«Гарантии, гарантии, какие гарантии для Ингрид я могу от них потребовать?.. Понятно, что они согласятся на любой реальный вариант, понятно, что я им нужен, но что предложить?!.. С главного условия они не сдвинутся даже на сантиметр: пока я не выполню задание, Ингрид остается в их руках. Это логично, это по законам торга. Пойти на блеф? Сказать, что пока ее не выпустят, не сделаю ни шага?.. А если они пожмут плечами и просто пристрелят Ингрид? Реально? В принципе, да. В конце концов, мне они замену найдутэто я не найду замену ей Что же делать?..»
Обычно именно на этом вопрос его внутренние силы иссякали, и Мишин погружался в тревожное, полное страшных, фантасмагорических снов, забытье. А на следующую ночь повторялась та же картина
Генерала Карпеню после первой встречи Мишин больше не видел. Про него словно забыли, полностью отдав беглого изменника на попечение трех инструкторов-надсмотрщиков, которые не могли скрыть профессионального удовлетворения результатами своего труда: за три недели их подопечный сбросил в весе двенадцать килограмм, оброс рельефной мускулатурой, утренние пятнадцать плюс пять со свинцовым поясом километров пробегал почти на шесть минут быстрее, чем в начале, и что самое главное, стрелял как кандидат в олимпийскую сборную страны на решающем сборебыстро, точно и легко. И хотя Мишин с его остервенением в занятиях, мрачным юмором и пустым взглядом порой пугал их (особенно, когда в его руках оказывались оружие и боеприпасы), все трое постепенно поверили в инструкции генерала Карпени, сказавшего им в качестве напутствия: «Зубы у этого зверя я вырвал. До одного. Так что, ничего не бойтесь: пока этот герой на моем поводке, он вас не укусит»
Как-то утром Витяня сквозь зубы бросил старшему в группе надсмотрщиковстодвадцатикилограммовому старшему сержанту внутренних войск Гене Кузину, разрывавшему на спор 52-листовую колоду карт и связывавшему каждые два слова армейским соединительным союзом:
Повидай Карпеню, шкаф.
Щас, бля! отмахнулся Гена. Все, бля, брошу и повидаю!..
Сказано ведь: повидай, урод!
Я те, бля, за урода!..
Свяжи все три извилины в голове и соображай, оборвал Мишин и сплюнул Гене под ноги. Не повидаешь, будут проблемы. Ферштейн?
Кузин молчал, соображая.
Ну, бля, увижу Выдавил он наконец. И что, бля?
Скажешь, что я передал: хочу с его начальником встретиться. Только быстро. А пока не встречусь, объявляю перерыв в занятиях. Каникулы у меня зимние. Понял?
Ну, бля!
Выполняй, шкаф!..
Его привели в ту же комнату, где Мишин встречался с Карпеней, ровно через два дня, поздно вечером. За обшарпанным столом сидел генерал Воронцов в модном пиджаке из черной лайки и сером свитере. Обычно холеное, тщательно выбритое лицо Воронцова выглядело потрепано: легкая щетина, мешки под глазами, нездоровый, пепельный цвет лица
А, блудный сын Виктор Мишин явился, вяло улыбнулся Воронцов и кивнул на кресло. Присаживайся, герой обороны Копенгагена
С минуту оба молча разглядывали друг друга.
Что смотришь, первым нарушил молчание Воронцов. Постарел?
А кто на нашей службе молодеет?
И то верно, вздохнул первый зампред КГБ. Зачем видеть хотел?
Уточнить кое-что.
Уточняй, флегматично пожал плечами генерал.
Меня готовят на крупного зверя, ведь так?
Это точно, кивнул Воронцов. Не на зайца
Я так понимаю, что затея ваша?
А какое это имеет значение, Мишин?
Просто хочу знать, с кем решать вопросы.
Со мной и решай, кивнул Воронцов. Пока в этой лавке я старший.
Вы же ведь не солдафон вроде Карпени, Юлий Александрович Мишин говорил спокойно, с характерной для него иронией в голосе. Я лично всегда уважал вас за интеллигентность и ум
Что я слышу! ухмыльнулся Воронцов. Легендарный хам-подполковник Мишин и откровенная лесть! Это так на тебя не похоже, Виктор!..
