Фалько поглядел на него удивленно и повернулся к Канарису. Тот безмятежно кивнул. Кюссен улыбался, словно кот перед тем, как сожрать мышь, адмирал же раздраженно грыз черенок трубки.
Не знаю, какого они все находят в Пикассо, процедил он. Но это мировая знаменитость.
Канарис продолжал разглядывать Фалько.
Вполне заслуженно. А вам он нравится?
Да как вам сказать Фалько скривил губы, показывая безразличие. Это не для меня.
Хорошо знакомы с его творчеством?
Более или менее Ну, впрочем, он, конечно, ни на кого не похож. Оригинальный художник.
Адмирал чуть не подскочил на стуле:
Оригинальный?! Эта красная сволочь?
О вкусах не спорят, господин адмирал.
В самом деле, примирительно высказался Канарис.
Да ведь я его не расхваливаю. В наше время есть и похуже.
Фалько откинулся на спинку стула. Таблетка уже оказала свое благотворное действие, он соображал теперь отчетливо и быстро, и в душе при этом царило беспричинное ликование. Новое приключение осторожно постучалось в дверь. Сейчас он был в форме.
Как ты, наверно, знаешь, продолжал адмирал, а не знаешь, так я тебе говорю: этот самый пачкун и мазила Пикассо обитает в Париже. Там одна из его студий. Симпатии его к Республике известны, равно как и дружеские связи, так что распространяться об этом не стану. Тут важно лишь, что заказ он принял и уже несколько дней над ним работает.
А сюжет какой?
Вот, вопрос правомерный. И уместный. В самом деле на какую тему будет картина?
Адмирал замолчал и уставился на погасшую трубку. Достал спички и поднес огонек к чашечке.
А тема эта, по всему судя, бомбардировка Герники.
С этими словами он сквозь облачко табачного дыма вперил в Фалько пронизывающий взгляд. Канарис по другую сторону стола безмятежно кивал, покуда Фалько силился уразуметь сказанное.
Да ну?
Вот тебе и ну, ответил адмирал. Это еще не все. Другой шут гороховый, Сальватор Дали, тоже предложил свои услуги: хочет расписать стену, поскольку, видите ли, в прошлом году уже делал что-то на пользу Республики Как видишь, все так и рвутся наперегонки. Вероятно, Сталин забрал еще не все золото Банка Испании.
«Мягкая конструкция с вареными бобами», неожиданно произнес Кюссен.
Что-что, простите? непонимающе заморгал Фалько.
Это картина Дали. Второе название «Предчувствие гражданской войны». Однако посольство отдаст предпочтение Пикассо. Австриец выпустил плотное, повисшее в воздухе колечко дыма. Он известней.
Адмирал прищелкнул языком:
Красные устроили большую шумиху, но это пока еще цветочки. Основоположник кубизма ни больше ни меньше! таким способом выражает свою поддержку Республике. Можешь себе представить?
Фалько кивнул. Это он представить мог.
Журналы, кинохроника, полторы тысячи убитых и все ради пропаганды, адмирал заворочался на стуле. Много, много типографской краски извели. И не к нашему благу.
Как бы то ни было, Гернику разнесли красные подрывники. И Ирун тоже. Так вы сказали мне утром. Или это не так? Фалько взглянул на Канариса.
Тот двусмысленно улыбнулся. Его светлые глаза казались совсем прозрачными.
Нельзя исключать и иную версию, сказал он мягко.
Фалько вспомнил о германских летчиках, которых видел утром в кафе, о «юнкерсах» и «савойях» с франкистскими эмблемами на фюзеляжах возле хвоста. Легко было догадаться, что Испания становилась сценой, где шла генеральная репетиция гораздо более грандиозных и ужасных событий. Под эту мрачную музыку отпляшут свое многие и многие другие.
Вы сами-то какого мнения? спросил Канарис.
Относительно чего?
Относительно Герники.
Фалько, еще немного подумав, ответил:
Смотря по тому, чья это работа.
Ну, давайте на минуту предположим, что это был налет вашей авиации.
То есть итальянской и германской.
Здоровый глаз адмирала метнул молнию:
Не забывайся, щенок!
Фалько продолжал, словно размышляя вслух и обращаясь к Канарису:
Полагаю, что бомбежка примета и символ цивилизации. Доказательство в том, что вас, уже успевших цивилизоваться, никто ведь не бомбит.
Канарис, не теряя благодушия, расхохотался. Он был любезен и терпелив. Или хотел казаться таким.
