Итак, Лондон решил «разбудить» его после стольких лет «спячки»
Неожиданно Калягин поймал себя на том, что дрожит. От него хотят получить проверочный отчет«справку о состоянии здоровья», как они выражаются. Невидимая рука протянулась через всю Европу и постучала к нему в двери.
Калягин потянулся было раздавить неспешно крадущегося таракана, но передумал. Помилованный таракан шустро уполз за висящую на стене фотографию Кремля.
Воспоминание из детства настигло Калягина. Тогда ему было, наверное, лет пятнадцать. Он навещал мать в таллиннской больнице, где она провела почти все свои последние годы. Он заметил таракана, ползущего по стене больничной палаты и, свернув газету, уже замахнулся, как вдруг услышал голос матери.
«Не надо, сынок, быстро сказала она. Все-таки какая-никакая компания».
У Перминева с утра во рту не было ни крошки. Ему ужасно хотелось домой. Но черта с два его быстро отпустят. Вот так всегда: сначала промаринуют в приемной, а затем извиняются с издевательским видом. Перминев ненавидел их, хотя и отметил для себя, что стоит опробовать метод на своих подчиненных.
Пройдите.
В дверях кабинета стоял генерал. В кабинете оказалось еще два офицера. Перминеву указали на деревянный стул у стены. Хозяева сидели каждый за своим столом. В просторной комнате, освещенной единственной лампой под дешевым абажуром, стоял полумрак. На стене висел необычный портрет Ленинаникогда раньше Перминев не видел вождя столь сурово настроенным.
Это ваше окончательное мнение? спросил генерал, кивнув на синюю папку в руках Перминева.
Да, как мне кажется.
Кажется? Генерал брезгливо скривил губы. Что это значит?
У Перминева перехватило дух, словно он очутился на краю пропасти. Малейший толчок, и он долго-долго будет лететь вниз. Отступать поздно.
Нет, я уверен. Все проверено.
Генерал снял очки, взглянул на Перминева, движением брови приглашая коллег полюбоваться на незадачливого сотрудника. Где-то внизу глухо забормотали трубы центрального отопления.
Ну, в таком случае, сказал генерал, можно вызывать его завтра утром. Он испытующе посмотрел на Перминева. Под вашу ответственность. У меня все.
Выйдя из подъезда, Перминев, не оборачиваясь, спустился к площади Свердлова и лишь здесь оглянулся. Стоял прекрасный зимний вечерслегка морозный, синий с красными росчерками. Перминев помимо воли не мог оторвать взгляда от здания, которое он только что покинул. Нет, не зря народ мрачно шутит, что оно самое высокое в мирес крыши Лубянки явно просматривалась Колыма.
Тем временем хозяин кабинета пожелал спокойной ночи адъютанту и остался наедине со своим помощником.
Одной заботой меньше, что, разумеется, не дает нам права расхолаживаться. Генерал сладко зевнул, прикрыв глаза. Наш председатель считает, что где-то есть утечка. Буквально слышит еекак свист воздуха из дырявой покрышки. Он хочет, чтобы мы потрясли пару-тройку деревьев и посмотрели, что с них упадет.
Помощник оживился.
Где нам лучше начать?
Я уже начал, сказал генерал. С Англии. Почему с нее? Не знаю. Просто по наитию.
Вы имеете в виду Долинга? спросил помощник.
Генерал открыл глаза, молча глядя прямо перед собой. Затем зевнул еще раз.
Паркер оставил машину возле гостиницы «Интурист». Здесь она привлечет меньше внимания. Судя по термометру, висящему на противоположной стороне улицы, сильно подморозило. Слякоть на тротуарах застынет. В свете уличных фонарей и витрин прохожие казались бесплотными силуэтами.
Он изрядно промерз, пока добрался до кафе «Садко» на Пушкинской улице. Паркеру не нравилось место встречи. Слишком много здесь, в центре, всегда стукачейкак штатных, так и энтузиастов, мечтающих попасть в казенную ведомость на выплату гонораров.
Саша уже ждал его. Заметив Паркера, он заказал кофе и коктейли.
Барменмой приятель.
Как всегда Сашин голос звучал горячо и уверенно.
