В досье имелись фотографии, и Фалько принялся обстоятельно их рассматривать. На одной Баярд с трибуны произносит речь перед московскими писателями. На другой сидит в парижском кафе «Дё маго» в компании советского кинорежиссера Сергея Эйзенштейна. Третья сделана на авиабазе: высокий сухопарый Баярд снят во весь рост: руки в карманах, сигарета во рту, пилотская куртка на плечах, волосы взлохмачены ветром, глядит в объектив и на весь мир с аристократической надменностью. Фалько невольно улыбнулся, вспомнив, как аттестовал адмирал воздушного паладина Республики «свиристелка самовлюбленная».
Досье содержало еще кое-какие полезные сведения, и Фалько тщательно изучил все. Потом часть сжег в унитазе и смыл пепел, а часть спрятал. За окном уже совсем стемнело; за окнами погромыхивающего состава пролетали тени, подрагивали на широкой черной ленте Луары далекие огни. Звон колокольчика пригласил первую смену на ужин, но Фалько есть не хотелось. Надев пиджак, он вышел размять ноги в коридор, покуда проводник, подняв диван, стелил постель.
Фалько покуривал у окна, прислонившись плечом к раме опущенного стекла, подставив лицо ветру, пропитанному мельчайшей угольной пылью, когда в коридоре показался какой-то человек. Он был среднего роста, с непокрытой головой, и в притушенном свете вагонных ламп заметны стали подстриженные усы и редеющие волосы, курчавые и черные. Фалько инстинктивно принял оборонительную позицию напряг мышцы, втянул живот, уводя его от возможного удара ножа, высвободил правую руку: несколько лет назад, в экспрессе Париж Бухарест, был у него неприятный опыт подобного рода, однако незнакомец всего лишь по-французски попросил прикурить и, поймав кончиком самокрутки огонек зажигалки, прошел дальше.
Фалько уже собирался вернуться в свое купе, как появились американки. Болтая и пересмеиваясь, они шли из вагона-ресторана и обрадовались, увидев попутчика. Особенно Нелли.
Без вас нам за ужином не елось, не пилось.
Сожалею Ну, простите аппетита не было.
Он вытащил сигареты, и все трое закурили. Обе дамы дышали на него хорошим вином. Особенно Нелли. Глаза у нее так и сияли.
Вы обмолвились, что везете бутылку настоящего бурбона из Кентукки
При этих словах Фалько, не теряя самообладания, улыбнулся:
И опять я вам солгал. Заманивал вас в ловушку.
Мы обожаем ловушки Правда, Мэгги?
Все трое переглянулись. Фалько смотрел весело, Нелли выжидательно, подруга серьезно.
Но это дело поправимое сделал ход Фалько.
Это было бы чудесно Мы обожаем бурбон.
Мы ведь в Европе, не забывайте Скотчем удовольствуетесь?
Сойдет!
Фалько поднял указательный палец в знак того, что просит подождать, открыл дверь в свое купе и нажал кнопку, вызывая проводника, который не замедлил явиться. Через десять минут возник снова, неся бутылку «Олд Ангус», сифон и три стакана. Когда он расставил все это на столике, Фалько сунул ему в карман тужурки двадцать франков и пригласил дам войти.
Ах, да ведь вам уже постелили мягко запротестовала Нелли.
Пусть вас это не беспокоит, Фалько запер дверь на задвижку. Уместимся как-нибудь
Боюсь, мы тут все изомнем.
Серо-стальные глаза Фалько сузились в пленительной волчьей улыбке. Он откупорил и разлил виски по стаканам. Потом коротко пшикнул в каждый из сифона.
Я люблю измятые постели, сказал он, когда подруги принялись целоваться.
Фалько не принадлежал к числу тех, кто довольствуется лишь наблюдением. Это было ему в буквальном смысле не по нраву, это противоречило его взгляду на мир и на жизнь. И присутствие двух полураздетых женщин, ласкавших друг друга в сумраке купе, имело бы для него смысл лишь в том случае, если бы он деятельно вмешался в ход событий и направил их в нужную и естественную сторону.
Впрочем, было очевидно, что по крайней мере Нелли этого от него и ждет. И потому, предварительно окинув беглым и спокойным взглядом предстоящее, чтобы уяснить и наилучшим образом использовать склонности, предпочтения, подчинения и доминирования, равно как и прочие полезные подробности, он неторопливо глотнул виски с водой, поставил стакан на столик, снял с запястья часы и опустился на колени перед диваном, заняв позицию, удобную для поцелуя, благо Нелли уже topless и со вздернутой выше бедер юбкой довольно жадно тянула к нему губы.
