Губернатор грустно улыбнулся.
Это недостижимо, ответил он. Всегда за вершиной встает новая вершина. И когда человек доберется до нее, все успевает измениться.
Он развел руками, как бы пытаясь подчеркнуть тщетность всего сущего.
То, что казалось издали таким ясным и сверкающим, вблизивсего только дом, озаренный солнцем.
И он задумывается, продолжал сенатор, когда же будет тот последний шаг, что приведет его к долгожданной цели, чтобы он мог отдохнуть, радоваться, сознавая, что боролся за справедливость, что хорошо делал свое дело, что заслужил свой отдых и свое место под солнцем, что жил правильнопусть это «правильно» заключается в любой избитой фразе. Он покачал головой. Ответникогда.
Именно поэтому старцы из Вашингтона и любой другой столицы никогда не уходят на пенсию. Потому что все еще думают, что настанет момент, когда все будет сделано и они смогут спокойно отдохнуть. Этот момент не наступит никогда, но человек это поймет только оказавшись перед перед таким вот. Он обвел рукой вокруг. И вот он вдруг начинает задумываться, зачем он всю жизнь так горбатился, зачем гнался за чем-то несуществующим. Дон-Кихот, Галлахед в поисках Граалявсе это суета сует!
Но это еще и развлечение, заметил губернатор, вы должны это признать, Джейк. Ведь вы не раз испытывали истинное наслаждение, взяв верх, победив в споре и глядя в гроб тех мерзавцев, которые становились у вас на пути. Неужели вы это на что-нибудь променяли бы?
Конечно, нет. И в этом вся и штука. Человек просто неисправим.
Губернатор откинулся на спинку и рассмеялся.
Что тут, черт возьми, смешного?
Ваши аргументы, ответил губернатор, они держатся зубами за собственный хвост и кружатся волчком. Разумеется, вы снова все повторили бы точно так же. Потому что вы, Джейк Петерс, это вы, собственной персоной. Вы воевали, боролись и кусались, не гнушались и ударами ниже пояса, если это было нужно, так же как и яно ни на миг вам это не переставало нравиться, ни в поражениях, ни в победах, ни Бог весть в чем. Вы всегда оставались самим собой, а многие ли могут сказать о себе подобное?
В университете я писал рассказы, сказал сенатор Бет. Паршивые рассказики.
И вы, продолжал губернатор, имеете наглость признаваться, что вам это нравилось, и тут же утверждать, что это суета сует? Чего еще может желать человек, кроме возможности оглянуться и сказать, что все это было одно удовольствие?
Губернатор замолчал.
Вероятно, кое-что вы не успели сделать. Как и каждый из нас. Но если человек выходит из ресторана, наевшись деликатесами до отвала, он ведь не тратит время на сожаления, что не смог съесть все?
Это всегда было его коньком, сказал сенатор Бет, эти бытовые аналогии. Он встал. Как философ, Бент, он взглянул снизу вверх на губернатора, вы не светоч мысли, но некоторые из ваших аргументов заслуживают внимания. Я их обдумаю на досуге.
На пороге он остановился, нерешительно махнул рукой.
Кстати, только что прошел номер двадцать один, он сказал это Бет. Знаете, та голая баба. Она думала
У меня номер сорок девять, ответила Бет и заставила себя улыбнуться.
Сенатор заколебался, потом еще раз махнул рукой и вышел.
Итак, мы получили еще несколько минут, сказал губернатор. Улыбнулся Бет. О чем задумались?
Все, что вы ему сказали, неторопливо ответила Бет, можно отнести и к вам, да?
Скорее всего. Губернатор снова рассмеялся. Но разница в том, что когда человек говорит это о себе, то ему не обязательно верить.
Мне кажется, я понимаю вас, Бент. И она улыбнулась. По крайней мере, я так думаю.
Были времена, сказал губернатор, когда я делал вещи, которыми не следует гордиться, или допускал, чтобы их делал кто-то другой, что одно и то же, и все только для того, чтобы достичь цели, стоившей, как я считал, такого компромисса. Знаю, что могу обманывать сам себя, по крайней мере на время. Думаю, это умеет каждый, и некоторыенавсегда.
По-моему, вы порядочный человек, Бент, в лучшем смысле этого слова.
Благодарю вас.