«Странная все-таки у него физиономия», подумал Паркер. Восток явно сквозил в его чертахв разрезе глаз, приплюснутом носе. Лицо широкое, болезненно бледное, но при этом симпатичное. Паркер припомнил, как Саша говорил ему, что приехал в столицу из Средней Азии в поисках цивилизации. Может, он думал, что ее продают вразвес в московских магазинах?
Официантка принесла коктейлимутную сладковатую смесь из вьетнамского джина, кубинского рома и сирийского виноградного сока. Почти вся советская внешняя политика в одном стакане.
Саша жевал соломинку.
Ты подал сигнал?
Паркер снял запотевшие с мороза очки и тщательно протер их салфеткой.
Да, все в порядке. Но в следующий раз будет труднее. И чем дальше, тем труднее. Знаете, будто позовешь господа Бога и ждешь ответа.
Две девицы за соседним столиком громко расхохотались. Паркер резко обернулся. Девушки гадали на кофейной гуще.
Ну, что у тебя нового? спросил он Сашу. Устроился на работу?
Ага, вчера. Правда, это не настоящая работа, а так, халтура. Приятель к себе пристроил. Он в Большом грузчиком вкалывает. Только я боюсь пальцы повредить. Кто тогда будет приумножать славу моей бедной Родины? Саша со смешком фыркнул.
Когда ждать ответа?
Завтра.
Хорошо. Я пошел. Ты посиди еще немного.
Юноша, похоже, обиделся.
Правила знаем Между прочим, сегодня вечером я играю. Он зарделся, как девушка. На советско-французском конкурсе. Мы, конечно, победим их. Он поднял глаза на Паркера. Теперь его лицо было серьезным. Вот вам и известны все мои планы. Сегодня вечером я работаю на благо России, завтраей во вред. О ваших планах я не спрашиваю.
Паркер с наслаждением окунулся в морозный уличный воздух. Поток прохожих втянул его в людской водоворот. Каждый спешил, толкался, старался обогнать других.
Саша беспокоил его. Мальчик был слишком восторженным, легко возбудимым, неуравновешеннымсловом, совсем не подходил на свою роль. Но он относился к категории «недовольных», как их снисходительно именовали в Лондоне. Там любили эту породу агентовразочаровавшихся в своей стране и поэтому готовых продать ее. С ними легко работать: никаких уговоров, никаких обязательств, никаких фокусов, все начистоту. Так что люди, подобные Саше, были просто находкой.
Паркер вспомнил их первую встречу. Это был необычайный вечер. Он и еще несколько его коллег из посольства разговорились с певицей в «Национале». Приглашения они, в общем-то, ожидали, но когда оно последовало, то оказалось весьма странным: их пригласили в «артистический салон»обшарпанную квартиру возле зоопарка. Входная дверь в «салоне» отсутствовала. Шагнув внутрь, Паркер увидел в сигаретном дыму фигуры людей, сидящих на полу у стен. Одним из них было около двадцати лет, другим явно за семьдесят. Промежуточные поколения отсутствовали.
Всем раздали кружки с кофе, и представление началось. Безработный и непризнанный поэт читал рифмованные куплеты. Две девицы терзали скрипки во имя чистого искусства. Бородатый азиат делал моментальные зарисовки мелком. Московский андерграунд. Где-то посередине ужасающей бесконечной песни под гитару Паркер обернулся и встретился глазами с Сашей, который, казалось, тоже скучал и ждал случая поболтать.
Юноша говорил о советской действительности, о том, насколько она далека от его заветных мечтаний. Еще до того, как снова взвизгнули скрипки, они условились встретиться и продолжить разговор. Паркер вынужден был удерживать мальчика на скользкой грани между обычным трепом и прямой вербовкой. Хотя, по правде говоря, тот не вызвал у него особых надежд. Саша же, напротив, мысленно поздравил себя с успешным дебютом.
В одиннадцатом часу Калягин погасил свет. Свое послание он зашифровал по памяти. Ключом служила английская колыбельная, знакомая сотням тысяч детей по всему миру. Такая простенькая и такая старомодно британская. Нужно было только переставить строчки местами в зависимости от дня недели.
Вообще-то сегодня вечером Калягин планировал выпить. А почему нет? Главное, чтобы никто не видел его пьяным. Не те нынче времена, чтобы пить в компании. Едва новый генсек въехал в Кремль, как из министерских пайков исчезла водка. Такого омерзительного зрелища в русской истории еще не быловоцарение на гребне волны из минеральных вод.