Мне нравится испанский юмор. Когда вы шутите, выходит по-настоящему смешно Народ с таким трагическим мировоззрением, как у вас, не станет смеяться над всякой чушью.
С этими словами он вновь с любопытством уставился на Фалько:
Иными словами, кто бомбит, тот и цивилизован?
Да. Сейчас, по крайней мере.
Однако и вы времени даром не теряли Вспомните Риф. Там в ход пошел даже иприт.
В ту пору и мы вели себя как цивилизованная нация. Как ведут себя сейчас итальянцы в Абиссинии.
Кюссен с сигарой в зубах укоризненно покачал головой:
Никто никогда не будет бомбить рейх.
Фалько пожал плечами:
Ловлю вас на слове. Хотите пари? Проигравший заказывает ужин в берлинском «Хорхере».
Принимая игру, Кюссен улыбнулся с добродушным лукавством:
Канар а-ля руанэз и «Мутон-Ротшильд» тридцать второго года?
Тридцать пятого.
Идет.
Фалько перевел взгляд на Канариса, которого явно забавлял этот разговор:
Впрочем, под бомбежку попадет и «Хорхер».
Канарис, внезапно посерьезнев, посмотрел на него пристально и пытливо. Потом засмеялся:
Мне нравится ваш агент, дорогой адмирал. У него есть характер.
Говорят. Мне дорога ваша похвала, потому что моему агенту придется работать вместе с вашим, адмирал показал на Кюссена. И пока они не будут пренебрегать женами или любовницами, все будет хорошо.
Я холост и не завожу долговременных связей, но тоже буду об этом помнить, рассмеялся Канарис.
Что же касается Герники, нас напрочь не волнуют версии этой истории. Важно то, что Пикассо малюет для павильона на Выставке. Адмирал ткнул в Фалько черенком трубки: К тебе это имеет прямое отношение.
Ко мне?
Да. И вот этот господин сейчас, не сходя с места, объяснит тебе почему.
И Кюссен ибо именно его адмирал подразумевал под «господином» объяснил. Он дружит с Пикассо и видел первые эскизы к картине. Художник работает над ней с начала мая. Это огромное полотно будет выставлено в павильоне Испании на Всемирной выставке. По сведениям из надежных источников, атташе по культуре, некто Ауб, уже выплатил Пикассо 150 000 франков. Заплатили и одной из его любовниц Доре Маркович, или Доре Маар, за то, что будет фотографировать все стадии работы. Окончить ее планируют к началу июня.
Взялись за дело, как видишь, засучив рукава, заметил адмирал.
Фалько кивнул, осмысляя слова австрийца.
Да Однако я все равно не возьму в толк, при чем тут я.
Пикассо и Лео Баярд близкие друзья. Они регулярно встречаются, а Эдди Майо даже позировала Пикассо.
И?.. выжидательно сказал Фалько.
Я введу вас в их круг, а это откроет вам доступ к Пикассо. Как вам мой замысел?
Замечательно. Обожаю, когда меня вводят в круги.
Вы коллекционер и, значит, купите что-нибудь какой-нибудь пустячок, причем сумму за него отвалите непомерную. Деньги откроют вам все двери Тесно свяжут вас с этими людьми и помогут войти к ним в доверие.
Фалько вытащил из кармана портсигар. Очень медленно, продолжая размышлять, с какой все же целью это затевается.
По-прежнему не понимаю, как я буду связан с картиной.
Адмирал нетерпеливо хлопнул ладонью по столу:
Но это же так ясно! Что ты придуриваешься?! В Париже у тебя будет двойная миссия. Помимо того, что тебе предстоит выдать Баярда за нашего агента и устроить так, чтобы его ликвидировали свои же, ты должен помешать Пикассо.
Фалько, уже доставший сигарету, замер, не донеся ее до рта. Он переводил глаза с одного на другого, с другого на третьего, пока не остановился на приятно улыбавшемся Канарисе:
Что-что? Я не расслышал, наверно.
Все ты расслышал, дурачка из себя не строй, зарычал адмирал. Надо повредить картину, сжечь ее, изрезать Смотря по обстоятельствам. Красным надо преподать хороший урок Ты должен уничтожить эту мазню, прежде чем ее доставят на Выставку.
