Мне ужасно нравится здесь, повторила Брита.
Заведение называлось «Бандит» и было в Лиссабоне в большой моде. Официанты усердно сновали меж столиками, разнося лед, бокалы шампанского, стаканы с виски, коктейли с невозможными названиями. Оркестр, состоявший из чернокожих американцевили тех, кто прикидывался таковыми, играл в глубине зала на небольшой эстраде, и взмокшая от пота толпа танцующих, где преобладали вечерние туалеты и смокинги, казалось, вот-вот захлестнет и ее; и все были бесконечно, как-то почти демонстративно чужды тому, что в нескольких сотнях километров отсюда, по другую сторону границы, жестокая война заполняет дороги беженцами, тюрьмынесчастными, а траншеи, обочины дорог и задворки кладбищтрупами. Со злобно-насмешливой гримасой Фалько, вдруг на мгновение вспомнив, как встречали последний перед войной новый годсам он с подругой танцевал в гриль-руме мадридского отеля «Палас», спросил себя: сколько тех, кто бросал тогда ленточки серпантина и чокался под звон курантов за новый, 1936-й год, уже погибли или вот-вот погибнут?
О господи, опять сказала Брита. Не оборачивайся. Здесь этот болван Мануэл Лоуриньо.
Фалько тем не менее обернулся. За столиком среди друзей сидел загорелый красавец в смокинге. Все смеялись и пили.
А-а, это здешняя звезда, дамский любимец?
Он самый Вы знакомы?
Вроде бы
Он играет в водное поло, время от времени упоминается в светской хронике
А-а. Ну так и что с того?
Это настоящий кошмар. У нас с ним была историясовсем коротенькая, но он принял это все чересчур близко к сердцу и не оставляет меня в покое Помимо прочего, он еще и женат.
Я тоже, пошутил Фалько.
Брита вонзила ноготки ему в руки.
Врун противный! Да кому в голову взбредет связаться с таким повесой!
Они направились к своему столику. Лоуриньо заметил их и уже не сводил глаз с Бриты. Фалько вытащил из ведерка со льдом бутылку «Боллинже» и обнаружил, что она почти пуста.
Заказать еще?
Нет, не стоит Брита открыла сумочку и стала пудриться. Как только увижу его, мне уже вообще ничего не хочется.
Так-таки и ничего?
Она захлопнула пудреницу и устремила на него взгляд женщины, уверенной в своем моральном превосходстве:
Ты совсем дурачок или как?
Фалько посмотрел на часы. Потом руки его вспомнили ощущение ее тела под тканью платья.
Ну чтомы уходим?
И поскорей, пока этот идиот не испортил нам вечер.
Фалько подозвал официанта и расплатился, прибавив щедрые чаевые. Брита поднялась. В тот же миг встал и Мануэл Лоуриньоон оказался высок и крепоки направился к ним. Брита прошла вперед, не удостоив его взглядом. В отличие от Фалько, который чуть было на ходу не подмигнул ему в том смысле, что «не унывай, приятель, сегодня я, а завтра ты», но все же сдержался, потому что ему не понравилось, как смотрит на него португалец. А смотрел он так свирепо, будто во всем винил Фалько.
Эй, раздалось у него за спиной.
Запахло перегаром хорошего английского виски, а в перспективебольшими неприятностями. Фалько замедлил шаги, обернулся. Лоуриньо был почти на полголовы выше его.
Слушаю вас, друг мой.
Я тебе не друг, процедил тот. И я разобью тебе рожу.
Фалько вздохнул, покоряясь судьбе. И едва ли не примирительно.
Вы меня, право, пугаете, сказал он.
И двинулся следом за удалявшейся Бритой. В гардеробе получили ее пальто и его шляпусам Фалько был без верхней одеждыи вышли на улицу. Напротив подъезда стояли два такси и три фиакра. Фалько уже хотел было попросить швейцара, чтобы подозвал извозчика, но тут не столько услышал, сколько почувствовал за спиной шаги. Обернулся и в свете фонаря над входом увидел Лоуриньо.
Ты даже не поздоровалась со мной, Брита.
Ах, чтоб тебя, подумал Фалько. Только этого не хватало сегодня вечером.
Не желаю с тобой здороваться, ответила она.
Это неучтиво с твоей стороны.
Оставь меня в покое.
Она крепче вцепилась в руку Фалько. В правую. Но он предусмотрительно высвободился.
Я несколько раз тебе звонил, настойчиво продолжал Лоуриньо.
Мне много кто звонит.
Фиакр уже стоял у тротуарашвейцар расстарался. Но Лоуриньо опередил Бриту и ее спутника и преградил им путь.
С-сука, будто выплюнул он.
Фалько поморщился. Это, конечно, уже чересчур.
Позвольте пройти, сказал он, намереваясь проводить Бриту к экипажу.
Он назвал меня сукой! скандально воскликнула та. Ты смолчишь?
Садись в коляску. Едем.
Но тут опять вмешался Лоуриньо. Он стоял перед ними, опустив и чуть разведя руки, как готовый к схватке борец.
Я тебя убью, сказал он Фалько.
Тот тяжело вздохнул и выпустил руку Бриты. Твердо взглянул в нависавшее над ним лицо противника и проговорил раздельно:
Ты в своей жизни еще никого не убил.
То ли тон, то ли выражение лица. То ли взгляд. Но в глазах Лоуриньо мелькнуло сначала удивление, потом осознание, потом опасение. Он отступил на шаг. Что-то он здесь не предусмотрел, и затуманенный алкоголем мозг пытался постичьчто же именно? Но продолжались его раздумья всего две секунды: больше времени Фалько ему не дал, сделав шаг впередтот самый, что уступил ему португалец, и с улыбкой широко раскинул руки, словно для дружеского объятия, устраняющего любые недоразумения. И одновременно, не переставая улыбатьсяулыбка притупляет бдительность противника, ударил его коленом в пах, отчего Лоуриньо сложился вдвое от неожиданности, а потом от боли. Тем не менее Фалько знал, что настоящее сокрушительное действие удары такого рода оказывают лишь через секунды три-четыре, а потому срезал путь к победе, ткнув португальца локтем в лицо. Тот упал на колени и со всхлипом втянул воздух, одну руку держа перед глазами, другой зажимая пах.
Фалько обернулся к швейцару и протянул ему сложенную вдвое купюру.
Вы подтвердите, что этому сеньору стало нехорошо, сказал он очень спокойно. Потерял равновесие и упал. Вы ведь видели, не правда ли?
Швейцар прятал бумажку в карман своей тужурки с галунами. До этого он был возмущен до глубины души, но теперь улыбался от уха до уха:
Святая правда, сударь!
Фалько в ответ послал ему заговорщицкую улыбку. Улыбку того, кто неколебимо убежден в жестокости, глупости и жадности двуногих тварей земных.
Немного перебрал виски.
Совершенно верно.
За окнами еще была ночь. В щель между неплотно задернутыми шторами проникал светна фасаде дома напротив горела неоновая реклама портвейна «Сандеман». Фалько в наброшенном на голое тело халате Бриты Моура сидел в кресле и курил, рассматривая спящую женщину. Радиаторы поддерживали приятное тепло, и Брита спала крепким сном, отбросив одеяло. Фалько слышал ее глубокое и ровное дыхание. Она лежала на спине, разметавшись, в позе, которая для всякой другой, не такой красивой женщины, не с таким точеным телом показалась бы вульгарной. Слабый свет, словно просеянный сквозь лиловатую кисею, обрисовывал его великолепный рельеф, что-то выделяя, что-то оставляя в тени. Под темной порослью лобка открывалась меж раскинутых бедер головокружительно влекущая лощина. Прежде чем подняться с кровати и закурить, Фалько мягко погрузил в нее пальцы правой руки и извлек их наружу увлажненными его собственной спермой.
Он холодно размышлял о человеке, которого убил на Алфаме. Размышлялв силу привычки и по профессиональной необходимостио веществах текучих и жидких. О том, как булькает воздух, смешиваясь с кровью, хлынувшей из рассеченного горла. О том, с какой ужасающей легкостью опорожняется человеческое тело, с какой необратимой стремительностью выплескиваются из него пять с лишним литров кровии унять этот поток, зажав рану, затампонировав ее, стянув жгутом из подручных средств, не получится. И в очередной раз спросил себя, как удается выживать всем, кто пытается жить, не обращая внимания на этона тот непреложный факт, что одним взмахом клинка, перехватывающего глотку, можно превратить великолепное тело женщины, спящей в нескольких шагах отсюда, в окровавленную мясную тушу.
Он раздавил в пепельнице недокуренную сигарету и поднялся, потирая ноющую поясницу, Брита Моура, надо ей отдать должное, была женщина энергичная. Очень энергичная. Завязав пояс халата, босиком дошлепал по паркету к стулу, на спинке которого висел его пиджак. Вытащил из кармана конверт и пошел в ванную, зажег свет. Мгновение разглядывал в зеркале квадратный подбородок, где за ночь уже проступила щетина, черные растрепанные волосы, упавшие на лоб, серые жесткие глаза с еще расширенными зрачкамиБрита часа два назад угостила его кокаином. Во рту было сухо и гадко.
Он пустил воду, с жадностью сделал большой глоток и после этого достал из конверта проспект «Норддейчер Ллойд, Бремен». Восьми часов не прошло, как два человека уже поплатились жизнью за этот документна первый взгляд такой малозначимый. Довольно долго и очень тщательно Фалько изучал названия судов и расписание маршрутов, но так и не заметил какой-то особой отметки или значка. Потом поднес к носу и понюхал бумагу. Результат исследования вызвал у него улыбку.
Взяв подсвечник со свечой и коробок спичек, аккуратно положил листок на стеклянную полочку и принялся плавно водить под нею зажженной свечой. Пламя медленно нагревало бумагу через стекло и не сжигало. Наконец, примерно через полминуты, сначала розовато-охристыми черточками, а потом отчетливыми крупными буквами, выведенными лимонным соком, или мочой, или другой бесцветной жидкостью, на полях печатного текста проступили слова:
«Маунт-Касл», капитан Кирос.
Судовая компания «Норенья и Кo»,
КартахенаОдесса, четверг 9-е.
В 9:15 утра щуплый низкорослый черноусый человечек в коричневом полосатом костюме (пиджак был немного великоват) вошел, не сняв шляпу, в стеклянную дверь, ведущую в ресторан отеля «Авенида Палас». Переговорил с метрдотелем, обвел зал пытливым взглядом и направился туда, где неподалеку от окна с видом на площадь Рестаурадорес за столиком под большой хрустальной люстрой, разложив на скатерти газеты «Секуло» и «Жорнал де Нотисиас», сидел Фалько.
Какой сюрприз, отодвигая их, сказал он при виде вошедшего.
Тот, не отвечая, взглянул на заголовок«Интенсивные бомбардировки Мадрида», потом перевел взгляд на Фалько и лишь после этого снял шляпу и положил на стол. Голое загорелое темя. Отросшая щетина на щеках и подбородке. Усталый вид.
Умеешь ты устроиться со вкусом, сказал он, усевшись наконец за стол и оглядевшись. Номера по сто двадцать эскудо в сутки?
По сто сорок.
Собеседник кивнул, принимая это как должное.
Кофе бы мне, а проговорил он вяло. Всю ночь не спал.
Фалько подозвал официанта. Сам он в отличие от новоприбывшего, приняв в номере душ и побрившись в гостиничной парикмахерской, а предварительно сделав, как каждое утро, тридцать отжиманий от пола, выглядел свежо. Зачесанные назад волосы, безупречный пробор, свинцового цвета костюм-тройка от «Андерсон & Шеппард», как гласила этикетка на подкладке пиджака, шелковый галстук. Серые глаза спокойно всматривались в собеседникакапитана Васко Алмейду из грозной ПИДЕпортугальской тайной полиции. Они были давно знакомы. А дружили или, вернее, приятельствовали с тех времен, когда Фалько, работая на Василия Захарова, занимался контрабандой оружия, в том числе и через лиссабонский порт: деревянные ящики без маркировки, значившиеся в накладных как промышленное оборудование, грузились и сгружались в этом угрюмом мире портальных кранов, пакгаузов, закоулков с выщербленными изразцами по стенам, моряцких кабаков, пароходов, пришвартованных у причалов, которые тянулись от Алкантары к самой Каиш-ду-Содре. «Живи и жить давай другим» так формулировался здешний принцип. Алмейда и Фалько несколько раз вместе обтяпывали темные делишки, полюбовно делясь секретными сведениями, взятками и прибылями. Португалия, как любил повторять капитан, страна маленькая и бедная. Платят там мало.
Два трупа. В Алфаме.
Он смотрел не на Фалько, а на дымящийся серебряный кофейник, который официант только что поставил на стол.
Один испанец, другой наш, добавил Алмейда после первого глотка.
Фалько промолчал. Он сидел, чинно, одними запястьями опираясь о ребро стола, на котором стояли тарелка со скромными остатками поджаренного тоста с маслом и стакан из-под молокакофе давно уже исчез из его рациона. Сидел и ждал. Наконец Алмейда, еще раза два раздумчиво отхлебнув из чашки, вытер усы и поднял глаза на собеседника:
Скажи-ка, друг мой, где ты был вчера вечером?
Фалько выдержал его взгляд. И слегка вздернул брови, демонстрируя искреннее удивление:
Ужинал.
А потом?
В кабаре сидел.
Один?
Нет.
Алмейда очень медленно кивнул с таким видом, словно услышал именно то, что ожидал. Провел ладонью по небритому лицу.
Испанец и португалец, повторил он резко. Первого зарезали, как кабанчика.
И?..
Документы все забрали, но вскоре его опознал человек из посольства. Погибший был республиканским агентом. А второй, португалец, сверзился с большой высоты. То ли сам упал, то ли помогли. Некий Алвес. Служил в транспортной компании на улице Комерсио.
А мне-то зачем об этом рассказываешь?
Алвес работал на твоих.
Фалько захлопал глазами:
Каких «моих»?
Дурака не валяй.
Последовала пауза. Долгая. Алмейда мелкими глоточками допивал свой кофе. Потом взял сигарету из пачки, протянутой Фалько. Тот обладал довольно редким даромвозобновлять дружеские отношения с того самого места, где они были прерваны сколько-то месяцев или лет назад Мимолетно улыбнуться, похлопать по руке или плечу, припомнить былое С Алмейдой достаточно было просто покурить вместе.
И ты можешь доказать, что вчера вечером был не один? спросил капитан, выпуская дым.
Конечно.
И кто с тобой был? Мужчина или женщина?
Женщина.
Известная?
Довольно-таки, Фалько улыбнулся. А потому буду тебе очень признателен, если обойдешься без огласки.
Тогда скажи, где вы были.
Сначала в «Мартиньо да Аркада», потом в «Бандите».
А потом?
Потом у нее дома. Почти четыре часа.
И где же это?
Да почти там же. Проезд Салитре, рядом с отелем «Тиволи».
Алмейда минуту осмыслял услышанное.
А ты знал этого испанца? Ортис его звали.
В глаза не видал.
А португальца?
Еще того меньше.
Ты хоть признался ей в любви? глумливо улыбнулся капитан. Не рекомендуется проводить ночь с женщиной, которая может подтвердить твое алиби, не сказав ей несколько раз: «Я люблю тебя».
Ничего, с этой можно.
Тебе неизменно везет
Это бесспорно.
Они поглядели друг другу в глаза, как смотрели, бывало, за партией бильярда в кафе «Шаве дОуро» в более спокойные времена. Потом Фалько показал на газеты:
«Бенфика» выиграла у «Спортинга».
И что с того?
Разве ты не болеешь за «Бенфику»?
Они опять помолчали, разглядывая друг друга.
Сколько мы с тобой знакомы? сказал наконец Алмейда. Шесть лет?
Восемь.
Бывало, что я тебя вытаскивал из неприятных историй.
А ятебя.
Всему свой предел положен.
Не знаю, где намерен остановиться ты.
Убитые сильно осложняют жизнь.
Пусть полиция ими занимается. Это не твоя печаль, Васко.
Да нет, как раз моя, если речь идет об иностранных агентах, о португальских гражданах, разбившихся всмятку, и об испанских шпионах с перерезанной от уха до уха глоткой. Понимаешь? Начальство требует результатов. И тут уж ни друзья, ни приятели не в счет.
Но ведь ваш Салазар симпатизирует националистам.
Алмейда устремил на него свирепый взгляд. Наверно, подумал Фалько, так смотрел неистовый антикоммунист Васко Алмейда на тех, кого допрашивал, а из них, по слухам, каждый десятый либо погибал от пыток, либо вдруг выбрасывался в окно. Потом португалец мрачно огляделся по сторонам.
После ночных событий видал я нашего Салазара сказатьгде? проговорил он, понизив голос.
Он сделал паузу и так глубоко затянулся сигаретой, что сжег ее едва ли не наполовину.
Кроме того, прибавил он, мое правительство не признает твое.
Фалько бровью не повел и не шевельнулся, глядя на него с дружелюбным вниманием.
От меня-то что хочешь?
Гражданская война за то, чтоб изменить цвет знамени, жуткая война. Вы, испанцы, уже всех допекли своей сварой. Мед с бритвы лижете.
Я тут вроде один, улыбнулся Фалько. О чем, собственно, речь?
О красных и о фашистах. Капитан со вздохом взглянул на сигарету, досадуя, словно кто-то оспаривал очевидное. Португальцев дрючить больше не можете, так взялись друг за друга. А не дрючить, видно, нельзя.
Ты так и не сказал, чему я обязан честью видеть тебя за завтраком. В твоем прекрасном Лиссабоне.