Все это кончилось в семьдесят восьмом В мае Нет, в конце апреля Он был ранен и просил отправить его в Копенгаген Видимо, уже тогда у них с Ингрид что-то было Иначе, на кой хрен ему сдалась Дания?.. Потом он должен был лечиться после ранения Сколько на это ушло времени? Месяц? Два?.. Полгода?.. Он писал, что думал об этом с самого начала Будем считать по максимумудва-три месяца на восстановление, потом В принципе, в семьдесят восьмом он и должен был открыть этот долбаный счет Хотя Стоп! Витяня писал, что женился на ней в семьдесят девятом Значит, до того момента он еще ничего не решилждал, когда его возьмут. Боялся за нее А потом не выдержал и женился Сделал выбор
Если мне память не изменяет, мой муж открыл этот счет в семьдесят девятом году. В первой половине года.
В апреле, мадам, уточнил мужской голос, и я поняла, что угадала. Ваш супруг, кстати, поступил весьма дальновидно, мадам, не сняв с того счета в течение без малого семи лет ни одного цента. Так что, сегодня на вашем счету двести тридцать три тысячи долларов и семьдесят три цента.
Мой муж очень умен, мсье, выдохнула я, вспомнив соломенную шевелюру Витяни. Я вдруг подумала, что Мишину, наверное, было бы приятно услышать эту часть разговора.
Какую сумму вы хотите снять?
Пятьдесят тысяч долларов.
Наличными?
Здесь мне нужен ваш совет.
Буду рад быть вам полезным, мадам.
Видите ли, я путешествую однау мужа, как всегда, дела И, естественно, не хотела бы держать при себе крупные суммы наличными
Это вполне разумно, мадам.
В то же время, я не знаю, когда именно мне могут понадобиться деньги Что вы мне посоветуете?
Самое простое, мадамполучить у нас платиновую кредитную карточку. «Мастеркард», «Визу» или «Амэрикэн экспресс», что не имеет ровным счетом никакого значениянаш банк работает со всем финансовым миром. Сумма счета дает вам право на платиновую кредитку. Следовательно, вы можете распоряжаться всей суммой вклада и, кроме того, если вам вдруг понадобятся наличные, мадам, вы ежедневно можете снимать с любого банкомата сумму до десяти тысяч долларов США в любой конвертируемой валюте. Причем, где угодно, даже на территории Восточной Европы и в Китае. Поверьте мне, это очень удобно.
Что ж, последую вашему совету Доводы мужчины выглядели разумными. Когда я смогу ее получить?
Завтра утром, мадам. Вам привезут ее в отель и передадут лично в руки. Секретный код вашей карточки и будет кодом для банкомата. Таким образом, вам не придется запоминать новую комбинацию цифр. На чье имя ее выписать?
На мое, естественно.
Повторите по буквам ваше имя и фамилию.
Я повторила.
Благодарю вас, мадам. Для нашего банка большая честь иметь дело с такими клиентами.
И вам спасибо, мсье
Полностью иссушив организм тремя изнурительными телефонными разговорами, в которых я, поочередно меняя обличье и тембр голоса, называлась именами Вэл, Синди и Гортензия, я рванулась к прохладному оазису мини-бара, дрожащими руками вытащила оттуда две бутылки с ледяной минеральной водой и даже не заметила, как за какие-то секунды обе опустели. После чего рухнула на пуфик перед круглым зеркалом, и впервые по-настоящему РАССМОТРЕЛА себя в альтернативном обличьи Гортензии Лоуренс, волею судьбы и конкретных обстоятельства вытолкнутой на опасную тропу необъявленной войны. Мысленно дав оценку «хорошо» качеству грима и цветомаскировки, я пристально изучала открытое лицо женщины, на которую возложила непомерную ношу: любыми средствами предотвратить процесс разрушения, казалось бы, навсегда отлаженной и счастливой жизни
Понятно, что не только за красивые глаза и тонкий стан женщин во все времена называли хранительницами семейного очага. Если бы этот святой объект охраняли мужчины, то весь мир давно уже превратился бы в единый общенациональный институт хронического блуда и безбрачия. Другое дело, что во все времена (матриархат только подтвердил неорганичность любого исключения из правил) женщины стерегли свой семейный очаг, предпочитая особенно от него не отдаляться. Так сказать, на своей территории. Именно здесь, умело манипулируя основной ударной силоймужем, и мощным вспомогательным резервом в виде детей, женщины, как правило, выигрывали все генеральные сражения, отбивая назойливые кавалерийские набеги профессиональных любительниц строить собственное счастье на чужой беде. Жаль, что ни одному историку так и не пришло в голову подсчитать количество генеральных сражений, выигранных женщинами в битвах за СВОЮ СЕМЬЮ. Ибо и по драматизму противоборства, длительности боев и литрам пролитой крови, эти баталии ничем не уступали масштабам Ледового побоища, Куликовской битвы и Корсунь-Шевченковского котла.
Даже если очень сильно постараться, я бы все равно не смогла обмануть себя, влезая в наспех придуманную личность сорокалетней женщины с лицом Роми Шнайдер. Тем более, что я даже не старалась. Просто у меня не оставалось другого выхода, как разорваться надвое: душа любящей и преданной жены обливалось кровью там, где и должна былау больничной койки своего единственного мужчины, едва не заплатившего жизнью за ее ошибки. А тело, оторвавшись от души почти на десять тысяч километров, накапливало силы, собирало воедино мужество и строило планы защиты, способные уберечь то единственно дорогое, что составляет смысл жизни любой женщинысвой очаг, свою семью, свою любовь
Это неправда, что отделение души от тела означает смерть. У человека остается еще последняя, призрачная надежда на воссоединение. Но только в том случае, если душа и тело не хотят существовать порознь, если они стремятся друг к другу, выполнив то, что должны были выполнить
Я внимательно и придирчиво изучала в зеркале новое лицо, новый смысл взгляда широко расставленных глаз, потихоньку привыкая к мысли, что ЭТА женщина не имеет права на роскошь быть похожей на меня. И не только лицом и выражением. Гортензия Лоуренс не для того появилась на свет, чтобы молча и смиренно наблюдать, как стреляют в ее мужа, как угрожают ее детям, как уничтожают ее друзей Как затравленная волчица, вокруг убежища которой сжимается кольцо преследователей, Гортензия Лоуренс была полна готовности петлять и прятаться всю оставшуюся жизнь, сбивать своих преследователей со следа, в критические моменты бросаться на них, оскалив пасть, короче, делать все, чтобы только увести их как можно дальше от того места, где осталась беззащитная, наполовину обезглавленная семья
В отличие от меня, ЭТА женщина, едва явившись на свет и поняв, что происходит, твердо знала, что врага ни в коем случае нельзя допускать к своему очагус ним необходимо расправляться на ЕГО территории. Тут товарищ Сталин был, конечно же, прав.
Только так и не иначе!
Сны без сновидений были в тот период самым верным признаком моей внутренней опустошенности. Я спала почти сутки, толком даже не раздевшись, не расстелив постели, в чулках и блузке. Просто уткнулась головой в подушку и куда-то упала, провалилась, так и не ощутив момента приземления
Подняло меня мурлыканье телефонного звонка. Портье снизу сообщал, что из банка прибыл посыльный с пакетом, который хочет вручить мне лично в руки. Я попросила передать, чтобы он поднялся ко мне в номер, а сама бросилась в ванну. Наспех умывшись и приведя лицо в относительный порядок, я открыла дверь на стук, приняла из рук человека со смазанными чертами лица плотный конверт, не распечатывая его, сунула посыльному пять долларов и плотно затворила дверь.
В конверте, в специальном бархатном чехольчике с выбитой эмблемой банка, лежала пластиковая кредитная карточка «Америкэн экспресс». Только не привычного для глаза любого американца светло-зеленоватого цвета, а какая-то особенная, благородно-хромированная, словно, перед тем как ее вручить, этот квадратик металлопластика очень долго полировали бархоткой
Итак, сама того не желая, я все еще шла по стопам великого французского императора. То есть, собиралась не только ввязаться в очень опасную, похожую на авантюру, драку, но и получила для желанной победы те самые, необходимые в войне средства, которые так прославлял Наполеон Бонапарт, знавший, по свидетельству современников, толк и в первом, и во втором
Заказав по телефону у портье билет на ночной экспресс Цюрих-Париж (проводить вторую ночь в «Мэриотте» мне почему-то расхотелось), я заперлась в ванной, где уже основательно взялась за приведение себя в капитальный порядок. Выйдя из ванной, я высушила волосы, облачилась в ослепительно белый, как снег за окнами номера, махровый халат и, ощутив внезапно состояние, близкое к голодному обмороку (потом я подсчитала, что не ела практически сутки), заказала по телефону комплексный обед с бутылкой красного французского вина и двумя плитками швейцарского шоколада.
А потом я услышала странный звук. В нем не было ничего тревожногонаоборот, звук, в котором соединились звяканье посуды и едва ощутимый скрежет металла, навевал очень добрые и даже приятные воспоминания. Подойдя к окну, я сразу обнаружила его источниктрехвагонный красно-желтый трамвай, обклеенный со всех сторон рекламой шоколада «Нестле», только что отъехавший от остановки. Как ни странно, живя в Америке, потрясавшей своим техническим прогрессом воображение цивилизованного мира, я много лет не видела живого трамвая. Впрочем, почему странно? Для Америки тренькающие позывные трамваев были уже отзвуками прошлого. Хотя этот, чистенький и лощеный, выглядел вполне современно и мало походил на вечно замызганные и лязгающие на стыках рельсов московские чудища, которых мне так не хватало.
В этот момент в дверь номера постучали.
Ваш обед, мадам!
Занавес, пробормотала я и пошла открывать дверь
11
Тель-Авив.
Центральная автобусная станция.
Январь 1986 года
Ровно в двенадцать, сделав несколько петель вдоль хитрого коридора из металлических ограждений, Серостанов стал в очередь к автобусу. Поверх серого свитера на нем был защитного цвета жилет фоторепортера с бесчисленным количеством карманов и кармашков. Дорогой «Хассельблат» с широкоугольным объективом висел на шее, кофр был перекинут через плечо, всем своим видом этот рослый шатен в бейсбольной кепке с окладистой рыжей бородой напоминал того, кем, собственно, и был по легендезападного журналиста, приехавшего в Израиль, чтобы на месте сделать несколько фоторепортажей Значок с признанием любви к Маргарэт Тэтчер был приколот к оттопыренному нагрудному карману, в котором Серостанов хранил свои документы.
В пять минут первого к узкому перрону подъехал красно-белый автобус. Очередь сразу же заволновалась, после чего, галдя и размахивая руками точно так же, как это делают каирцы, стала подтягиваться поближе к автобусу, внимательно следя, чтобы какой-нибудь хитрец не влез в автобус раньше. Серостанов никак не мог отделаться от ощущения чьего-то физического присутствия за спиной, но оглядываться не стал: в конце концов, ему не было никакого дела до того, кто именно занял за ним очередь и как вообще выглядит этот человек. «Молния» на накладном левом кармане была раздернута, а сам карманширокий, заметно оттопыренный словно напрашивался, чтобы чья-то неспокойная рука поинтересовалась его содержимым. Впрочем, авторы инструкций замотивировали и эту небрежность: карман Серостанова был девственно чист, так что его хозяин мог не беспокоиться
Когда очередь дошла до него, Серостанов легко поднялся по ступенькам автобуса и, собираясь вытащить мелочь, чтобы расплатиться с водителем за билет, опустил руку в левый карман куртки. Этот жест он отрепетировал заранее: мелочь была в правом кармане, а первым движением он хотел проверить, на месте ли посылка. Пальцы сразу же нащупали пластмассовый цилиндрик фотокассеты. Человек, сунувший ее в карман куртки, был, несомненно, виртуозом своего делаСеростанов ничего даже не почувствовал. Вытаскивая правой рукой мелочь за билет, левой, не вынимая руку из кармана, он взял кассету большим и указательным пальцем и в ту же секунду почувствовал боль в запястье. Такую резкую и пронзительную, что кассета выскользнула из его пальцев в глубину кармана.
Серостанов резко обернулся и увидел молодого черноволосого парня лет двадцати трех-двадцати четырех в красной бейсбольной куртке, из-под которой выглядывала белая майка под горло. Парень был коренаст, стоял на ступеньку ниже и непринужденно улыбался. И эта естественная, обезоруживающая улыбка так резко контрастировала с болью в запястье, которое по-прежнему не выпускали железные пальцы черноволосого, что Серостанов невольно замер.
Привет, дружище! как ни в чем ни бывало воскликнул парень на хорошем английском. Как здорово, что я тебя заметил. Поехали со мной, я на машине, зачем тебе попусту трястись в автобусе
Понимая, что его берут с поличным, Серостанов сделал отчаянное усилие, чтобы дотянуться до кассеты и превратить ее в моток засвеченной фотопленки. Но пальцы онемели и отказывались подчиняться. Парень схватил его запястье с такой силой, что прекратил доступ крови.
Не выпуская его кисть, коренастый брюнет поднялся еще на одну ступеньку, по-дружески обхватил Серостанова правой рукой за плечо и, чуть наклонившись к его уху, тихо и внятно произнес:
Только без шума, приятель. И без резких движений. Иначе останешься без руки И уже громче добавил. Ну, что, пойдем, старина?..
Двое таких же молоденьких, невысоких парней, стоявших у запыленного «форда» метрах в десяти от автобуса, приветствовали их появление радостным возгласом: «Ребята, да это же Кен!..» Один, дружески похлопав Серостанова по плечу, распахнул дверь, пропустил его вместе с провожатым на заднее сидение, после чего обежал машину и сел с другой стороны. Второй парень быстро уселся за руль и тронул машину с места.
Сотни людей, лавировавших между запыленными автобусами, даже не обратили внимание на эту заурядную сцену.
Окна в «форде» были с модным иссиня-черным затемнением, от чего, несмотря на яркое солнце, в салоне машины было сумрачно. Так же, как на душе Серостанова. Отъехав метров сто, молодые парни, расположившиеся на заднем сидении по обе стороны, заработали, как хорошо притертая пира цирковых акробатов. Брюнет, бравший его в автобусе, резким движением выдернул из кармана левую руку Серостанова (свежеиспеченный подполковник ГРУ невольно вздрогнул, увидев, что рука от кисти до кончиков пальцев посинела), присоединил ее к правой и защелкнул на запястьях тонкие стальные наручники. Второй в это время методически обшаривал его одеждуот ворота свитера до носок. Потом стащил с него туфли и, полуобернувшись к окну, стал их исследовать. Тем временем первый, сковав запястья Серостанова, вытянул из куртки широкий моток черного пластыря и залепил ему глаза Проделывая все эти процедуры, парни не произнесли ни слова. Да и у Серостанова не было никакого желания вступать в беседу. Он понимал, что три молодчика с цепкими черными глазамивовсе не та публика, перед которой имеет смысл разыгрывать сцену возмущения.
Когда чья-та рука резким движением содрала с глаз черный пластырь, Серостанов непроизвольно зажмурился: мощный люминесцентный рефлекторединственный источник света в погруженной в полумрак комнате без оконбил прямо ему в глаза. Те же руки разомкнули стальные браслеты на запястьях.
С прибытием, господин Салливан
Серостанов понял, что руки и голос принадлежат одному человеку.
Вы забыли добавить, в преисподнюю, пробормотал он, прикрыв глаза от нестерпимо яркого света тыльной стороной ладони. Да отведите вы в сторону этот чертов свет!..
Я действую по инструкции Человек, которого Серостанов, из-за бившего в глаза света, просто не мог разглядеть, говорил на английском как урожденный шотландец. И потом, господин Салливан, солнца вы не увидите еще как минимум восемь лет. А лампа, если вы обратили вниманиекварцевая. Так что, пользуйтесь моментом, загорайте
Целых восемь лет? в голосе Серостанова звучало неподдельное изумление. Это за что, интересно? За безбилетный проезд в автобусе?
За шпионаж, спокойно ответил голос.
Послушайте, у меня нет желания вступать с вами в идиотскую дискуссию, отмахнулся Серостанов. Мне не раз говорили об израильском бардаке, но только сейчас у меня появилась возможность ощутить этот бардак на собственной шкуре. Яжурналист Би-би-си и нахожусь в служебной командировке. Надеюсь, вы не очень обидитесь, если я сообщу вам, что больше ни слова не скажу до тех пор, пока сюда не будет приглашен посол Ее Величества?