Сырцов с легкостью отволок одно из кресел к входной двери и попросил:
Светлана Дмитриевна, будьте добры, сядьте сюда.
Я, конечно, сяду, я теперь обязана вам подчиняться... Но зачем?
Сядьте. Сели?Сырцов строго наблюдал за тем, как она устраивается в кресле.Закройте глаза и представьте себе картину: Ксения у себя в комнате. Вы ведь часто наблюдали эту картину.
Нечасто,возразила Светлана Дмитриевна, не от-кривая глаз.Она редко меня сюда пускала.
Все-таки постарайтесь. Вспомните всю, до деталей, обстановку, вещи, с которыми она привычно и с и любовью контактировала...Сырцов замолчал, давая ей возможность сосредоточиться.Откройте глаза. Осмотритесь внимательно. Чего здесь недостает, что исчезло вместе с Ксенией?
Светлана Дмитриевна распахнула глаза и как бы заново осмотрела мир Ксении. Медленно стала перечислять:
--Нет двух иконок: ее святой и Николая Угодника... Маленьких таких... Церковный ширпотреб...
--Онанеистово верующая?быстро спросил Сырцов.
--Да нет. Просто интересовалась православием.
--Дальше.
--Длинный такой кабинетный алфавит-книжка для телефонов. Всегда на столе лежал. Вот, пожалуй, и все.
--Где висели иконки?
--Справа от стола.
Сырцов подошел к столу и изучил стену. Неумелой рукой в нее было вбито три гвоздя, ненужно больших для такого дела.
--Что еще висело здесь?потребовал ответа Сырцов.
--Ах да... Еще и фотография...
--Чья?
--Разве это важно?прикинулась дурочкой Светлана Дмитриевна.
--Важно.
--Эта фотография не имеет никакого отношения к делу...
--Она взяла ее, значит, имеет,грубо надавил он.
--Мне бы не хотелось говорить.
Сырцов вынул из кармана конверт с баксами и положил его на стол. Предполагал, что подобное может случиться. Не выносил он эти дурацкие бабьи игры. Положил и направился к двери, обходя кресло, в котором сидела Светлана Дмитриевна. Она вскочила, схватила его за рукав куртки. Он вырвался, заговорил яростно:
Краковяк не танцую, мадам. И в детские игры не играю. «Черным белое зовите, «да» и «нет» не говорите»для других. Было приятно познакомиться.
Она повисла на Сырцове и заплакала. Он вздохнул и стал ждать. Быстро отплакавшись, она тоже вздохнула.
Не покидайте меня, Георгий. Если вы уйдете, то все кончится: надежды, будущее, жизнь. Вы единственный, кто может нам помочь, я это знаю. И будьте снисходительней ко мне. Если не можете уважать, то пожалейте меня.
־ Чья фотография?упрямо повторил Сырцов.
Она отпустила его, отвернулась к окну и тихо призналась:
Моего первого мужа..
Она знакома с ним?
Он трагически погиб задолго до ее рождения.
Это уже было интересное кино. Сырцов возвратился к столу, но не для того, чтобы опять забрать «зеленые», а для того, чтобы сесть на стул и посмотреть Светлане Дмитриевне в глаза. Сейчас глаза ее были слепы. Она смотрела в себя. Сырцов решил вернуть ее к мирским делам:
Откуда же эта непонятная любовь Ксении к нему?
Он писал стихи, сочинял песни... Она считает его жертвой времени, режима... Моей жертвой и косвенной жертвой своего собственного отца.
Вы его бросили?
Его бросишь...Она вяло и светло улыбнулась.Это он ушел от меня. Да вы его должны знать по его песням. Они ныне бурно возвращаются из искусственного небытия. Онвесь в своих песнях, Олег Торопов.
Ну и номер! И уже гремело в ушах знаменитое и привязчивое, как смола: «Деревянный самовар! Деревянный самовар!», спетое под беспощадную гитару хриплым и зачаровывающим баритоном. И черно-белый портрет с обложки популярного журнала вспомнил Сырцов: резко обернувшаяся на мощной шее голова рвущегося к победе и не боящегося поражения бойца. О таком нельзя говорить экивоками.
Вы имели какое-либо отношение к его гибели?
Имела, не имела!Светлана Дмитриевна неизвестно почему ужасно разозлилась.Я не виновата в его смерти!