4. Коммунист и тореро
Поезда, думал Фалько, где беспрестанно мельтешит разношерстный народ, прекрасное место для охоты, но и самому легко стать дичью. А если человек его беспокойного ремесла желает, чтобы железные дороги не причинили вреда здоровью, он обязан неукоснительно соблюдать правила. Постоянно быть настороже, не зевать и не расслабляться, глядеть в оба, а ушки держать на макушке. Много неприятностей может случиться, когда внезапно оказываешься во тьме туннеля или в полночном безлюдье вагонного коридора. Впрочем, те же неприятности ждут не только тебя, но и твоего противника. Как бы то ни было, в поездах действовать по наитию и на авось не следует: необходимы и навык, и отточенная техника, надо помнить график поездов, длину перегонов, очередность станций и время стоянок на каждой, число вагонов в составе, манеры проводников, привычки и обыкновения пассажиров. Учитывать все сложности и выгоды.
Фалько размышлял обо всем этом, покуда перед зеркалом в туалете своего одиночного купе завязывал шелковый галстук с этикеткой «Шарве Париж». Затем оправил воротник кремовой сорочки, застегнул жилет на все пуговицы, кроме нижней, надел пиджак от твидового костюма «Донегаль», где в переплетении разноцветных нитей преобладали охристые тона. Провел ладонями по чуть напомаженным волосам, зачесанным вверх и разделенным высоко слева пробором, положил чемодан в багажную сетку, убедился, что пистолет и документы надежно спрятаны под раковиной умывальника, и вышел в коридор, когда звон колокольчика в руке проводника пригласил очередную смену в ресторан.
Во всю ширь вагонного окна расстилалась бескрайняя зеленая равнина, разлинованная телеграфными столбами, стремительно убегавшими назад. Фалько помедлил у дверей из тамбура в межвагонный переход, где грохот и лязг состава вполне могли заглушить и крик, и даже выстрел, и, оглянувшись, окинул бдительным взглядом закрытые двери, пустое служебное купе и оставшийся позади коридор. Однако не обнаружил ничего такого, что внушало бы подозрения или угрозу: все вроде бы обстояло благополучно. Тогда, сменив профессиональную настороженность на спокойно-приветливое выражение, он толкнул дверь в вагон-ресторан.
Через тридцать пять минут официант убрал последнюю пустую тарелку, а Фалько закурил и рассеянно поглядел в окно, за которым тянулся благодатный французский пейзаж перелески, мосты, реки, прежде чем развернуть и перелистать экземпляр «Ла Пресс», лежавший на скатерти. Потом с любопытством покосился на двух женщин, чересчур громко разговаривавших за соседним столиком.
Разговор шел по-английски, с явственным американским акцентом. Фалько отметил, что они едва прикоснулись к цыпленку по-беарнски, но приступили уже ко второй бутылке бордо. Не боясь ошибиться, всякий бы сказал, что это заокеанские туристки, обследующие Старый Свет. Одна была белокурая, круглолицая и чересчур, на вкус Фалько, корпулентная. Не красавица, но и не дурнушка. Прекрасные зубы. Живые бледно-голубые глаза, светлые волосы, причесанные на прямой пробор, подстрижены и завиты по моде. Одета со вкусом в удобный костюм от хорошего портного, фасоном напоминающий мужской. Ее худенькая нескладная спутница казалась скорее тощеватой, нежели стройной. Она сидела к Фалько спиной, и он видел ее собранные в пучок темные волосы.
Но это же просто абсурд, моя дорогая! Совершеннейший абсурд!
Блондинка говорила нараспев, тоном, накрепко усвоенным теми, кто положение занимает, а деньги нет: своих в избытке. Такие женщины, подумал Фалько, сущая божья кара для обслуги фешенебельных отелей, капитанов трансатлантических лайнеров и если они замужем для секретарш своих мужей. Вторая в ответ только кивала: речь, судя по всему, шла о том, что не удалось снять номера в парижском «Ритце» и пришлось довольствоваться «Георгом V».
В этот миг бледно-голубые глаза блондинки случайно встретились с глазами Фалько. Тот улыбнулся почти инстинктивно, благо обладал драгоценным свойством, столь нужным всякому авантюристу и бродяге, умением легко заводить разговор с любым незнакомцем, особенно если тот принадлежал к противоположному полу.
«Георг V» вовсе не плох, очень естественно сказал он по-английски и взглянул на бокалы с вином, стоявшие перед дамами. Современный, в стиле «джаз» вы знаете, конечно? Шеф-повар Монфакон просто чудо, там подают необыкновенную «кулибьяку а-ля рюс», богатый погреб с великолепной коллекцией вин из О-Бриона и Шамбертена.
Да вы просто ходячий путеводитель, сказала блондинка.
Совершенно верно, Фалько слегка поклонился, представляясь: Луи Коломер, издатель «Гида Мишлена», к вашим услугам.
