С ней все будет в порядке, сказал Маэстро, усаживаясь за стол.
Перед ним была разложена карта Имаджики. В каждом Доминионе рядом с тем местом, где должны были проводиться заклинания, были написаны имена Маэстро и их помощников. Он просмотрел их и обнаружил, что кое-кого знает. Тик Ро был упомянут как заместитель Утера Маски; присутствовал и Скопикв роли помощника заместителя Херате Хаммеръока, возможно отдаленного предка того Хаммеръока, который повстречался им с Паем в Ванаэфе. Имена из двух различных прошлых встретились на этой карте.
Ты меня не слушаешь, сказал Джошуа.
Я же сказал тебе, что с ней все будет в порядке, ответил Маэстро. Этот ритуал сложен, но не опасен.
Тогда позволь мне присутствовать, сказал Годольфин, нервно ломая пальцы. Я помогу тебе не хуже твоего несчастного мистифа.
Я даже не сказал Пай-о-па о том, что мы собираемся делать. Это касается только нас. Тебе надо только привезти сюда Юдит завтра вечером, а я позабочусь обо всем остальном.
Она такая ранимая.
Лично мне она кажется очень уверенной в себе, заметил Маэстро. И очень возбужденной.
Годольфин окинул его ледяным взглядом.
Брось эти шутки, Сартори, сказал он. Мало того что вчера Роксборо целый день подряд шептал мне на ухо, что не доверяет тебе, так теперь мне еще приходится терпеть твою наглость.
Роксборо ничего не понимает.
Он говорит, что ты сходишь с ума по женщинам, так что кое-какие вещи он понимает прекрасно. По его словам, ты подглядываешь за какой-то девчонкой в доме напротив
Даже если и так?.
Как ты сможешь сосредоточиться на Примирении, если мысли твои все время направлены на другое?
Ты хочешь убедить меня, что я должен разлюбить Юдит?
Я думал, магия для тебяэто религия
Так и она моя религия.
Преданность, священная тайна
То же самое можно сказать и о ней. Он засмеялся. Когда я в первый раз увидел ее, я словно заглянул в другой мир. Я понял, что жизнь свою поставлю на кон, лишь бы овладеть ей. Когда я с ней, я снова чувствую себя неофитом, который шаг за шагом подкрадывается к чуду. Осторожными шагами, сгорая от возбуждения
Все, хватит!
Вот как? Тебе неинтересно, почему я так хочу оказаться внутри нее?
Годольфин окинул его скорбным взглядом.
Не то чтоб очень, сказал он. Но если ты не скажешь мне, сам я никогда этого не пойму
Потому что тогда мне удастся ненадолго забыть, кто я такой. Все мелочи и частности исчезнут. Мое честолюбие. Моя биография. Все. Я буду полностью развоплощен, и это приблизит меня к Божеству.
Непонятным образом ты все сводишь к этому. Даже собственную похоть.
Всеедино.
Мне не нравится, когда ты говоришь о едином. Ты становишься похож на Роксборо с его поговорками! «В простотенаша сила», и все в этом роде
Я совсем не это имел в виду, и ты знаешь. Просто женщины стоят у начала всего, и я люблюкак бы это выразить? припадать к истоку как можно чаще.
Ты считаешь, что ты всегда прав? спросил Годольфин.
Чего ты такой кислый? Еще неделю назад ты молился на каждое мое слово.
Мне не нравится наша затея, сказал Годольфин. Юдит нужна мне самому.
И она будет у тебя. И у меня тоже. Б этом-то и вся прелесть.
Между ними не будет никакой разницы?
Абсолютно. Они будут идентичны. До мельчайшей морщинки, до реснички.
Так почему же тогда мне должна достаться копия?
Ответ тебе прекрасно известен: потому что оригинал любит меня, а не тебя.
И как же я не догадался спрятать ее от тебя?
Ты не смог бы нас разлучить. Не будь таким печальным. Я сделаю тебе Юдит, которая будет сходить с ума по тебе, по твоим сыновьям и сыновьям твоих сыновей, пока род Годольфинов не исчезнет с лица земли. Чего же в этом плохого?
Стоило ему задать этот вопрос, как в комнате погасли все свечи, кроме той, что была у него в руках, а вместе с ними погасло и прошлое. Неожиданно он вновь оказался в пустом доме, где рядом завывала полицейская сирена. Пока машина неслась по Гамут-стрит, озаряя голубыми вспышками окна, он вышел из столовой в холл. Через несколько секунд еще одна завывающая машина промчалась мимо. Хотя вой сирен ослаб и вскоре совсем затих, вспышки остались, но из синих они превратились в белые и утратили регулярность. В их свете он вновь увидел дом в прежней его роскоши. Но теперь он уже не был местом споров и смеха. И сверху, и снизу доносились рыдания, а каждый уголок был пропитан запахом животного ужаса. Крыша сотрясалась от ударов грома, и не было дождя, чтобы смягчить его злобный гнев.