Но сегодня Сегодня вечером раздался сигнал, и теперь нужно иметь трезвую голову.
Лежа в постели, он мысленно перебирал методы использования алкоголя в рамках советской системы. Еще в конце шестидесятых в Таллинне у него оказался конкурент на освободившуюся райкомовскую должность. Боже, как он жаждал тогда этого места! Он не просто хотел занять егорайкомовский пост был ему жизненно необходим. Первая ступенька лестницы, ведущей наверх.
Однако у его соперника по фамилии Успенский было больше шансов. Он спал с дочкой одного из членов республиканского ЦКтолстой уродливой коровищей. Успенский намекнул ей, что готов жениться, если папенька протолкнет его в райком. Дочка надавила на папашу, и тот обещал посодействовать.
Но у Калягина тоже были влиятельные друзья. «Сойдись поближе с Успенским, советовали они, подружись с ним. Пригласи выпить. Куда-нибудь в людное место. И напои его хорошенько».
Успенский охотно принял приглашение. Может быть, потому, что ему обрыдли вечера с папенькиной дочкой. Они направились в ресторан интуристовской гостиницы. К одиннадцати часам Успенский уже был готов. Сцепился с каким-то финном, тоже, мягко говоря, нетрезвым, запустил в него бутылкой, затем второй, а тут и милиция подоспела.
На следующий день Калягин взял слово на партийном собрании и заклеймил аморальное поведение «разложенца» Успенского. Всем стало ясно, что молодой коммунист Калягин далеко пойдет.
Любопытно, что сам Успенский отнесся ко всему философски. «Ерунда, говорил он друзьям. Главноене принимать близко к сердцу».
Калягин и отсюда извлек урок. Отныне он старался не придавать вещам большего значения, чем они того заслуживали. В темноте он протянул руку к прикроватной тумбочке и нащупал под будильником узкую полоску бумаги. На одной ее стороне были две вертикальные колонки цифр«справка» о его самочувствии.
7 декабря
В штатном расписании хозяйственного управления Совета Министров Зина Потапова занимала самую нижнюю ступеньку. Много лет назад она подписала договор, раз в год гарантировавший ей новый фартук, пару шлепанцев и пятнадцать лет или расстрел за разглашение служебных тайн.
В целом она устраивала работодателей, и после годичного испытательного срока КГБ счел ее чистой. Даже единственное пятно в Зининой биографииотец, скончавшийся в сталинских лагерях, не было принято во внимание. В конце концов, у каждого в этой стране кто-то побывал там.
Но понурая тощая домработница вовсе не собиралась забывать об отце и прощать его убийц. Однажды на дне рождения у сестры, когда гости уже захмелели и запели лагерные песни, Зина разрыдалась и дала волю затаенным чувствамгорькой обиде и ненависти.
Случайно в компании оказалась английская учительница, которая была настолько поражена увиденным, что не стала хранить это в секрете.
Так для Потаповой начался длинный путь, который привел ее морозным декабрьским утром на седьмой этаж правительственного дома, в квартиру министра Калягина.
Примерно на полчаса позже ее туда же заявился Перминев. В лифте он растрепал прилизанные волосы и сдвинул набок узел галстука. Такие фокусы обычно производили нужное впечатление.
Когда вам позвонили? Калягин, казалось, не на шутку разозлился.
Минут сорок назад. Вас ждут к восьми тридцати ровно. Въезд через Боровицкие ворота. Надо спешить.
Министр старался сохранить спокойствие, но унять бешеное сердцебиение не удавалось. Вот оно! Наконец-то он дождался своего часа.
Надевая пальто, Калягин наткнулся взглядом на равнодушно-пустое лицо Перминева. Ни ободряющей улыбки, ни понимания важности происходящего, ни почтительностиабсолютно никаких чувств нельзя было прочесть на физиономии этого типа.
Но даже этот хорек растерялся, когда увидел присланный За Калягиным автомобиль. Старая «волга» исчезла, словно ее не было и в помине. У подъезда ждал сверкающий лаком «зил». И пусть западным туристам он мог показаться точной копией американских лимузинов двадцатилетней давности; здесь, в России, он символизировал высшую власть.