Вот как Бывают же такие совпадения!
Это счастливый случай.
В дамах проснулся интерес к новому знакомому. Темноволосая повернулась к нему, и на довольно простеньком лице обнаружились очки в железной оправе, придающие ей вид провинциальной гувернантки. Одета она была в серую юбку и кашемировый джемпер. Быстрым и наметанным взглядом Фалько определил, что она рассматривает его руки, а блондинка рот. Так что той и досталась вторая его улыбка.
Меня зовут Нелли. А это Мэгги.
Фалько снова учтиво наклонил голову.
Вы впервые в Европе?
Ну, что-о вы, все так же певуче прозвучало в ответ. На этот раз мы за две недели объездили все побережье от Бреста до Бордо. Теперь возвращаемся в Париж.
Туризм, как я понимаю?
Правильно понимаете. Блондинка продолжала оценивающе рассматривать его и, кажется, осталась довольна. Затем открыла сумочку, подмазала губы и показала на свободный стул: Не хотите ли кофе пить с нами?
С большим удовольствием.
Он пересел, устроившись с ней рядом и лицом к лицу рано увядшему или, может быть, утомленному к темноволосой. За сорок, определил Фалько, вероятно, старше своей спутницы. Несомненно, в юности была очень недурна, пока годы и тяготы жизни не иссушили. Блондинка, гораздо более свежая и сочная, была говорлива и подвижна, вела себя самоуверенно и непринужденно до степени развязности, как порой свойственно путешествующим за границей американкам из хороших семей. «Старыми деньгами» пахло от нее явственней, чем духами «Макс Фактор», и за ними угадывались лето в Новой Англии, зима на Лазурном Берегу, а меж одним и другим каюта первого класса на «Куин Мэри». В сопровождении подруги и компаньонки в амплуа «бедной родственницы». На скатерти перед ней лежала книга. Обручальных колец Фалько не заметил ни у той, ни у другой.
Вы в самом деле издаете «Гид Мишлена»?
В улыбке Фалько было не меньше тридцати восьми градусов тепла по Фаренгейту.
Нет Я вам бессовестно солгал. На самом деле я испанский идальго. И на досуге тореро.
Тореро?
Естественно, отвечал он не моргнув глазом.
И коммунист в придачу?
Конечно. У нас в Испании все такие. То быков бьем, то друг дружку.
Да вы сумасшедший! залилась смехом Нелли.
Мэгги серьезно смотрела на него сквозь стекла очков. От темных кругов под глазами лицо ее казалось скорбным. Фалько не удивился бы, узнав, что втайне, наедине с собой она пишет стихи. Наверняка пишет, решил он. Ну, или весьма вероятно. Боковым зрением он заметил название книги «Гранд-отель».
Какой там ужас в Испании творится печально заметила Мэгги.
Фалько, сделав знак официанту, достал портсигар и открыл его перед соседками.
Да уж, ответил он.
Он вернулся в свое купе, приятно скоротав часок в непритязательной болтовне и легком флирте с Нелли чтобы инструменты не тупились, это средство было не хуже любого другого. Повесил пиджак на вешалку, отстегнул запонки, закатал рукава сорочки и умылся холодной водой, предварительно убедившись, что пистолет лежит в тайнике и все в порядке. Потом опустил откидной столик, выложил на него сигареты и зажигалку и погрузился в чтение досье на Лео Баярда.
Француз, сорок два года. На Первой мировой был офицером; успешный журналист и писатель романы «Нечего рассказать» и «Забытый окоп», получивший Гонкуровскую премию, упрочили его репутацию левого интеллектуала. Сторонник и почитатель Советского Союза, посвятивший ему на съезде писателей пламенный панегирик. По мнению безвестного составителя досье, Баярд не столько разделяет коммунистическую идеологию, сколько увлечен практической стороной вопроса: этот деятельный, энергичный, страстный человек восхищается сталинским режимом, в котором, не замечая недостатков, видит одни достоинства видит и воспевает. Первые бои в Испании подали ему идею создать авиачасть, сражающуюся на стороне Республики. И через полгода в состав Народной армии вошли двенадцать самолетов его эскадрильи, в которой числилось пятнадцать пилотов и восемь механиков людей разных национальностей. Боевые вылеты совершал и сам Баярд, что весьма укрепляло его легенду. Сейчас в Париже он пожинал лавры, писал резонансные статьи в поддержку республиканцев и метил в кресло министра культуры в правительстве Леона Блюма.