«Я больше не хочу здесь находиться», подумал он. Предыдущие воспоминания позабавили его. Ему нравилась роль, которую он играл в происходящих событиях. Но эта темнотасовсем другое дело. Она была исполнена смерти, и единственное, что он хотел, это убраться как можно дальше отсюда.
Вновь вспыхнула жуткая, синевато-багровая молния. В ее свете он увидел Люциуса Коббитта, стоявшего на лестнице и так ухватившегося за перила, словно это была его последняя опора. Он прикусил язык, или губу, или и то и другое, и кровь, смешавшаяся со слюной, стекала струйкой у него по подбородку. Поднявшись по лестнице, Миляга уловил запах экскрементов. Паренек от страха наделал в штаны. Заметив Милягу, он обратил к нему умоляющий взгляд.
Как могла произойти ошибка, Маэстро? всхлипнул он. Как?
Миляга вздрогнул. Сознание его затопили воспоминания, куда более ужасные, чем то, что ему довелось видеть у Просвета. Сбой в ходе Примирения произошел внезапно и имел катастрофические последствия. Он застал Маэстро всех пяти Доминионов врасплохв такой тонкий и ответственный момент ритуала, что они оказались не готовы к тому, чтобы его предотвратить. Духи всех пяти уже поднялись из своих кругов и, неся с собой образы своих миров, сошлись над Анойбезопасной зоной, которая появляется в сердце Ин Ово каждые два столетия. Там, в течение хрупкого промежутка времени, и должно было свершиться чудо, когда Маэстро, неуязвимые для обитателей Ин Ово, освобожденные и обретшие дополнительные силы благодаря нематериальному состоянию, сбрасывали с себя ношу своих миров, чтобы дух Аны мог довершить дело слияния Доминионов. Это был самый ответственный этап, и он вот-вот уже должен был благополучно завершиться, когда в том самом круге камней, где лежала телесная оболочка Маэстро Сартори и который отгораживал внешний мир от потока, ведущего в центр Ин Ово, образовалась брешь. Из всех возможных сбоев в ходе церемонии этот был наименее вероятнымкак если бы Христос не сумел осуществить чуда с тремя хлебами из-за того, что в тесте было недостаточно соли. Но сбой произошел, и образовавшаяся брешь не могла быть устранена до тех пор, пока Маэстро не вернулись в свои тела и не исполнили соответствующие ритуалы. А до этого изголодавшиеся обитатели Ин Ово получили свободный доступ в Пятый Доминион и, кроме того, к телам самих Маэстро, которые в смятении покинули Ану, преследуемые по пятам гончими Ин Ово. Сартори, несомненно, погиб бы наравне с остальными, если бы не вмешательство Пай-о-па. Когда в круге образовалась брешь, Годольфин распорядился изгнать мистифа из Убежища, чтобы он не смущал собравшихся своими тревожными пророчествами. Ответственность за выполнение этого распоряжения легла на плечи Эбилава и Люциуса Коббитта, но ни один из них не был достаточно силен, чтобы удержать мистифа. Он вырвался у них из рук, ринулся через Убежище и нырнул в круг, где находился его хозяин в облике ослепительно сиявшего пламени. Пай усердно подбирал крохи знаний со стола Сартори. Он знал, как защитить себя от потока энергии, ревущего внутри круга, и ему удалось вытащить Маэстро из-под носа у приближающихся овиатов.
Не зная, к чему прислушиватьсято ли к тревожным предупреждениям мистифа, то ли к увещеваниям Роксборо оставаться на месте, зрители в смятении толпились в Убежище. И в этот момент появились овиаты.
Они действовали быстро. Мгновение назад Убежище было мостом в иной мир. В следующее мгновение оно превратилось в скотобойню. Ошарашенный своим внезапным падением с небес на землю, Маэстро успел заметить лишь отрывочные картины резни, но они оказались выжженными на его сетчатке, и теперь Миляга вспомнил их во всех подробностях. Эбилав в ужасе царапал землю, исчезая в беззубом рте овиатаразмером с быка, но внешним видом смахивавшего на эмбрион, который опутал жертву дюжиной языков, тонких и длинных, как бичи; Макганн оставил руку в пасти скользкой черной твари, по которой пробегала рябь, когда она двигалась, но сумел вырваться, превратившись в фонтан алой крови, пока тварь увлеклась более свежим куском мяса; Флоресбедный Флорес, который появился на Гамут-стрит еще только вчера, с рекомендательным письмом от Казановы, был схвачен двумя существами с черепами, плоскими, как лопаты, и сквозь их прозрачную кожу Сартори мельком увидел ужасную агонию жертвы, голова которой уже была в глотке одной твари, а ноги еще только пожирались другой.