Я говорю сейчас то, что думаю, серьезно возразил Мишин. Вернее, то, что думал Что за приемы, Юлий Александрович? Жена в качестве заложницы Ребенок, который должен увидеть свет в караульной КГБ
Ну, во-первых, не стоит так утрировать, спокойно возразил Воронцов. Не в караульной, а в самом натуральном родильном отделении. А что касается, как ты выразился, приемов, то ставки в этой игре очень высоки, Виктор. А тыломоть отрезанный, семь лет пасся на вольных хлебах. Плюс ручки твои интеллигентные по локоть в крови наших товарищей Я понимаю, обстоятельства, то да се Но почему я должен тебе верить, а?
Может быть, поговорим, как мужчина с мужчиной? У вас ведь тоже есть жена
Есть, радостно кивнул Воронцов. И дети есть, и внуки А какая связь? Я что-то не улавливаю
Разве вам недостаточно моего слова?
Честно?
Естественно.
Не я придумал законы спецслужб, Мишин Воронцов говорил отрывисто и жестко. Мне тоже в них не все нравится. Не скрою: были моменты в работе, когда и мне хотелось взбунтоваться, протестовать, просто отомстить Но я этого не сделал. Жить надо по законам. Сантиметр в сторонуи то, что ты делаешь, уже называется иначе. Ты нарушил закон, Мишин. И потому я тебя ненавижу. Говорю об этом прямо, в глаза, поскольку продолжаю уважать тебя как мужчину, сильную личность Но не как чекиста. Такие как ты позорят нашу службу. А ты опозорил ее многократно. И если в тебе осталась хоть капля благородства и чувства профессионального долга, ты не должен сейчас унижаться передо мной и вымаливать какие-то снисхождения, не должен вести со мной этот унизительный торг. Как бывший офицер КГБ ты обязан выполнить то, что от тебя потребуют, а затем пустить себе пулю в лоб, не дожидаясь позорной для чекиста процедуры расстрела
А при чем здесь моя жена? тихо спросил Мишин. И ребенок, которого она должна родить? И разве вы, благородный и чтящий законы генерал-полковник КГБ, не нарушаете нравственный кодекс чекиста, похитив и насильно удерживая иностранную гражданку, беременную женщину, чтобы использовать в качестве рычага давления на вышедшего из-под контроля сотрудника?..
Я слишком устал для дискуссий на моральные темы, Воронцов откинулся на спинку стула. Короче: что ты хочешь от меня?
Отпустите Ингрид.
Даже не думай об этом!
Вы делаете ошибку, Юлий Александрович.
Возможно
Я ведь выполню то, что вы от меня ждете.
Конечно, выполнишь, кивнул Воронцов. Но только я при этом буду спокоен до самой последней секунды.
Что будет с ней потом?
Ее отпустят, медленно произнес Воронцов. Ты мне не веришь?
Я просто отвечаю вам взаимностью, мрачно процедил Витяня. И потом, у меня не будет возможности убедиться, сдержали ли вы свое слово
Тебе нужны гарантии, да?
Да, кивнул Мишин. Но только гарантии РЕАЛЬНЫЕ.
Предложиобсудим, пожал плечами Воронцов.
Ничего в голову не лезет
Что же ты от меня-то хочешь? Проблема твоя, Виктор, ты и формулируй
А вам не страшно, Юлий Александрович?
Мне?! окрысился Воронцов. Чего, по-твоему, я должен бояться?
Ситуации, при которой я сумею сформулировать, негромко ответил Мишин и встал. Просить вас действительно не о чем. Что ж, я сделал попытку договориться с вами по-мужски
Да ты никак мне угрожаешь? усмехнулся Воронцов и покачал головой. Мы с тобой, Мишин, по счастью ходим разными дорогами. И по-разному уйдем на тот свет. С того момента, как ты ударился в бега и сотрудничал с нашими врагами, ты стал для меня не более чем инструментом. И я постараюсь использовать этот инструмент строго по назначению. А что касается твоей супруги, то не заводись попусту: мы не варвары и просто так, без надобности, никого в расход не пускаем. Она и твой ребенок проживут столько, сколько отвел им Создатель. Прощай, Мишин. И постарайся сделать все, что от тебя потребуют. Ибо в противном случае планы Создателя буду корректировать я лично
10
Перелет Лос-АнджелесЦюрих.
Январь 1986 года.
После скоротечных крестин, организованных Бержераком за полноценные десять тысяч долларов, мне досталось в принципе благозвучная фамилия Лоуренс, но совершенно непотребное имяГортензия. Воображениеэтот вредный источник по сути дела всех наших жизненных проблемтут же увело мои ноги в кадку с щедро унавоженной землей. Впрочем, представить себе женщину, которой могло бы понравиться это растительное имя, не хватило даже моего воображения. Хотя на мужчин, как это ни странно, оно производило впечатление. Я убедилась в этом сразу же, на контроле в международном аэропорту Лос-Анджелеса, когда сидевший за стойкой пожилой таможенник с обвислыми седыми усами, явно перепутав имя британской брюнетки с ее фамилией, вежливо поинтересовался, возвращая мне паспорт:
Вам понравилось в Америке, мисс Гортензия?
О да! воскликнула я, с облегчением убедившись, что десять тысяч долларов были потрачены не зря. Чем-то напоминает наше графство Кент, только намного грязнее. И еще эти огромные машины, которые издают страшную вонь и ездят, почему-то, сикось-накось
В каком смысле «сикось-накось»?
Ну, как еще можно ездить, если руль у машинс левой стороны?!
Ничего не поделаешь, мисс Гортензия, шевельнув усами, вежливо улыбнулся таможенник. Англия, мэм, и есть та самая жопа, из которой растут наши американские ноги
Юджин назвал бы этого работника таможни настоящим патриотом. Честно говоря, и мне в этот момент было приятно за Америку
То ли на меня подействовал успешный дебют британского паспорта, то ли потому, что тревога за Юджина после разговора с доктором Уэйном перестала терзать мою душу, но долгий перелет до Цюриха, включая полуторачасовую остановку в лондонском Хитроу, где нас поили безвкусным чаем и галетами, отдаленно напомнившими безрадостное мытищинское детство, прошел практически незаметно. Подчинившись безмолвному требованию защитных рефлексов организма, я беспробудно спала. Без сновидений, просыпаясь только после толчка шасси о посадочную полосу
Путешествия из Америки в Европу имеют одно неоспоримое преимуществоты как бы обманываешь часы, прибывая в пункт назначения примерно в то же время, когда отправилась в путь. По-видимому, это замечательно, если только путешествуешь с конкретной целью: точно зная день возвращения, ты радуешься нескольким подаренным часам, стараясь не думать, что их заберет впоследствии обратная дорога. В моем же случае ощущался лишь бесспорный факт выигрыша во времени. Из этого можно было сделать два вывода: во-первых, я не думала о возвращении, а, во-вторых, толком даже не представляла, что именно следует делать с этим самым выигрышем во времени. При этом, правда, я интуитивно чувствовала, что лучше в эти нюансы особенно не закапываться. Даже с моим растительным именем
Вышагивая на выход по гофрированному жерлу телескопического трапа, я вдруг ощутила, как мозги, основательно прочищенные долгим сном и кондиционированным воздухом, заработали на прежних оборотах. Уверовав в стойкую целомудренность британского картона и целиком погрузившись в собственные мысли, я механически улыбалась таможенникам на паспортном контроле и, совершенно не вникая в смысл написанного, выхватывала из многочисленных рекламных щитов очень важную информацию о том, что мне выпала честь прибыть в славный город Цюрихдобрый и приветливый край банкиров, часовщиков и кондитеров.
Хотя я уже была гражданкой США с некоторым стажем, проблемы, заставившие меня сорваться с насиженного места и лететь одиннадцать часов с чужим паспортом и неродной внешностью на другой конец света не имели ничего общего с типично американскими проблемами. В той стране, где я жила с семьдесят восьмого года, серьезными жизненными затруднениями считали подозрительно протяжное гудение водопроводной трубы в ванной, неровно подстриженный газон перед домом, как следствие нерадивости садовника, недостаточная пунктуальность мальчика-почтальона, на десять минут позже обычного зашвырнувшего утреннюю газету к вашим дверям Кто знает, возможно, есть такие острые углы, которые можно обойти с помощью американского паспорта. Но только не мою долбаную судьбу, которая, очевидно, совершенно не разбираясь в типах гражданства, ринулась преследовать меня так плотно и безжалостно, словно я по-прежнему жила в Советском Союзе, и не было в помине тех восьми лет, когда самой серьезной проблемой был неровно подстриженный газон у дома Мой муж лежал без сознания в реанимации, над моими детьми нависла реальная угроза расправы, сама я была главным источником нахлынувших бед, и все эти тридцать три несчастья свалились на меня в течение каких-то нескольких дней
Мадам, я слушаю вас!..
Простите, я задумалась Тряхнув головой, я обнаружила, что стою у окошечка аэропортовского пункта обмена валюты. Поменяйте мне, пожалуйста, пятьсот долларов
Тонкие пальчики молоденькой шатенки с шеей несостоявшейся балерины заучено пересчитывали мои деньги, что-то вписывали в декларацию, чарующе колдовали над розовато-сиреневыми швейцарскими франками с серебряным обрезом, а мои мысли, в такт движения девичьих пальчиков, также ПУНКТИРНО мелькали и шелестели.
Зачем мне эти франки? И эта загадочная встреча на лестнице перед монастырем Сакре-Кер? И вообще весь этот маскарад?.. Билетные кассы напротив, очередей в этом мире банкиров, часов и горького шоколада не бывает Надо просто купить билет на ближайший рейс в Москву, схватить в Шереметьево такси, заплатить небритому водиле долларами, чтобы гнал даже на красный, и мчаться на Лубянку, на родную до почечных колик площадь Дзержинского А там, ломясь в двери, требовать самого главного начальника, колотить себя в грудь, доказывая и клянясь маминым здоровьем, что хочешь срочно сообщить нечто невероятно важное для государственной безопасности замечательной и неповторимой Страны Советов А потом упасть ему в ноги и орать во нею силу пока еще не отбитых легких: «ЯМальцева!.. Валентина Васильевна Мальцева!! Вы меня искали, родные товарищи чекисты?.. Так мог она, я! Вам нужно оторвать мне голову?.. Изменить пол?.. Назначить уборщицей в газету Утро Колымы? Запустить на орбиту в рамках советско-монгольского космического эксперимента?.. Так не утруждайте себя, соотечественники мои ненаглядные, я сама пришла!.. Да, догадалась, да почувствовала!.. А как не догадаться?! Ведь вы так ясно, как умеете ТОЛЬКО вы, дали мне понять, что хотите этого Ну и делайте со мной все, что задумали, братья по классу!.. Только, умоляю, не трогайте моих детей. Не стреляйте в моего мужа!.. Ведь вам нужна я»
Ваши франки, мадам
Механически сунув деньги в сумку, я направилась к билетным кассам. По пути взгляд остановился на черном информационном табло, где красными буковками, мелькая и ритмично пощелкивая, обозначались рейсы прибытия и отправления. Лондон Дакар Бангкок Неаполь Токио Москва Авиакомпания «Аэрофлот». До вылета оставался вагон временипочти три часа. Мое сердце рвалось к билетной стойке, но ноги, разом отяжелев и наотрез отказавшись подчиняться, будто приросли к мраморным плитам
Все происходившее со мной в те страшные минуты я воспринимала как бы со стороны, словно была это вовсе не я, а кто-то другая, абсолютно посторонняя, незнакомая женщина. Я будто смотрела телепередачу со скверным изображением, в которой высокая брюнетка в синем утепленном плаще с дорожной сумкой через плечо стоит в центре цюрихского терминала Открытое, почти без грима, лицо передает самое настоящее (профессиональный прозаик написал бы «лермонтовское») смятение души. Высокий лоб изборожден несколькими глубокими, старушечьими морщинами. Губы прикушены. Глаза застыли в одной точке. Мучительная борьба с собой настолько очевидна, что не может не вызвать сочу
Простите, я могу чем-нибудь помочь вам?
Что вы сказали?..
Изображение на телеэкране дернулось, остановилось и, мигнув напоследок, выключилось. В ту же секунду я почувствовала, как оживают мои ноги. Ко мне вновь вернулась способность реагировать и передвигаться.
Вам нехорошо, мадам?..
Высокий пожилой мужчина в роскошной широкополой шляпе, с огромной изогнутой трубкой, зажатой в подозрительно белых, молодых зубах, участливо держал меня за локоть, пытаясь вложить в этот акт гражданского сострадания все цивилизованность и корректность западного человека.
Спасибо пробормотала я, осторожно, чтобы не обидеть мужчину в его лучших побуждениях, высвобождая свой локоть. Уже прошло
Резко развернувшись спиной к кассам «Аэрофлота», я зашагала к выходу из аэропорта. Только теперь, после внезапного, временного отключения самоидентификации, по дороге между обменным пунктом и билетными кассами, до меня дошел наконец подспудный смысл мишинского письма, его ОБРЕЧЕННОСТЬ. С ужасающей контрастностью, в считанные доли секунды, я поняла: моя жертва, вся эта дурная затея с явкой с повинной, готовность заложить голову в многоэтажный ломбард на площади Дзержинского во имя безопасности своей семьи абсолютно ничего не решали и решить не могли! Витяня, знавший эту иезуитскую кухню изнутри, понял это намного раньше меня. Даже несмотря на то, что он ЖИЛ с этим чувством семь лет, стремился предусмотреть все, он все равно проиграл! Чего уж тут говорить обо мнеидиотке, позволившей себе расслабиться и вдруг позабыть то, что никогда не забывается другими? Не в силу злопамятности не забывается, а по долгу СЛУЖБЫ