Завелась, и поэтому разговор продолжать бессмысленно. Хотя ситуация этавесьма возможная изначальная причина и пружина всего происшедшего. Но этона потом. Сейчас к рутине:
Светлана Дмитриевна, телефонная книжка Ксении исчезла вместе с ней. Но у вас-то наверняка имеются телефоны подруг, приятелей, знакомых, по которым вы иногда, беспокоясь, как каждая мать, разыскивали ее.
--Имеются,покорно подтвердила она, тихо радуясь, что разговор об Олеге Торопове не получил продолжения.Я их тайно от Ксюшки все в свою записную книжку переписала.И вдруг опять ощетинилась: И не считаю это зазорным.
--И я не считаю,успокоил ее Сырцов.Не могли бы вы сделать списочек этих телефонов с краткой характеристикой каждого из абонентов.
- Могу. Но это отнимет какое-то время...
--Небольшое. А я за это время ознакомлюсь, если вы позволите, с содержимым письменного стола. Вы позволите?
--Куда мне теперь деваться!косвенно разрешила пил и удалилась, а Сырцов поочередно выдвинул все три ящика.
В первомконспекты лекций, общие тетради. Быстро и тщательнов такие тетради часто помимо лекций небрежно и почти бессознательно заносятся записи о личномпросмотрел все двенадцать, но ничего интересного не нашел, за исключением того, что Ксения Логунова учится на третьем курсе исторического факультета Гуманитарного университета и что она, если судить по почерку и записям,человек организованный, добросовестный и ничего не принимающий на веру.
Во второмканцпринадлежности: чистая бумага, новые шариковые ручки вперемежку с использованными, копирка. Черт, как же он пишущую машинку не заметил. Ага, вон футляр под книжными полками.В этом же ящике совершенно не к месту небогатая косметика: тушь для, ресниц, несколько универсальных пудрениц, флаконы «Клима» и «Опиума». Проехали.
Третий ящик был беспорядочно набит фотографиями. Вот тут пришлось задержаться. Сырцов рассматривал их все по очереди, откладывая в сторону те, которые, по его мнению, относились к последнему времени. Он понимал, что такое деление весьма условно: трещина, разделившая мать и дочь, ведет начало от детства, ему же скорее всего понадобятся люди, атмосфера, обстановка сегодняшнего дня. Когда возвратилась Светлана Дмитриевна, он, оставив на столе десятка два снимков, запихивал остальные в ящик.
Вот, Георгий Петрович,официально отрапортовала она и положила рядом со снимками на стол два мелко исписанных листа.
Ого!невесело удивился Сырцов.
Я понимала, что получится многовато, но вы же сами просили: всех. На всякий случай я подчеркнула фамилии тех, с кем она была наиболее близка.
Сырцов взял список и глянул на телефоны, адреса и . краткие характеристики подчеркнутых. Их было семеро.
Судя по телефонам, все сгруппировались в районе Арбата, Пречистенки, Остоженки. Откуда такая плотность?поинтересовался Сырцов.
Сюда, на Фрунзенскую, мы переехали этой зимой. А до того в течение шести лет жили в Чистом переулке.
Понятно. Теперь я попрошу вас, Светлана Дмитриевна, отобрать те фотографии, на которых изображены эти семеро.И Сырцов отошел к книжным полкам. Конечно, в идеальном варианте следовало бы потрясти каждую книжечку, но это работы часа на три. Не пойдет. Сырцов остановился у полки, на которой, поблескивая ; корешками, стояли несколько изданий Библии. Он наугад ; открыл толстенный том, изданный к тысячелетию православия на Руси, и попал: на листке, лежавшем между титульной и первой страницами, было написановроде как обычно, но все же не по-мирски: «Ксения! Верав познании Бога и себя. Уверен, что в этом тебе поможет Святое Писание. Отец Афанасий». Сырцов незаметно взял записку и спрятал в карман. Даванул косяка: мамаша вроде бы ничего не заметила. Воскликнул фальшиво:
Сколько же у Ксении Библий! Для чего?
Онабудущий историк!не отрываясь от дела (она писала на обороте фотографий ФИО подчеркнутых), ответила Светлана Дмитриевна.Я ей весной из Швейцарии еще один диковинный экземпляр привезла,размером в ладонь, толщиной в пачку сигарет, на тончайшей рисовой бумаге...
Сырцов еще раз глянул на полку: диковинного экземпляра там не было. Быстренько отвлек мамочку от библейской темы:
Ну, как там ваши дела?
Да вроде все.
Благодарю за службу!гаркнул Сырцов.
Рада стараться!как положено, ответила она.
Конец светским беседам, пора в сыщицкую маету. Волка ноги кормят. Финальной фиоритурой ворвался в покойный мир бесед резкий и протяжный дверной звонок.