По-моему, вы лучше и сильнее, чем сами думаете. За вами идут люди. Вы человек, которого люди слушают.
Поосторожнее с этим подхалимажем, хотя он мне и очень лестен.
Бет завертела головой.
Сенатор был прав. Пока человек не столкнется с чем-то подобным, он обманывает самого себя. Но я не лгу. То, что нас ожидает, надрывает мне душу. Не хочу умирать.
Губернатор взял ее руку.
Это очень мило с вашей стороны, сказал он и ласково улыбнулся. Но скажите мне, какой номер вы вытянули? Двадцать первый?
19.2319.53
Небо на западе уже потемнело, и начал сгущаться вечерний сумрак. Гиддингс стоял на пороге трейлера, наблюдая.
Что-то дело затягивается, сказал он. Потом оглянулся на Брауна и пожал плечами. Чудо? И Красное море расступилось? Он покачал головой и тыльной стороной ладони устало провел по лбу. На нем осталась черная полоса.
Сержант Оливер сообщал вниз одно за другим имена тех, кто уже оказался в безопасности, Патти отыскивала их в списке и вычеркивала.
Голос Оливера как раз сообщил по рации:
А эта сама себя не узнает, а я тем более.
Нат спросил:
Что, у нее в сумочке нет никаких документов?
В сумочке? загрохотал сержант. У нее не то что сумочки, платья нет! Потом тише в сторону:Ну вот, девушка, с вами уже все. Держитесь этих двух полицейских, они о вас позаботятся. И снова в рацию:Ладно, как-нибудь выясним.
Патти сказала:
Кто бы это ни был, уже двадцать первый номер! Она улыбнулась Нату. Спасибо вам.
Нат неожиданно встал из-за стола, подошел к дверям и взглянул на верхушки небоскребов. Прищурившись, различил спасательный пояс, который снова был с грузом на пути вниз на крышу Торгового центра.
Он знал, что в банкетном зале трое или четверо мужчин осторожно вытравляют вспомогательный линь, чтобы пояс не летел вниз как сумасшедший и не перепугал пассажирку до смерти, не выронил бы ее и она не рухнула бы с криком с четырехсотметровой высоты вниз на площадь. Гадал, кто сейчас находится в поясе.
Потом отвернулся, снова вошел внутрь и остановился возле Патти.
Теперь все дело в том, сказал он, сколько осталось времени. Сколько их мы сумеем спустить вниз?
Может быть, и всех, ответила Патти. Потом помолчала. По крайней мере, я надеюсь. Она снова замолчала и испытующе посмотрела Нату в лицо. Вы думаете, нет?
Нат молча покачал головой, потом сказал:
Если бы я знал, что там происходит. Там, наверху, в банкетном зале. Он показал рукой. И внутри, в ядре здания. Когда все кончится, займемся изучением того, что останется, и постараемся понять, что произошло. Он снова покачал головой. Но знай мы это сейчас, было бы лучше. В самолетах не случайно устанавливают автоматические регистрирующие устройства«черные ящики». Если самолет разобьется и прибор уцелеет, он точно покажет все обстоятельства в момент катастрофы. Он задумчиво помолчал. Возможно, по тем же причинам наши контрольные приборы тоже следовало бы размещать вне здания. Это был повод для размышления. Нат задумался.
Патти смотрела и слушала. Та часть ее существа, которая в этот миг находилась там, улыбалась. Отец всегда тоже мысленно не расставался со своей работой. Она не сомневалась, что настоящие мужчины все таковы. Она просто молчала, чтобы не мешать Нату, не прерывать нить его размышлений.
Эта катастрофа, сказал наконец Нат, должна заметно изменить наше мышление. Мы жили в блаженном убеждении, что успехи и ошибки взаимно компенсируются. На этот раз не получилось. Вместо того они наложились друг на друга, и вот вам результат. И потом добавил:Вспомните «Титаник».
Аналогия между «Башней мира» и «Титаником» была натянутой. Оба события объединял только неизбежный катастрофический финал, хотя одно из них развивалось в необычной, а другоев повседневной обстановке.
«Титаник» пересекал океан в те дни, когда это еще могло считаться событием. В необычной обстановке таились незнакомые опасности; их существование было вполне реальным.
А здесь было всего лишь здание, обычное, разница только в размере, а не в принципе. В здание человек входит ежедневно, ездит в лифтах, творит все, что вздумается, и ничего не происходит. То, что произошло на этот раз, не воспринималось поначалу всерьез. Удача попытки со спасательным поясом у многих действительно развеяла страхи.
Ах, там ведь все еще поют, и некоторые молятся, и некоторые пьют и танцуют, ожидая, когда подойдет их очередь и они будут спасены. Но люди поют, пьют и танцуют каждый день и молятся каждую неделю, когда и в помине нет никаких кризисных ситуаций.
Останки Гровера Фрэзи под белой скатертью были уже забыты. О смерти Поля Норриса они только слышали. Обгоревшие брови двоих пожарных не были достаточным доказательством, что катастрофа уже стучится в двери.
Зато здесь был спасательный пояс, и одна женщина за другой преодолевала пропасть между зданиями, оказываясь в безопасности. Но все же
Суть была в том, что из всех этих людей наверху только горстка поняла и смирилась не только с тем, что катастрофа приближается, но и с тем, что она неизбежна.
Это понял и смирился Бен Колдуэлл. Чтобы прийти к такому убеждению ему не нужны были сложные расчеты. Хватило небольшой прикидки.
Сто три человека тянули жребий.
Один рейс спасательного пояса туда и обратно продолжался чуть меньше минуты.
Значит, нужно было сто три минуты, чтобы эвакуировать всех из банкетного зала.
Если учесть, что температура в ядре здания смогла деформировать стальные направляющие лифтов, то останется ли банкетный зал безопасным убежищем еще час и сорок три минуты?
Нет.
У губернатора не было и близко подобных технических познаний, но он тоже все понял и смирился с ситуацией.
Нужно бы увеличить скорость, сказал он Бет. Но ничего не получится. Он вспомнил предупреждение Ната Вильсона.
В канцелярии становилось все жарче. Губернатор вспомнил аналогию с гнездом на верхушке дерева, о котором говорил пожарный Хоуард: рано или поздно огонь подберется к нему, и на этом для птенцов все кончится. Мыкак те же птенцы, пришло ему в голову, только не умеем летать. Его так и тянуло грохнуть кулаком об стол. Но сдержал себя.
В дверях появился мэр Рамсей.
Паола уже отбыла, сказал он. Я видел, что с ней все благополучно. Обернулась и помахала мне. Он помолчал, вспоминая. Слава Богу!
Я рад, сказал губернатор. Я очень рад за вас, Боб.
Бет улыбнулась.
И я тоже.
Губернатор спросил:
Какой номер вы вытянули, Боб?
Восемьдесят три. Голос мэра звучал глухо и невыразительно.
Губернатор улыбнулся.
А у меня восемьдесят семь.
Это несправедливо, вдруг сказала Бет. Там, в зале, полно людей, которые мизинца вашего не стоят. Не стоят даже мизинца каждого из вас! А какой номер у сенатора Петерса? Ручаюсь, что тоже большой!
Потише, сказал губернатор. Только спокойствие! Он встал, снял пиджак и распустил галстук. Потом снова сел и начал закатывать рукава. Улыбнулся Бет.
В зале, вероятно, прохладнее, сказал он, но я предпочитаю это помещение, по крайней мере пока. И потом добавил:Или вы что-нибудь имеете против?
Бет заколебалась, потом покачала головой. Прикусила нижнюю губу. Когда отпустила, на ней остались следы зубов.
Не сердитесь, Бент!
Пока они ведут себя неплохо, Бент, заметил Боб Рамсей. Я наблюдал за Кэрри Уайкоффом, ипо крайней мере сейчасон угомонился. И думаю, других горлопанов здесь нет.
«Давка у спасательных шлюпок в последние минуты, подумал губернатор, или неизбежная пробка у выхода в горящем зале». Ни того, ни другого пережить ему не до водилось, но он хорошо представлял, что при внезапной панике могут происходить жуткие вещи. И потому задумчиво сказал:
Но, возможно, неплохо было бы поставить барьеры, как вы думаете? Он показал руками:Расставить несколько тяжелых столов вокруг того места, где происходит посадка, чтобы туда мог пройти только один человек?
Мэр ответил ему кислой ухмылкой.
И этот проход нужно охранять от тех, которые захотят взять его штурмом. Он кивнул. Я об этом позабочусь.
Возможно, продолжал губернатор, я вижу все слишком мрачно. Он помолчал. Но опасаюсь, что нет. Откинувшись в кресле, дождался, пока мэр уйдет, потом спросил Бет:Каково ходить по проволоке между цинизмом и трезвым взглядом на вещи? Он покачал головой.
Вы ожидаете, что возникнут проблемы, Бент?
Пытаюсь их предвидеть.
Как?
А вот как. Губернатор взял трубку. Ему тут же ответил Нат. Все идет как по маслу, сказал губернатор. Вы и Береговая охрана можете принять мою благодарность.
Бет улыбнулась. Это у него вошло в привычку, выражать благодарность, но, видимо, это было справедливо, потому что с самого начала именно он, Бент Армитейдж, немедленно принял командование и отвечал за всех. Так что в его словах не было надменности, они звучали совершенно по-дружески. Более чем по-дружески. Бет улыбнулась еще нежнее.
Пока здесь все в порядке, продолжал губернатор, но, когда обстановка накалится и люди начнут понимать, что не хватит времени, чтобы всех конец фразы повис в воздухе, но было ясно, что он имел в виду.
Да, мистер губернатор, ответил Нат. Я тоже об этом думал.
Отлично. Губернатор ждал.
Нат неторопливо продолжал:
В наших руках есть одно средство, точнее, в руках сержанта на крыше, и, возможно, он сделает то, что я скажу.
Губернатор спросил:
Что же это?
Мы можем предъявить ультиматум, продолжал Нат. При первой же заминке можем заявить, что если операция не будет идти по плану, то мы все остановим, потому что успеха можно добиться только продолжая все тихо и спокойно, строго по очереди. Это, возможно, кажется простым, но каждая ошибка может все испортить.
Губернатор снова кивнул.
И вы сумеете придерживаться своего ультиматума?
Если будет нужно, ответил Нат, то сможем.
Губернатор кивнул в третий раз.
Возможно, это понадобится, сказал он и добавил:Тогда пока все. Он помолчал. Бог вам воздаст за вашу помощь. Он снова откинулся на спинку и закрыл глаза.
Бент, начала Бет, но замялась. Ах, Бент, почему все это происходит?
Я бы тоже хотел это знать.
Это абсурдно, продолжала Бет, я знаю, но ничего не могу поделать и продолжаю задавать себе все тот же вопрос: «Почему именно я? Почему любой из нас, тех, кто здесь, но почему именно я? Что я сделала, что я здесь, что познакомилась с вами и что что происходит все это?»
Губернатор спокойно улыбался.
Этот же вопрос я задавал себе не раз. Верите, я так и не нашел ответа.
Тут вошел сенатор.
Я вам только хочу кое-что сообщить, Бент. Мэр предложил выгородить столами пространство для посадки в пояс. Это, несомненно, ваша идея. И там более-менее спокойно. Он улыбнулся. Пока. Он улыбнулся еще шире.
Боб сказал, что вас интересует, какой мне достался номер. Он сделал долгую паузу. Ну, я присмотрю за вами обоими, пока вы не уберетесь. У менясто первый.
Бет закрыла глаза.
Я тут размышлял о том о сем, сказал сенатор, и, знаете, вспомнил почему-то все строчки одной песенки:
Монашку Целесту приметил драгун,
Гуляка, драчун, волокита, болтун,
Такой оказался знаток бабьих струн
Прощайте, молитвы, прости, Бог-отец,
Заброшен подальше крахмальный чепец;
Целеста с драгуном идет под венец!
Так что я даю вам возможность подумать! Он вышел.
Бет покачала головой и сумела даже улыбнуться.
Это нечто невозможное, сказала она. Он просто невероятен. Такие люди не прячутся в подобные минуты. Такиенет!
Я бы сказал, что человек вообще не имеет представления, как он поведет себя в какой-то ситуации, пока в ней не окажется, ответил губернатор, разведя руками, и с этим ничего не поделаешь!
* * *
Кэрри Уайкофф держал в руке стакан содовой. Отпивал понемногу, наблюдая при этом, как маневрируют тяжелыми столами, ограждая посадочную площадку.
Было совершенно ясно, к чему это. Все то же: узурпированная власть строит крепость, чтобы народ не проник внутрь. Чтобы он не проник внутрь. И Кэрри Уайкоффа раздирала ярость и в то же время беспомощность, которая еще ухудшала дело.