Зина Потапова тщательно прибралась в квартире Калягина, позвонила в прачечную, чтобы забрали выгладить один из его костюмов. Какие бы чувства она ни испытывала, вычищая грязь за хозяевами жизни, работала Зина, как и всякая простая русская женщина, на совесть. Она считала, что домработницы на то и существуют, чтобы министры жили в чистоте и аккуратно одевались. Каждому свое. Кто не работает, тот не ест.
Правда, в глубине души она понимала, что стоит бросить вкалывать, как тут же за ней придут и заставят работать. Но она старалась об этом не думать.
Скоро она уйдет на пенсию, и все забудется. Если, конечно, не умрет раньше. Впрочем, Зина не рассчитывала дотянуть до старостисоветский образ жизни не располагал к этому. Она давно заметила, что ее подруги, попав в больницу с одной хворобой, выписывались оттуда сразу с несколькими. Поэтому Зина твердо решила ни в коем случае не дать затянуть себя ни на больничную койку, ни на тюремную.
Может, эта отчаянная решимость помогала ей, когда она вошла в спальню министра, взяла с тумбочки будильник и, отклеив с его подставки бумажную полоску, сунула ее в носок. Лично она считала подобную предосторожность лишней, просто сделала так, как учили.
Время ее выхода из здания надлежащим образом зафиксировали дежурный в вестибюле, постовой у ворот и топтуны в штатском, прогуливающиеся вдоль автомобильной стоянки. Но поглощенная своими мыслями, Зина Потапова даже не заметила этого. Дело было в том, что вчера вечером в ее гастроном завезли помидоры, и она рассчитывала успеть занять очередь.
Челядь расшаркалась и покинула кабинет, оставив Калягина наедине с генеральным секретарем. Между ними на столе стояли две бутылки минеральной воды. Калягин старался незаметно перевести дух после длинной лестницы. Одним взглядом он охватил батарею разноцветных телефонов, ряд телевизионных мониторов, государственный флаг (портрет Ленина отсутствовал!) и чистый столни бумаг, ни папок на нем не было. Крупная лысоватая голова наклонилась, приветствуя.
Я удовлетворен вашей работой. Голос прозвучал мягко, певуче, с легким южным акцентом. Обманчивый был голос. Я имею в виду увеличение выпуска микротехнологической продукции. Это как раз то, в чем мы сейчас остро нуждаемся. Вы, конечно, знаете, насколько мы отстаем от капиталистических стран в этой области? Левая бровь вопросительно изогнулась.
Конечно, произнес Калягин свое первое слово в этом кабинете.
Ваши результаты и ваши планы впечатляют. Надеюсь, что они будут успешно реализованы. Во всяком случае, губы секретаря скривились в брезгливой гримасе, во всяком случае, более успешно, чем обещания некоторых из ваших коллег.
Калягин начал подозревать, что ему вовсе не обязательно отвечать. Генеральный секретарь обожал монологи и, Бог свидетель, умел говорить. Всего восемь лет понадобилось ему, чтобы расчистить языком путь из захолустья в столицу. Завидное красноречие.
Генсек откинулся в кресле. Калягин заметил усталость в его глазах.
Я хочу прочесть вам небольшую лекцию, мой друг, пользуясь тем, что вы оказались здесь и у меня выдалась свободная минутка. В этом кабинете принято читать лекции, так было всегда. Вам, разумеется, известны наши слабые места. Этонизкая культура, неумение руководить, поголовная коррупция.
Калягин сглотнул под испытующим взглядом секретаря. На его глазах переписывалась история. И остальные знали о пороках партии, но так свободно говорил о них вслух только новый генсек. То ли почудилось Калягину, то ли наяву он услышал за окнами отдаленный сигнал милицейской сирены.
Трудно было не поддаться обаянию этого человекаслишком уж он отличался от своих предшественников: косноязычного Брежнева и стоящего одной ногой в Кремлевской стене Черненко. После их правления оставался один путьнаверх, ибо катиться вниз было уже некуда.
Вы знаете, что я уже предпринял кое-какие меры. Учтите, это только начало.
Генеральный секретарь поднялся и двинулся вокруг стола. На секунду Калягину показалось, что навстречу ему вперевалку идет невесть откуда взявшийся в этом кабинете простой русский мужик. Неладно скроенный, но крепко сшитый. Уверенный в себе.