Эля. Элеонора. Горничная, о которой я говорила,напомнила Светлана Дмитриевна.
На всякий случай, ктоя?спросил Сырцов.
Думаю, что не понадобится...
Но все-таки?
Она задумчиво и впервые подробно осмотрела его. Фирменные кроссовки, фирменные джинсы, клетчатая куртка-рубашка, под нейчерная футболка в обтяжку Высок, здоров, лицо насмешливоене из робких.
--Машкин приятель, которому я должна помочь в престижном трудоустройстве,решила она: видимо, бывали подобные случаи.
Они бесстрашно спустились в громадный холл-гостиную, и едва Светлана успела объяснить:
--У нее есть ключ, звонком она оповещает о своем прибытии,как в арке явилась Эля, Элеонора. В общем, персик. После англизированной Светы Логунову, несомненно, было в удовольствие подержаться за пышные бока.
--Доброе утро, Светлана Дмитриевна,и, будто только увидела, в сторону Сырцова:Доброе утро.
Они обменялись небрежными кивками. Тут же Сырном выступил с заключительным словом, которому придал опенок легкой сявости:
--Так я пошел, Светлана Дмитриевна? Спасибо вам за душевность, за доброту...
--Маше привет передавайте,бодро подключилась Светлана Дмитриевна.Эля, не в службу, а в дружбу, провопите Георгия Петровича.
--Прошу вас.Эля посторонилась, чтобы Сырцов смог беспрепятственно миновать арку. Он миновал,
а она следом за ним. О черт, только бы не ошибиться, не запутаться в лабиринте комнат, он ведь не знал, где официальный выход из пентхауза. Бог помог, свинья не съела: вот она прихожая, а вот и спасительная дверь.
От облегчения, а заодно и стремясь довершить свой новый имидж Машкиного приятеля из категории «смерть бабам», он у дверей ловко облапил соблазнительную Элю и шепнул ей в ухо:
Когда вместе будем получать удовольствие, поросеночек?
Отвали,дежурно отвергла посягательства Эля и неторопливо освободилась от его рук.
Жди меня, и я вернусь,пообещал Сырцов и, не дожидаясь ответа, выскочил к лифту.
Глава 7
Начал он с паренька, который чаще всех мелькал на фотографиях. Иван Ряузов. Нашел телефон-автомат в малолюдном месте, сунул жетон, набрал номер. Трубка звонко и протяжно гудела.
Вас слушают,гудки сменил недовольный тенор.
Мне бы хотелось поговорить с Иваном.
На предмет?
Вы Иван?
Допустим.
Допустили. Так вы Иван?
Иван, Иван. Что надо?
Иван, я вас прошу выслушать меня внимательно и не раздражаясь. Дело, о котором я буду говорить, болезненно касается многих людей...
Слушаю вас,заинтересованно перебил Ванюша.
Дело сугубо конфиденциальное, Иван. Я могу надеяться на вашу порядочность?
Об этом не спрашивают у приличных людей.
Тогда извините. Так вот: бесследно исчезла, ушла из дома ваша хорошая знакомая Ксения Логунова...
Продолжить объяснения Иван Ряузов ему не дал. Ванюша возрадовался как дитя:
Выкинула, выкинула-таки фортель! Я всегда знал, что в этом тихом-тихом омуте бесчисленные черти водятся! Ах, мы возвышенны, ах, мы не от мира сего! С мужиком сбежала, что ли?
С Ванюшей все ясно. Страстно желал трахнуть ее, а она не желала, чтобы ее трахали. Тем более такая гнида, как Ванюша. Ишь ты, как ликует, как заходится в томительных соплях!י
Не дала она тебе, надо полагать. И правильно не дала, козел,сказал Сырцов на прощание Ванюше и повесил трубку.
Решил сделать малый перерыв. Добрел до Комсомольского, добрел до своей «девятки» у комиссионного. Стояла, голубка, среди автотранспорта аудиовидеодельцов местного значения. Уселся, по новой просмотрел список и фотографии. Следующая, пожалуй, забавная хохотушка Люба Ермилова. В который раз пожалев, что радиотелефон ему не по карману, Сырцов вздохнул, включил мотор, пустился чуток вниз и, слегка нарушив, свернул налево, и Теплый переулок. А там Зубовская площадь, а там Пречистенка, а там в Померанцевом переулке тихий телефон-автомат. Судя по номеру, Люба жила где-то здесь.
Гудкам не дали порезвиться: трубка была снята на первом.