Свинья, сказала американка.
Сказала, разумеется, по-английски: Dirty pig так это звучало. Вот, значит, какая это дамочка, сделал вывод Фалько. Вот какие у нее вкусы и чисто технические предпочтения. Послушно, как исполнительный самец, легко принимающий любые правила игры, и усердно, как истый тореро-коммунист, он немедленно приступил к тому, чего, судя по краткой прелюдии, от него ждали. Нелли, оказавшись к нему так близко, предъявила прелести, скрываемые до этой минуты, теплую, пышную, отзывчивую на ласку плоть, напрягшуюся и затрепетавшую от возбуждения. И прозвучавшие два слова внятно подсказывали, как именно Фалько следует заниматься ею
Сорра, через какое-то время сменив дислокацию, прошептал он ей в самое ухо.
Произнес на звучном и чистом испанском языке. Не зная, поняла ли она значение этого слова или нет, но, вероятно, по тону догадалась безошибочно, потому что часто и прерывисто задышала, затряслась всем телом сверху донизу, так что Мэгги высвободила голову, зажатую меж бедер Нелли, и с удивлением взглянула на обоих, словно спрашивая себя, ее ли стараниями подруга пришла к такому благополучному финалу.
Сучки, повторил Фалько, на этот раз из чистой учтивости во множественном числе.
Мэгги продолжала смотреть на него с любопытством. Очки ее куда-то исчезли, пучок растрепался. Затуманенные глаза, влажные набухшие губы вдруг оживили увядшее лицо, смягчили его, сделали привлекательно-женственным. Кроме того, под распахнутой блузкой предстало нечто упругое и манящее. Кто бы мог подумать, сказал про себя Фалько, вспоминая, какой неказистой и замороженной показалась Мэгги ему в вагоне-ресторане. Кто бы мог подумать. Внезапно он ощутил прилив сил: почувствовал неподдельную радость бытия и уверенность, что никто не оборвет ее на полпути. Впереди еще много километров. Прежде чем приступить чуть погодя к очередному номеру программы, он медленно стянул с себя одежду и затем в спокойной и напряженной готовности проник в горячее тело Нелли, заскользил по нему, не оставляя своими заботами и Мэгги, а та немного отодвинулась, прижалась спиной к стенке, подрагивавшей от вагонной тряски и от ритмичного грохота вагонных тележек, и одновременно открыла ему прежде спрятанный меж черных чулок доступ к своим непостижимым недрам.
Прелесть, по-испански же сказал Фалько.
Ночь будет долгой, подумал он с удовольствием. А диван узким.
В Париже уже цвели каштаны. Не жарко и дождя нет, с удовлетворением отметил Фалько, когда вышел из отеля, пересек бульвар, миновал средневековый фасад Сен-Жермен-де-Пре и, свернув на улицу Жакоб, вскоре оказался на углу Сен-Пер.
Ровно в час дня он был у ресторана «Мишо», где в дверях и в вестибюле толпились люди. Сняв шляпу, непринужденно пробрался ко входу и заглянул внутрь. Гупси Кюссен сидел в глубине зала у окна в компании еще двоих черноволосого мужчины и светло-русой девушки. Заметив Фалько, австриец поднял руку. Изобразил радостное удивление. Сотрапезники обернулись, а Фалько, игнорируя неодобрительный взгляд метрдотеля, через весь зал без колебаний направился к столику. Кюссен бросил салфетку на скатерть и встал ему навстречу:
Начо Гасан, какими судьбами?! Что ты делаешь в Париже? Позволь тебя познакомить Лео Баярд, Эдди Майо Ищешь свободное место? Ты один? Садись с нами!
Кюссен, как и было условлено, с уверенной светской обходительностью представил его как своего старинного приятеля, испанца, обосновавшегося в Гаване. Фалько протянул руку поднявшемуся Баярду, поклонился его спутнице, меж тем как официанты подали стул и прибор.
Вот так сюрприз! ликовал Кюссен, продолжая вести свою партию. И какой приятный сюрприз!
Лео Баярд Фалько, предвидя оперативную необходимость, всегда внимательно рассматривал новых знакомых оказался рослым и худощавым. Элегантным, с несколько томными манерами. Привлекательное лицо с резкими, острыми чертами, с крупным орлиным носом вполне заслуживало определения «аскетичное» и казалось моложе от густой челки, упавшей точнее говоря, уроненной на высокий патрицианский лоб. Короче говоря, перед Фалько был человек примечательный, человек заметный. Что называется, породистый. Эдди Майо хорошенькая белокурая англичанка с нежным личиком и ледяными синими глазами была в шерстяном мужском свитере и широкой синей юбке, носила прическу в виде шлема à la Луиза Брукс, то есть модную лет десять-пятнадцать назад, однако у такой женщины воспринимавшуюся как нечто более чем современное.
