Из глубины комнаты донесся тяжелый вздох. Генерал встал из-за стола, пересек кабинет и потрепал помощника по плечу.
Не переживайте так, мой друг, мы предусмотрели этот вариант заранее.
Привет, Джеймс. Рад вас видеть.
Визиты Стюарта участились, и тон его, как заметил Долинг, стал дружелюбнее. Снова они взялись за него, на этот раз, похоже, всерьез.
Кажется, вы полюбили мое общество, сказал Долинг. Как идут дела в Лондоне?
Да ну их! Едва распутаешься с одной бестолковщиной, как тут же заваривается новая кутерьма. Впрочем, вы и сами знаете.
Вы правы, Стюарт, ах, как вы правы, с серьезным видом посочувствовал заключенный.
Они снова сидели в камере для свиданий. Лондон рекомендовал Стюарту больше не приглашать Долинга в кабинет начальника тюрьмы. «Будьте с ним вежливы, но больше не носите никаких подарков, предупредили Стюарта. Дайте ему почувствовать, что тюрьмане детский сад, и строить из себя обиженного ребенка мы ему не позволим».
Но сейчас перед Стюартом сидел Долинг-предатель, самоуверенный и опасный. Очень опасный. Таким место только за решеткой.
Вы когда-нибудь играли в шахматы, Стюарт? неожиданно спросил Долинг.
Стюарт даже растерялся.
Что-то не припомню, задумчиво протянул он. Хотя нет, однажды в детстве играл с отцом. Помнится, шел сильный дождь, и мне пришлось сидеть дома. А в чем дело?
Надеюсь, вы помните, как ходят фигуры?
Ну, помню. К чему вы клоните?
Впервые за долгое время Долинг почувствовал уверенность в себе. Наконец-то пришел его час диктовать условия!
Тогда вы, наверное, знаете, что иногда приходится жертвовать королевой в обмен на ферзя противника. Изо всех сил Долинг старался говорить спокойно. Уверяю вас, такое происходит очень часто. Интересно, сейчас правила игры не изменилисьпо-прежнему размениваются ферзями?
Стюарт с любопытством смотрел на человечка в тюремной робе.
Думаю, размениваются, сказал он ровным голосом. Но прежде хорошенько обдумывают свой ход.
Впервые за их сегодняшнюю встречу Долинг улыбнулся.
Я ожидал от вас именно такого ответа.
«Вести» Сашу было сущим мучением. Легконогий, верткий, как вьюн, он стремительно прокладывал путь в вечерней московской толчее. Время от времени юноша внезапно останавливался у витрин или нырял в безлюдные переулки, но ни разу не обернулся, и филеры решили, что Саша их не заметил.
Топтунов было пятеро: двое шли за ним, трое подстраховывали их в машине и поддерживали радиосвязь с управлением. Те двое, что вели Сашу, имели наручные браслеты-передатчики и миниатюрные прозрачные наушники. С такой экипировкой они и мысли не допускали потерять объект.
Но никакая техника не могла предусмотреть, что Наташа Кравченко, хорошенькая двадцатилетняя дуреха, приехавшая из Киева погостить к московским родственникам, обомлеет при виде столичных витрин и забудет обо всем на свете. В том числе и о малышке-племяннице. Она не заметит, как девочка подойдет к краю тротуара и шагнет на проезжую часть. Не обратят на это внимания и сотни прохожих, спешащих вдоль Калининского проспекта. Она лишь услышит крик, визг тормозов и звук, который будет помнить до конца своих днейглухой шлепок твердого о мягкое. Кагэбэшникитоже люди, у каждого из них были свои дети, и они не могли не обернуться на крик ребенка. Этого мгновения хватило, чтобы Саша исчез.
Через восемь минут подлетела вторая машина, район перекрыли и прочесали, но Саша как в воду канул. Впрочем, чего еще можно было ждать от рядовых «наружников»? Здесь требовался специалист классом повыше.
Он и вышел из-под арки старого дома наперерез Саше, спешащему вверх по Тверскому бульвару. Человек толкнул его в подворотню, прижал лицом к кирпичной стене, и заломил тонкие музыкальные пальцы Саши с такой силой, что тот, не охнув, упал в снег на колени. Чувствовалось, что преследователь хорошо подготовился к встрече и знал самые уязвимые места объекта слежки. Еще долго щенок не сможет играть на своих фортепьянах.
Перминев отпустил Сашину руку и отступил. Юноша валялся у его ног и скулил, как побитая собачонка.