Но наибольший ужас охватил Милягу при воспоминании о гибели сестры Роксбороне в последнюю очередь потому, что тот приложил огромные усилия, чтобы удержать ее от посещения церемонии, и даже унизился перед Маэстро, умоляя его поговорить с женщиной и убедить ее остаться дома. Он действительно поговорил с ней, но при этом сознательно превратил предупреждение в обольщениесобственно говоря, почти в буквальном смысле слова, и она пришла не только ради самой церемонии Примирения, но и для того, чтобы снова встретиться взглядами с человеком, предостережения которого звучали так соблазнительно. Она заплатила самую ужасную цену. Три овиата подрались над ней, словно голодные волки из-за кости, и еще долго не смолкал ее умоляющий вопль, пока троица тянула в разные стороны ее внутренности и тыкалась в огромную дыру в черепе. К тому времени, когда Маэстро при содействии Пай-о-па сумел с помощью заклинаний загнать тварей обратно в круг, она умирала в спиралях собственных кишок, мечась, словно рыба, которой крючок распорол живот.
Позже Маэстро услышал вести о катастрофах, постигших другие круги. Везде была одна и та же история: овиаты появлялись в толпе невинных людей и начинали кровавое побоище, которое прекращалось только тогда, когда кому-либо из помощников Маэстро удавалось загнать их обратно. За исключением Сартори, все Маэстро погибли.
Лучше бы я умер вместе с остальными, сказал он Люциусу.
Юноша попытался было возразить, но зашелся в приступе рыданий. В этот момент внизу, у подножия лестницы, раздался другой голос, хриплый от скорби, но сильный:
Сартори! Сартори!
Он обернулся. В холле стоял Джошуа. Его прекрасное пальто дымчато-синего цвета было забрызгано кровью. И его руки. И его лицо.
Что нас ждет? закричал он. Эта буря! Она разорвет мир в клочки!
Нет, Джошуа!
Не лги мне! Никогда еще не было такой бури! Никогда!
Возьми себя в руки
Господи Иисусе Христе, прости нам наши прегрешения.
Это не поможет, Джошуа.
Б руках у Годольфина было распятие, и он поднес его к губам.
Ах ты, безбожный ублюдок! Уж не демон ли ты? Я угадал? Тебя подослали, чтобы ты соблазнил наши души? Слезы текли по его безумному лицу. Из какого ада ты к нам явился?
Из того же, что и ты. Из земного.
И почему я не послушал Роксборо? Ведь он все понял! Он повторял снова и снова, что у тебя есть какой-то тайный план, но я не верил ему, не хотел ему верить, потому что Юдит полюбила тебя, а как могла эта воплощенная чистота полюбить нечестивца? Но ты и ее сбил с пути, ведь так? Бедная Юдит! Как ты сумел заставить ее полюбить тебя? Как тебе это удалось?
В чем ты еще меня обвинишь?
Признавайся! Как?
Ослепленный яростью, Годольфин двинулся вверх по лестнице навстречу соблазнителю.
Миляга ощутил, как рука его взлетела ко рту. Годольфин замер. Этот трюк был ему известен.
Не достаточно ли крови пролили мы сегодня? сказал Маэстро.
Ты пролил, ты, ответил Годольфин, тыча пальцем в Милягу. И не надейся на спокойную жизнь после этого, сказал он. Роксборо уже предложил провести чистку, и я дам ему столько гиней, сколько потребуется, чтобы сломать тебе хребет. Ты и вся твоя магия прокляты Господом!
Даже Юдит?
Я больше не желаю видеть это создание.
Но она твоя, Джошуа, бесстрастно заметил Маэстро, спускаясь вниз по лестнице. Она твоя на вечные времена. Она не состарится. Она не умрет. Она будет принадлежать роду Годольфинов до конца света.
Тогда я убью ее.
И замараешь совесть гибелью невинной души?
У нее нет души!
Я обещал тебе Юдит с точностью до последней реснички, и я сдержал обещание. Религия, преданность, священная тайна. Помнишь? Годольфин закрыл лицо руками. Онаэто единственная по-настоящему невинная душа среди нас, Джошуа. Береги ее. Люби ее, как ты никогда никого не любил, потому что онаэто наша единственная победа. Он взял Годольфина за руки и отнял их от его лица. Не стыдись своего былого честолюбия и не верь тому, кто будет утверждать, что все это были козни дьявола. То, что мы сделали, мы сделали ради любви.