Ваше полное имя Игнасио? с суховатой учтивостью уточнил Баярд.
Ради бога, без церемоний! улыбнулся Фалько. Для вас просто Начо: так зовут меня друзья.
Да, подтвердил Кюссен, в меру излучая радость. Мы все зовем его так.
Им еще не принесли основное блюдо, и Фалько поспешил сделать свой заказ антрекот с соусом беарнез и не отказался от предложенного ему бокала вина: на столе стояла откупоренная бутылка «Шато-Латур» 1924 года.
Вы из Испании?
Боже упаси, Фалько, уже поднесший бокал к губам, раздвинул их в холодной улыбке. Это не моя война. Я из Лиссабона через Биарриц.
Баярд рассматривал его задумчиво и внимательно. Глаза его, беспокойные, как у птицы, не знающей, на что решиться, то перебегали туда-сюда, то вдруг замирали, уставившись на что-то или кого-то.
Не ваша война? переспросил он наконец.
Совсем не моя. Фалько, довольный, что так скоро вошел в нужную тему, оперся накрахмаленными манжетами о ребро стола и, чуть подавшись вперед, сказал, словно по секрету: Я уже восемь лет живу в Гаване.
У вас там бизнес?
Да, семейная фирма в Вуэльта-Абахо. Мы производим сигары.
Лучшие на Кубе, вовремя вступил Кюссен. А еще Начо и его родня увлекаются искусством. При моем посредстве кое-что недавно приобрели.
В глазах Баярда появился интерес:
И что же именно?
Несколько превосходных эротических гравюр Фудзиты. Еще мы говорили о покупке работ Мана Рэя. Кюссен, поглаживая усики, повернулся к Эдди Майо, словно его внезапно осенила новая идея: Кстати! Начо будет очень интересно посетить твою выставку.
Эдди в первый раз взглянула на Фалько прямо. Тот оценил безмятежную красоту этой женщины. И теперь, разглядев ее получше, вспомнил, откуда ему знакомо ее лицо. Несколько лет назад оно не сходило с обложек модных журналов Эдди представляла коллекции высокой моды. Тогда она выглядела совсем юной. Более хрупкой, что ли, более невинной. Сейчас ей уже за тридцать, и красота ее стала зрелей, завершенней, ярче.
Вы экспонируете свои работы? спросил он любезно.
Да В галерее «Энафф».
Это в двух шагах отсюда, подоспел Кюссен.
Вы художница?
В ответ прозвучало безразличное:
Фотограф.
Кюссен гнул свое и продолжал изображать уместное удивление. От хлопотливой мимики натягивалась и опадала под челюстью обезображенная рубцом кожа:
Да неужто ты не видел фотографии Эдди?
Не повезло, улыбнулся Фалько. Очень сожалею.
Ты будешь в восторге.
Не сомневаюсь.
Мы могли бы, если хочешь, сегодня и отправиться, вдохновенно предложил Кюссен. Это поразительно смело и дерзко. По сравнению с работами Эдди гравюрам Фудзиты место в монастырском пансионе.
А еще мне хотелось приобрести что-нибудь Пикассо, сделал смелый ход Фалько.
Кюссен с похвальной быстротой реакции устремился в брешь:
Конечно. Ты ведь мне говорил в прошлый раз.
Вот это уже мужской разговор, засмеялся Баярд. Пикассо стоит подороже, чем Эдди Майо.
Подали основные блюда. Орудуя ножом и вилкой, Баярд не переставал наблюдать за Фалько. Наконец подался вперед и спросил любезно и доверительно:
Можно задать вам вопрос личного свойства, сеньор Гасан?
Пожалуйста, называйте меня Начо, просто Начо
Хорошо, благодарю вас Итак, Начо, вы позволите?
Разумеется.
Баярд на миг замялся. Аристократическое лицо с падающими на лоб непокорными прядями словно вдруг отуманилось.
Как может испанец заявлять: «Это не моя война»? Как можно чувствовать себя посторонним тому, что там происходит?
Кюссен был настороже и вмешался немедля:
Лео был в Испании, объяснил он. Одно время он там даже
Я отлично знаю, что кабальеро делал в Испании, не дал ему договорить Фалько. Я, как и все, читаю газеты. Знаю и восхищаюсь. А правда ли, обратился он к Баярду, что вы принимали участие в воздушных боях?