Весь прошедший день Саша прокатался в метро. Его подташнивало, болела голова, мысли путались, а надо было собраться и обдумать дальнейшие действия. Движение, пусть даже без цели, всегда помогало ему сосредоточиться.
Порой ему казалось, что вся его жизнь прошла на колесах. Он вспомнил калейдоскоп тогда еще не понятных ему, восьмилетнему ребенку, событий, сорвавших их семью с насиженного места. Лето в Москве. В квартиру вбегает отец, лицо его перекошено от страха. Мать стаскивает со шкафа чемодан. Из вырезанного внутри книги углубления появляется пачка денег, из-под деревянного плинтусапаспорта. Так началась одиссея их семьидолгое плавание в житейском море без порта назначения.
Лишь много лет спустя Саша понял, что произошло тогда, летом. Понял, почему они все время переезжали с квартиры на квартиру, из города в город, останавливаясь у немногословных испуганных людей, и всегда старались подгадать отъезд или приезд к темному времени суток.
Даже неискушенному ребенку казалось странным, как долго они путешествуют. Он стал бояться, что однажды они приедут на край света, иконец. Саша еще не подозревал, что смертельная опасность подстерегала их куда ближе. Отец это понимал, но молчал.
Иногда они даже не знали, куда их везутв крытом грузовике, в хлебном фургоне, в правительственной «волге», а один разв милицейском «воронке». Рука невидимой организации бережно вела их на восток и на юг, минуя крупные города, оставляя позади сонные деревеньки среднерусской равнины. Впереди открывались пустыни Средней Азии и Казахстана.
Через семь месяцев после бегства из Москвы они въехали на арбе в пригород древнего Ташкентапутешествие завершилось. Теперь их вряд ли узнали бы даже близкие знакомыезагорелых, в одежде с чужого плеча, с растрепанными ветром выгоревшими волосами.
В старой жизни остались даже их имена: Саша Трешков стал Сашей Левиным. Отец устроился на асбестовый завод, что и свело его в могилу раньше времени. Никогда Саша не слышал от него жалоб на исковерканную жизнь. Отец радовался музыкальным успехам сына и постоянно благодарил судьбу за то, что она оказалась милостивой к ним.
Позже, уже будучи тяжело больным, отец поведал Саше о своей тайне. Мучительно подбирая слова и запинаясь, он признался, что работал на британскую разведку. Он как бы исповедовался и перед лицом смерти просил у сына прощения за все мытарства, выпавшие на их долю по его вине. Временами отец называл имена и даже адреса. Правила конспирации уже не существовали для него; кто на пороге вечности думает о таких пустяках?
Отец назвал Зину Потапову, Анатоля, Николаеву и ее дочь Лену. Тонким высоким голосом, едва слышным в другом конце комнаты, он рассказывал сыну об их мужестве, находчивости, душевной теплоте. По его словам, таких сильных и самоотверженных людей он больше не встречал в своей жизни. Саша поклялся себе во что бы то ни стало найти их.
Это оказалось на удивление просто: когда ему исполнилось двадцать, талант музыканта привел его в столицу, где он разыскал Зину в квартире ее родителей, а Николаева и вовсе не меняла адреса. Тропинка, которую они ему указали, прихотливо петляя среди сплетений хитрости и осторожности, лицемерия и недомолвок, вывела к Джорджу Паркеру. На что Саша и рассчитывал.
Но сегодняшнее столкновение с Перминевым не входило в его расчеты, несмотря на то, что Саша давно приготовился к самому худшему. Кагэбэшник приказал ему во чтобы то ни стало убрать Лену из Москвыуговорить ее уехать, обмануть, если потребуетсяувезти силой. По словам Перминева здесь ей грозила смертельная опасность. В интересах дела чекистам надо было побеседовать с ней, но в спокойном месте, подальше от преступников и от милиции. «Все понял, малыш?»заключил Перминев.
Саша знал: тот лжет с первого и до последнего слова. Но еще он знал, что Лену придется отдать. Другого выхода не было. От этого зависел его собственный план.
Здесь, за городом, казалось, что снега и безмолвие окутали всю Россию.
Уже смеркалось, когда Калягин подъехал к даче заместителя министра обороны. Выйдя из машины, он помедлил перед крыльцом. Под ногами поскрипывал снежок, пар от дыхания всплывал вертикально вверх, вокруг, как зачарованные, замерли березки. Калягин попытался представить себе необозримые просторы сельской России, испокон века безучастной к городской суете, именуемой политикой. Отряхивая снег с ботинок, он еще раз удивился, зачем этот старый боров Афанасьев пригласил его в гости.
Хозяин прошаркал ему навстречу, приветственно кивая.
Как хорошо, что вы приехали, дружище. Он протянул Калягину пухлую потную ладонь. Добро пожаловать в мои пенаты. Правда, девочек и рулетку не обещаю, но все остальные удовольствия гарантирую. Афанасьев подмигнул. Для дорого гостя ничего не пожалею.
Калягин даже растерялся, когда в гостиную вошла жена Афанасьева. Лет на двадцать моложе генерала, статная блондинка с высокими скулами и яркими пухлыми губами, она поневоле притягивала мужской взгляд. А эта очаровательная манера слегка наклонять голову набок при разговоре
Жаль, что мой муж не пригласил вас раньше, сказала она, смерив Калягина оценивающим взглядом.
Я и теперь благодарен ему за приглашение.
Чепуха. Такие люди, как мы, должны держаться друг за друга. Отныне мы будем видеться часто.
Калягин чувствовал себя неловко, сидя между супругами на диване. А после четвертой рюмки водки его кольнуло знакомое чувство тревоги. Он вдруг вспомнил давнюю, еще таллиннскую инструкцию своих британских партнеров: «Вы подписали бессрочный контракт. Не воображайте, что сможете выйти из игры, когда устанете; не расслабляйтесь ни на секунду, иначесмерть».
Калягин потряс головой, отгоняя эти мысли. С облегчением он услышал приглашение перейти в столовую.
Комната была обставлена светлой финской мебелью. На столе, застеленном белоснежной скатертью, яркими пятнами выделялись темно-синие салфетки. Под потолком тянулись массивные балки красного дерева. В углу горел низкий широкий камин, рядом лежал круглый итальянский коврик. Чувствовался безукоризненный вкус.
Позвольте я добавлю вам этой подливки к семге. Хозяйка так умело наклонилась к нему с соусником, что взору Калягина открылись ее прелести. Привычной границы загара на ее груди он не обнаружил.
Спасибо, очень изысканное блюдо.
А вы ожидали, что я угощу вас бычками в томате? Афанасьева высокомерно поджала губки. Мой супруг, между прочим, командует самой мощной армией в мире.
Вздернув подбородок, она пристально посмотрела Калягину в глаза.
Министрпустое место, все решает Виктор, добавила она.
Афанасьев со стуком положил вилку.
Дмитрия Ивановича не надо учить политграмоте, дорогая. Генерал усмехнулся. Кстати, мы ведь поклялись ни слова не говорить о политике сегодня вечером. И не будем Мой дорогой Дмитрий, я хочу поднять этот тост за то, что ты не побрезговал посетить наш скромный приют. Широким жестом Афанасьев обвел обшитые мореным дубом стены.
Все трое подняли бокалы.
За здоровье Дмитрия Ивановича, эхом отозвалась жена Афанасьева. Если мы можем быть чем-нибудь полезны для вас, она сделала выразительную паузу, в любое время дня и ночи, только скажите слово.
Промокнув губы салфеткой, она словно стерла улыбку с лица. Прислуга убрала посуду. Генерал поднялся и, прихватив бутылку с вином, вышел из-за стола.
Если не возражаешь, перейдем в мой кабинет, прикончим эту бутылочку, а заодно моего коньячку попробуешь, сказал он Калягину. Кстати, расскажешь о своих. Твой отец, кажется, работал в Сталинграде? Я ведь там тоже служил.
Калягин тоже встал, но жена Афанасьева осталась сидеть.
Виктор, что за манеры? Просто хамство с твоей стороны уводить от меня нашего гостя. К тому же, я еще не закончила есть. Она подняла бокал, любуясь вином на свет. Прости меня, дорогой, но
С неожиданной прыткостью она выскочила из-за стола и загородила мужу дорогу.
Калягин вежливо улыбнулся, хотя почувствовал, что назревает скандал.
Я полагала, что мы поговорим втроем, в гостиной.
Нет, хмуро отрезал Афанасьев. Шла бы ты спать. Наши разговоры только нагонят на тебя скуку. Я же сказал, тебе будет неинтересно Он повелительно мотнул головой, приказывая жене посторониться. Но та не шелохнулась.
Калягин начал смутно догадываться, что сейчас произойдет. Рука генерала дернулась. Еще не веря своим глазам, Калягин успел только ахнуть, как широкая лапа Афанасьева с размаха накрыла правую щеку жены. Пощечина прозвучала в комнате оглушительно. Женщина тонко, как ребенок, вскрикнула и выбежала вон. Калягин слышал ее торопливые шаги по лестнице.
Генерал повернулся к Калягину. На лбу Афанасьева блестели крупные капли пота.
Прошу прощения за маленькое недоразумение, тяжело отдуваясь, сказал он. Ты не женат, но должен знать, чего они все стоят, эти бабы. Время от времени полезно напоминать, кто в доме хозяин. Им это только на пользу.
Движения на трассе почти не было, когда «зил» Калягина возвращался в Москву. Второй час ночи, добропорядочные люди давно спят. Калягин чувствовал себя отвратительно. Сумбурный вечер окончательно измотал его. Хотя, не исключено, что случайная цепь событий на даче замминистра могла быть тонко разыгранным спектаклем.
Одно он знал наверняка: Афанасьев хотел заручиться его поддержкой, намекая ему на всяческие выгоды при согласии и недвусмысленно обещая крупные неприятности в случае отказе. Причем свои условия Афанасьев излагал по-солдафонски грубо, с матерком.
От водки с вином язык у генерала стал заплетаться, а после коньяка Афанасьев окончательно перестал соображать.
Сначала он заговорил о спутниковом оружии, но сбился, потеряв мысль. Вместо этого он забормотал, что его министрстарая перечница и одной ногой стоит в могиле. Он только обещает кому ни попадя мир во всем мире, а тянуть воз и получать все шишки приходится ему, Афанасьеву.
Калягин устроился поудобнее на сидение, чтобы вздремнуть до дома. Ему страшно не хотелось впутываться ни в какие интриги, но прямо отказать он не мог.
Слишком хорошо он помнил, кто вытащил его наверх. Кто разыскал его в Таллинне и возился с ним столько лет, каждый раз направляя в нужную сторону и подталкивая на следующую ступеньку, когда требовалось; кто приготовил ему в Кремле кусок заветного пирога власти. Сначала негласный покровитель носил лейтенантские погоны и ездил в армейском «козле» с брезентовым верхом. Потом пересел в старую «волгу», потомв генеральскую «чайку» с депутатским флажком на стекле. Калягин всегда звал его просто по имениВиктор. Виктор был умен и изворотлив, щедро давал, не требуя ничего взамен. Ничего, кроме преданности. Об этом он напоминал Калягину не раз.
При встрече в Москве, Виктор не захотел вспоминать об их старых отношениях. «Пусть это будет нашей маленькой тайной. Не стоит ворошить прошлое». На том и порешили.
Но сейчас Виктору, похоже, снова понадобился преданный помощник.
Калягин не заметил, как заснул.
В зеркало Афанасьева видела мужа, в нерешительности застывшего на пороге спальни. Она сидела за туалетным столиком, расчесывая длинные волосы. Генерал тупо смотрел, как следом за расческой обнажается полная белая шея, и ладони его потели.
Жена слегка повела головой в знак того, что видит супруга.
Что стоишь столбом? Боже, ну и вид у тебя.
Афанасьев сделал несколько шагов в комнату и стал расстегивать брюки.
Виктор, ты сошел с ума! укоризненно воскликнула супруга, обернувшись. Впрочем, ты уже давно свихнулся на этом, добавила она и снова повернулась к зеркалу.
Афанасьев стоял, как оплеванный.
«Что она со мной вытворяет? подумал он. Я заправляю всей долбаной советской армией, а моя собственная жена превратила меня в клоуна!»
Мне показалось, что он клюнул, пробормотал он вслух и попытался улыбнуться.
Конечно, клюнул. Ты что, считаешь меня неспособной справиться с этим желторотым? Я сумела стреножить тебя, старого дурака, а твой Калягин мне на один зуб. Она снова принялась расчесываться. Сущее развлечение.
Что ты собираешься делать?
Выжду денек и позвоню ему. Пожалуюсь, какой ты тиран. Он, разумеется, пожалеет меня. А потом, Афанасьева усмехнулась, потом мы с ним встретимся, и онтвой.
Великолепно, дорогая. Афанасьев положил руку ей на плечо и бессмысленным пьяным взглядом уставился в зеркало. Только не тяни.
Я сама знаю, что мне делать и когда, сказала женщина и, поведя плечом, стряхнула его руку.
13 декабря
Утром Калягин проснулся сразу, будто его толкнули. Половина седьмого. На кухне он неожиданно встретил Зину Потапову, которая готовила ему завтрак. Ее перевели на новое место вслед за Калягиным, ничего не объяснив, не спросив согласия и даже не предупредив заранеекто-то подписал соответствующую бумагу, и Потапова очутилась на Кутузовском проспекте. Спорить тут бесполезно, ответ последует один: так надо.