Что именно? сказал Годольфин. Юдит или Примирение?
Все этоедино, ответил он. Поверь хотя бы этому.
Годольфин высвободил руки.
Я никогда ни во что больше не поверю, сказал он и, повернувшись к Миляге спиной, стал спускаться вниз тяжелым шагом.
Стоя на ступеньках и глядя вслед исчезающему воспоминанию, Миляга распрощался с Годольфином во второй раз. С той ночи он уже ни разу не видел его. Через несколько недель Джошуа удалился в свое загородное поместье и добровольно заточил себя там, занимаясь молчаливым самобичеванием до тех пор, пока отчаяние не разорвало на части его сердце.
Это моя вина, раздался у него за спиной голос юноши.
Миляга забыл, что Люциус по-прежнему стоит у него за спиной. Он повернулся к нему.
Нет, сказал он. Ты ни в чем не виноват.
Люциус вытер кровь с подбородка, но унять дрожь ему так и не удалось. В паузах между спотыкающимися словами было слышно, как стучат его зубы.
Я сделал все, что вы мне велели сказал он, клянусь. Клянусь. Но я, наверное, пропустил какие-то слова в заклинаниях или я не знаю может быть, перепутал камни.
О чем ты говоришь?
Камни, которые вы дали мне, чтобы заменить те, что с изъяном.
Я не давал тебе никаких камней, Люциус.
Но как же, Маэстро? Вы ведь дали мне их. Два камня, чтобы вставить в круг. А те, что я выну, вы велели мне закопать под крыльцом. Неужели вы не помните?
Слушая мальчика, Миляга наконец-то понял, почему Примирение окончилось катастрофой. Его двойниксотворенный в комнате верхнего этажа этого самого домаиспользовал Люциуса, чтобы тот подменил часть круга камнями, которые били точными копиями оригиналов (дух подделки был у него в крови), зная, что они не выдержат, когда церемония достигнет своего пика.
Но в то время, как человек, вспоминавший все эти сцены, разобрался в том, что произошло, Маэстро Сартори, который тогда не подозревал о двойнике, рожденном в утробе двойных кругов, пребывал в полном неведении.
Ничего подобного я тебе не велел, сказал он Люциусу.
Я понимаю, ответил юноша. Вы хотите возложить вину на меня. Что ж, для этого Маэстро и нужны ученики. Я умолял вас об ответственности, и я рад, что вы возложили ее на меня, пусть даже я и не сумел с ней справиться. С этими словами он сунул руку в карман. Простите меня, Маэстро, сказал он и, с быстротой молнии выхватив нож, направил его себе в сердце. Едва кончик лезвия успел оцарапать кожу, как Маэстро перехватил руку юноши и, вырвав нож, швырнул его вниз.
Кто дал тебе на это разрешение? сказал он Люциусу. Я думал, ты хочешь стать моим учеником.
Я действительно хотел этого, ответил юноша.
А теперь тебе расхотелось? Ты познал унижение и решил, что с тебя хватит.
Нет! запротестовал Люциус. Я по-прежнему жажду мудрости. Но ведь этой ночью я не справился
Этой ночью мы все не справились! сказал Маэстро. Он обнял дрожащего юношу за плечи и мягко заговорил.
Я не знаю, как произошла эта трагедия, сказал он. Но в воздухе я чую не только запах твоего дерьма. Кто-то составил заговор против нашего замысла, и если бы я не был ослеплен своею гордыней, возможно, я сумел бы вовремя его разглядеть. Ты ни в чем не виноват, Люциус. И если ты лишишь себя жизни, то ты этим не воскресишь ни Эбилава, ни Эстер, ни других. А теперь слушай меня внимательно.
Я слушаю.
Ты по-прежнему хочешь быть моим учеником?
О да!
Готов ли ты выполнить мое поручение в точности?
Все, что угодно. Только скажите, что я должен сделать.
Возьми мои книгистолько, сколько сможешь унести, и отправляйся как можно дальше отсюда. Если сумеешь освоить заклинанияна другой конец Имаджики. Куда-нибудь, где Роксборо и его ищейки никогда тебя не найдут. Для таких людей, как мы, наступает трудная зима. Она убьет всех, кроме самых умных. Но ты ведь сможешь стать умным, не так ли?
Да.
Я был уверен в тебе, улыбнулся Маэстро. Ты должен обучаться тайком, Люциус, и тебе обязательно надо научиться жить вне времени. Тогда годы не состарят тебя, и когда Роксборо умрет, ты сможешь повторить попытку.