Тот типично французским, но чересчур размашистым движением кисти дал понять, что это сущие пустяки.
Иногда приходилось.
Но это же огромный риск, поднял брови Фалько. Очень опасное дело.
Со своих олимпийских высот Баярд одарил его снисходительным взглядом:
Жизнь вообще опасное дело.
Ну да, конечно И я восхищаюсь, что вы отыскали в ней самую опасную сферу. Признаюсь вам, что всегда завидовал людям действия.
Баярд принял очередной комплимент невозмутимо, однако высокомерия в его потеплевшем взгляде стало чуть меньше.
Бывают такие моменты в истории, когда бездействие преступно.
Согласен с вами и симпатизирую вашим усилиям Однако у каждого из нас свои резоны видеть происходящее так, как видит.
И каковы же они у вас?
Фалько положил нож и вилку на край тарелки и слегка откинулся на спинку стула. Он делал вид, что с большим трудом подбирает слова.
Сердце мое с Республикой. Однако насчет моих земляков иллюзий не питаю. Монархию они уже свергли, первую республику разрушили, загубят и нынешнюю Скажу вам честно дикие мавры Франко и наемники из Легиона страшат меня не больше, чем малограмотные уголовники, которые называют себя кто анархистами, кто коммунистами. По обе стороны фронта у меня остались могилы расстрелянных родственников и друзей.
Вы были в Испании после переворота? спросил Баярд.
Нет.
С тех пор многие ошибки удалось исправить.
Ну, вот когда исправят все, я и переменю свое мнение А до тех пор предпочитаю наблюдать издалека.
Начо кое о чем умолчал, не растерявшись, пошел импровизировать Кюссен. Он вовлечен в испанские дела куда сильней, чем говорит.
И движением бровей укорил Фалько за ложную скромность.
Это к делу не относится, Гупси.
Еще как относится. Не в его привычках бахвалиться, но несколько недель назад он внес очень щедрый вклад в дело Республики.
Ну, довольно, довольно
Санитарные машины, торжествующе произнес Кюссен, словно это все разъясняло. Выделил значительную сумму на покупку санитарных машин!
Баярд взглянул на Фалько с внезапным одобрением. Слова австрийца удивили его и обрадовали.
Вот как Это делает вам честь, сказал он и обернулся к Эдди: А? Как ты считаешь, дорогая?
Разумеется.
Фалько взял свой бокал и приподнял его, глядя на Баярда:
Как я уже говорил, мне известно, чтó вы делали в Испании. Известно и про знаменитую эскадрилью, и про ваше героическое участие в борьбе испанского народа. И я вас благодарю от всего сердца. Надеюсь, у нас еще будет случай об этом поговорить.
С удовольствием.
Если смогу быть вам чем-нибудь полезен, я с радостью
Фалько выпил под одобрительным взглядом Кюссена, и следом выпили все.
Превосходно, сказал австриец, слегка похлопывая себя по животу. Мы можем сегодня ближе к вечеру посмотреть работы Эдди Они прекрасны, они скандальны, они невероятны.
Теперь Фалько глядел на женщину. Та по-прежнему молчала, не сводя с него изучающих синих глаз, которые ничего не выражали, но все же что-то как будто таили в самой глубине.
Ни минуты не сомневаюсь.
Фалько нравилась залитая весенним сиянием Сена, где по набережным прогуливались фланёры и покачивали бедрами женщины, впервые в этом сезоне надевшие светлые платья, нравились бульвары под сенью платанов. Простившись с новыми знакомыми договорились встретиться в шесть вечера в галерее «Энафф», пройдясь немного в оживленной толчее по левому берегу вдоль ларьков букинистов, торговавших старыми журналами, книгами и гравюрами, он поглядел на часы и вошел в «бар-табак», купил у кассирши жетон и набрал телефонный номер.
Это месье Жибер?
Вы ошиблись номером.
Я договорился о встрече с ним в половине пятого, настаивал Фалько.
Повторяю вы не туда попали.
Простите.
Дал отбой, снова взглянул на часы, вышел на улицу и неторопливо зашагал на угол улицы Юшетт, где возле книжного магазина Жибера Жёна находилось кафе. По дороге несколько раз переходил с одной стороны улицы на другую, спустился на станцию метро «Сен-Мишель» и снова вышел наружу, пока не убедился, что слежки за ним нет. И наконец, добравшись до кафе, где в этот час было не слишком людно, занял столик в глубине террасы под полотняным навесом, сев спиной к стене. Так ему были видны улица и прохожие.