Я слушаю вас,нетерпеливо и радостно поторопила трубка. Скорее всего, это была сама Люба.
--Я бы хотел поговорить с Любой Ермиловой.
--Так это я!
--Люба, я бы очень хотел поговорить с вами...
--Высимпатичный?И смехом зашлась от радости бытия.
--А черт его знает!ответил Сырцов и сразу же решил брать серьезностью:Мне ваш телефон дала Светлана Дмитриевна Логунова, мать Ксении...
--Ой, я только вчера узнала от девочек из ее группы. Как ее здоровье?
--Чье?ошалело поинтересовался он.
--Да Ксюшкино, Ксюшкино!
--Наверное, ничего,растерянно сказал он.
--Почемунаверное?
--Вот об этом я и хотел поговорить с вами.
--А как вас зовут?
--Георгий Петрович.
-Судя по голосу, не очень-то Петрович. Будете просто Георгий. Идет?
Идет. Когда бы я смог с вами увидеться?
А когда вам надо?
Сейчас, если вы не заняты.
Занята, еще как занята! К экзамену готовлюсь. Но выблаговидный предлог, чтобы на время перестать зубрить. Где вы?
Насколько я разбираюсь в телефонных номерах, то совсем рядом с вами.
Мансуровский переулок знаете? Ну, так вот: через десять минут я буду вас ждать на углу Мансуровского и Пречистенки с алой розой в зубах!
Он загнал машину в начало Мансуровского и приготовился ждать: знал по опыту, что такое женские десять минут. Устраиваясь поудобнее, чтобы как можно комфортнее провести минимум полчаса, он вдруг краем глаза засек, как из подъезда капитально отремонтированного доходного дома с подростковой безудержностью вырвалась девица в яркой желтой маечке, не доходящей до пупа, и пестрых штанцах в обтяжку, которая при приближении оказалась Любой Ермиловой. Сырцов выбрался из автомобиля.
А где же алая роза?вопросом ответил он на ее вопросительный взгляд.
Громадный какой!удивилась Люба, но вспомнила, что надо поздороваться:Здравствуйте, таинственный Георгий!
Здравствуйте, веселая Люба. Но все же где алая роза?
Нету,огорченно призналась Люба.Думала, что есть, а оказалосьнету.Она вдруг увидела «девятку», у которой они стояли.Это ваша машина?
Моя.
.Знаете что? Очень хочется прокатиться. Отвезите меня на Ленинские горы, и там в удовольствие поговорим.
С радостью. Но вы-то не боитесь садиться в машину незнакомого мужчины?
Машинамужчина,уловила она случайную рифму.А чего бояться? Начало дня, солнышко светит, гуляют нормальные, хорошо одетые люди. Радоваться надо, а не пугаться. Неужто вы, нормальный человек, сразу же станете с гнусными намерениями заваливать меня на сиденье?
Не станууверил он, хохоча.
Ну вот и хорошо! Поехали.
Сначала ехали по Пироговке, по Хамовническому валу добрались до метромоста, миновали его и сделали поворот на сто восемьдесят градусов. Еще поворотналево по кругу, и они на Воробьевском шоссе. Илиулице Косыгина? Не говорили пока ни о чем, только уже на Воробьевском .Люба, все видимо обдумав, взорвалась короткой речью:
Все пугают! Телевидение пугает, радио пугает, газеты пугают, родители пугают! Ужас, ужас, ужас! Безнадега, безнадега, безнадега. Что делать, что делать, что делать?! Ай, ай, ай! А я как Лев Толстой: они пугают, а мне не страшно. Что будет? Да все в порядке будет! Да и сейчас неплохо. Жизнь прекрасна, Георгий!
Спасибо, Люба. Весьма и весьма успокоили,серьезно сказал он.
А вы чтоиз тех жирных усатых амбалов, которые требуют, чтобы правительство их социально защитило?
--У меня нет усов,слегка обиделся Сырцов.И яне жирный.
Заметила. Значит, у нас с вами все хоккей?
Они подъезжали к смотровой площадке, где стояла очередь автобусов и топтались туристы из дальнего зарубежья.
Здесь?спросил Сырцов.
--Дальше, у церкви,решила Люба.
Миновав два светофора, «девятка» чинно припарковалась у кустов, за которыми тихо сосуществовали церковь начала девятнадцатого века и общественные службы конца двадцатого. Они вышли из машины и недолгодо первой скамейкипрошлись по аллее, лежащей ниже уровня шоссе. Уселись, и сразу же Люба серьезно спросила: