда она живет в автомобиле и глотает огонь ради сладостей и побрякушек. Но она все изменит. Теперь у нее есть смысл. И мамы больше нет. Нет причин продолжать жить так, словно она в бегах. То, что говорила мама, это бредовые мысли, навеянные дьявольским зельем. Никакой дурной человек не охотился на них. Никто не наблюдал за ними, прячась в тени. Пора двигаться вперед. Пора уйти с улицы.
Она придет в приют и обратится за помощью. И мало-помалу они с Гермесом начнут строить настоящую жизнь. Квартира. Колыбелька для младенца. Некко научится вязать. Пользоваться спицами, которые достала сегодня, для изготовления крошечных пинеток и детской шапочки. Клик-клик-клик, скажут спицы, когда она начнет вязать в кресле-качалке, точно так же, как когда-то делала мама.
Все будет нормально, говорит Гермес. Черт, даже больше, чем нормально. Я могу с этим справиться. Могу даже обратиться к своей семье, если придется. Мой папашаполный говнюк, но мама нам поможет. Мы это переживем.
Гермес укачивает ее, и Некко закрывает глаза, ощущая, как ключ, который он носит на шее, прижимается к ее спине. Некко представляет ребенка, спрятанного глубоко внутри нее, крошечного головастика с жабрами, вдыхающего жидкость.
Некко засыпает и видит во сне, как толкает детскую коляску, переходя через мост. Потом ее кожа леденеет, потому что это не просто мост, а Стальной мост, с которого прыгнула мама, бросившись в илистую реку в пятидесяти футах внизу.
Но Некко каким-то образом просверлила дыру во времени, и мама снова здесь, снова живая, стоящая на краю, глядящая в воду. Ее рот запятнан красным, обожженные волосы торчат пучками. С нее капает, как будто она только что выбралась из воды. На шее у нее висит ключ Гермеса.
Мама?
Мама отворачивается от воды и смотрит на Некко.
Я ждала тебя, с улыбкой говорит она и показывает зубы цвета крови. Дай посмотреть на моего внука.
Некко нагибается, чтобы распахнуть полог коляски, но не может этого сделать. Она боится того, что может там обнаружить.
Иногда, говорит мама, цепляясь за ключ, висящий у нее на шее, иногда правдаэто не то, чему ты хочешь посмотреть в лицо. Иногда лучше не знать.
Тео
Тео быстро идет по тротуару; в левой руке она держит сигарету, а пальцы правой руки нервно перебирают аккуратно связанные нити алой пряжи и беспокойно дергают ее. Понравится ли Ханне? Не сочтет ли она вязаный шарф очередной глупостью? Внезапно это кажется мягкотелым, слишком сентиментальным.
Мимо с рокотом проезжает трейлер с надписью «ПОМОЖЕМ С БОЛЬШИМ ПЕРЕЕЗДОМ»; из выхлопных труб вырываются дизельные пары. Кто-то приезжает. Или уезжает, если ему повезло, из этого вонючего города.
Тео находится на Ферст-стрит, мощенной старым булыжником и полной магазинчиков и кафе, обслуживающих посетителей из колледжа. Эта часть города претендует на нечто иное, по сравнению с тем, чем он является на самом деле. Эта часть говорит: «Здесь оживленный, веселый университетский городок!» но стоит отойти на три квартала в любом направлении, и становится ясно, в какой экономической дыре находится город. Вы увидите заколоченные витрины с разбитыми окнами и нищего, выпрашивающего мелочь на углу с плакатом в руках: «Лучше попрошайничать, чем красть».
Тео минует вывески «Буррито от Синего Койота», «Кружево и лаванда: товары для тела и духа», «Карандаши и краски», «Книги Двуречья» и кафе («Сегодня поэтическая вечеринка!»), а также кофейню «Миллхауз», где люди сидят за столиками снаружи и пытаются не замечать вонь от бумажной фабрики, оседающую на их кофе-латте.
Тео дотягивает сигарету, давит окурок каблуком и смотрит на часы. Половина одиннадцатого. Вот черт, она опоздает. И все потому, что Люк отвел ее посмотреть на Огненную Деву. Он слишком боялся провернуть сделку в школе, так что они перешли к делу, когда пересекли улицу с толпой детей. Тео вручила ему коричневый бумажный пакет с двумя унциями кокаина, завернутыми в пластик, а он передал ей конверт с двумя тысячами баксов. Шито-крыто. Она и не думала, что люди еще употребляют кокаин, и редко что-то продавала школьникам. Люк собирался перепродать «коку» своему кузену за городом ради шальной прибыли, так он ей сказал, но Тео было наплевать. Этот парень был мерзким пронырой. Пока он давал ей деньги и не попадался с наркотиками, все было в порядке. Ноша в ранце весь день причиняла сосущее беспокойство и наводила на подозрения, что она снова и снова испытывает свою удачу.
А потом все вдруг закончилось, и Тео испытала сладостное облегчение от того, что все-таки увидела Огненную Деву. Ради фокуса она отдала ей розовые вязальные спицы (это ничего, у нее были спицы такого же размера; она закупила целый комплект вязальных спиц и пряжи на церковной благотворительной распродаже в прошлом году). Она давно слышала истории об Огненной Деве от мальчишек, которые называли ее колдуньей и говорили, что она может выпускать молнии из пальцев и глотать огонь. Кто-то еще сказал, что она делает минет за десять долларов.
Тео не поверила этому. Тем более после того, как увидела ее. Девушка оказалась круче, чем она представляла; такая не любит всякое дерьмо и держит наготове нож, чтобы подтвердить это.
Тео улыбается, думая об этом. Возможно, ей тоже следует носить нож в сапоге. Может быть, Ханна решит, что это сексуально.
Она улыбается шире и сильнее: улыбка от края до края. Беспокойство прошло. Голова почти кружится от нового ощущения жизни. Как у ребенка, который только что прыгнул в омут на спор с самой высокой скалы, а потом выплыл, живой и здоровый. Теперь осталось лишь передать деньги Ханне, и дело с концом. Тео скажет, чтобы ей больше не давали больших партий товара для переноски. Это слишком обременительно.
Она мысленно возвращается к шарфу. Может быть, в конце концов, не следует отдавать его Ханне, хотя Тео так кропотливо трудилась целую неделю, прямая петля, изнаночная петля, ряд за рядом, уверенная в том, что сам факт вязки шарфа для Ханны как-то соединит их, словно маленькие узелки, вывязываемые на спицах, могут создать сеть, охраняющую от любых опасностей.
* * *
Они познакомились три месяца назад в Эшфордской библиотеке, в биографической секции. Тео высматривала книги о Ф. Т. Барнуме, а Ханна рылась на полках.
Вы не видели ничего об Уильяме Дженсене? спросила она.
О ком? переспросила Тео, глядя на девушку перед собой. Она была немного ниже Тео, в джинсах, шлепанцах и черной футболке. Ее волосы были зачесаны назад в жалком подобии «конского хвоста», а солнечные очки с зеркальными линзами красовались на лбу.
О Дженсене знаете, о том парне, который построил мукомольню в этом городе. Вы знаете, что его жена и сын были убиты? Она выждала паузу, потом распахнула глаза и добавила низким, зловещим голосом: Обезглавлены.
Она провела пальцем по горлу, чтобы усилить впечатление.
Ого, сказала Тео. Я и не знала.
Абсолютная правда. Просто поразительно, сколько мрачных историй происходило в этом городе, тех, о которых не рассказывают в школе, приходится копать, чтобы найти их. Я тут вроде эксперта. Двойное убийство Дженсенов так и не было раскрыто. Полицейские думали, что это сделал сам Дженсен, но у него было железное алиби. Бедный мужик так и не пришел в себя. Я провожу исследование о старых преступлениях в Эшфорде для летнего курса социологии. Но ничего не могу найти здесь о Дженсене.
Тео посмотрела на полки.
Э-э-э Кажется, за углом есть секция, посвященная местной истории.
А, ну конечно. Спасибо! Ханна завернула за угол, вышла с книгой и устроилась на стуле. Тео села напротив нее. Ханна потрескивала костяшками пальцев при чтении, вытягивая по одному пальцу, а потом резко сгибала их и надавливала сверху: поп, поп, поп.
Прощу прощения, сказала она, когда заметила, что Тео смотрит на нее. Это неприятная привычка, но она помогает мне сосредоточиться. Чаще всего я даже не замечаю, что делаю.
Все в порядке, успокоила Тео. У всех есть дурные привычки.
Ханна какое-то мгновение пристально смотрела на Тео, словно оценивая ее.
Но только не у вас. Вы не похожи на девушку, у которой есть хотя бы одна дурная привычка.
Ее тон показался неожиданно игривым. Могла ли Ханна что-то заподозрить? Неужели ей удалось заглянуть в сокровенные мысли Тео, в которых той было трудно признаться даже самой себе?
Тео рассмеялась и посмотрела на открытую книгу, которую держала в руках.
У меня их целая куча.
Дурных привычек? И даже неприличных?
Может быть. Сердце учащенно забилось, пока Тео гадала, что произойдет дальше.
Возможно, на этом все закончится. Девушка просто встанет и уйдет. На самом деле, это и к лучшему, внушала себе Тео. Это реальная жизнь, а не безумный роман или артхаусное кино. Девушка уйдет, а Тео сдаст свою книгу, отправится домой и закажет ужин на дом для себя и мамы. Обычная вечерняя процедура по пятницам.
Девушка закрыла книгу по истории Эшфорда, но продолжала смотреть на Тео.