На его листке стоял номер шестьдесят пять, что означало, что до него отправятся в безопасное место пятнадцать мужчин. Он готов был держать пари, что среди них будут Бент Армитейдж, Боб Рамсей и Джейк Петерс. Разумеется, не первыми, для этого они достаточно опытны. Но наверняка незаметно подсуетились, чтобы быть поближе к началу и вовремя смыться.
Кэрри мучило и то, что вначале отправляли женщин. Он так же решительно, как и все, боролся за женское равноправие, даже решительнее других, но в действительности в него не верил. Женщины от природы слабее, как правило, менее интеллигентны, во всех отношениях менее полезные члены обществакроме той единственной функции, о которой они никогда не дают забыть и которая доступна только им. Но, по мнению Кэрри, и так рождается слишком много детей.
С объективной точки зрения он, Кэрри Уайкофф, гораздо ценнее для общества, чем любая из женщин, собравшихся в зале. Ему следовало вне всякой очереди получить право на рейс через пропасть на крышу Торгового центра, право на спасение.
Но если бы он спасся первым, даже если бы это ему позволили, он бы потерял лицо в глазах этого дурацкого мира, который думает только желудком, тем более в глазах проклятых избирателей, обеспечивающих ему весьма приятную жизнь в Вашингтоне. Такие вот дела. Так что черт с ними, с женщинами.
Но мужчиныэто совсем другое дело, и он не собирается стоять сложа руки и смотреть, как пятнадцатьпятнадцать! недоумков спасаются раньше него.
Бент Армитейдж и Джейк Петерс, особенно эти двое, всегда относятся к нему снисходительно и не признают равным себе этого они отрицать не посмеют. При этой мысли Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:
Ну я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам это даром не пройдет!
* * *
Нат дослушал губернатора и положил трубку. Заметил, что Патти смотрит на него хмуро.
Вы слышали, о чем я говорил?
Патти кивнула. Голос ее оставался спокойным.
Вы действительно пойдете на это? Остановите всю эту операцию, только чтобы их запугать?
Речь не об угрозах.
Я вас не понимаю.
Это ничего не меняет.
Для меняда. Снова дала себя знать семейная хваткаполное нежелание обходить острые углы.
Единственное, что ответил Нат, было:
Посмотрим, что скажет сержант.
Он взял рацию.
Трейлер вызывает крышу Торгового центра.
Крыша слушает, раздался голос Оливера. Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после нее прибыла жена Роберта Рамсея.
Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.
Готово, сказал он и добавил:Как у вас дела, сержант?
Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за, он запнулся, за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать.
Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?
Я боялся, что будет хуже, ответил Нат. Он снова задумался.
Думаю, пока все женщины не переправятся, ничего не произойдет. Надеюсь, что нет. Но если дело примет другой оборот
Хотите сказать, что возникнут проблемы? Там ведь все солидные люди, а? Голос сержанта звучал невозмутимо.
Это еще не значит, ответил Нат, что кто-то не впадет в панику.
Патти уже нашла те две фамилии и вычеркнула их. Теперь, продолжая держать ручку, наблюдала за Натом.
Ну, продолжал невозмутимо Оливер, если у кого на плечах тыква вместо головы, это еще ничего не значит. И потом добавил:К чему это вы клоните?
Нат объяснил ему, что он предложил губернатору. Наступила тишина.
Потом Оливер неторопливо ответил, все еще невозмутимо, как будто просто констатируя факт:
Я так думаю, если человек командует, люди или подчиняются, или поднимают бунт. Если взбунтуются, то нужно подавить бунт в самом начале, иначе все вырвется из рук. При первых же признаках дайте мне знать, и мы задержим переправу, пока они там не договорятся и не наведут порядок. Так мы, возможно, не спасем всех, зато спасем хоть некоторых. Если начнется бардак, то оттуда живьем никто не выйдет.
Нат кивнул:
Вы произнесли целую речь, сержант.
Ну да. Обычно я не так разговорчив.
Но я целиком с вами согласен.
Так что мы справимся, сказал Оливер. Дайте мне знать, если начнется заваруха.
Нат молча положил рацию на стол.
Значит, вы договорились, начала Патти, но замолчала. Потом начала снова. Вы уже знали, что договоритесь, да?
Только не нервничайте, сказал Нат и даже сумел улыбнуться. В самом деле, как вы думаете, что сделал бы Берт?
Патти открыла было рот, но тут же закрыла его. Потом слегка кивнула.
Скорее всего, то же самое. Она уже готова была сдаться. Но это не значит, что мне это должно нравиться.
В ней снова вспыхнуло упрямство.
Нет, ответил Нат, не должно.
Он отодвинул стул, снова подошел к дверям и окинул взглядом площадь.
Это было мрачное, подавляющее зрелище. На западе солнце скрылось за грозовыми тучами. Все на площади стало серо-пепельного цвета, едкий воздух был полон сажи.
Там возилось множество пожарных, они казались копошащимися муравьями, снятыми замедленной съемкой, пришло Нату в голову, и по всей площади стояли пожарные машины; они стояли вплотную друг к другу, и все насосы глухо гудели.
Вся площадь превратилась в огромное озеро. По ступеням из вестибюля текли водопады, похожие на перекаты на нерестовых речках.
Из дверей вдруг вывалился пожарный, который споткнулся на ступеньках и упал ничком; упираясь дрожавшими руками, напрасно пытался встать.
Двое санитаров прибежали с носилками, уложили его и унесли. Нат проводил носилки взглядом к санитарной машине, стоявшей в стороне, где уже сидели три других пожарных, дышавших через кислородные маски.
Полиция стерегла барьеры. Нат различил Барнса, того чернокожего постового, а вон и его коллега, гигант ирландец, у которого во все лицо свежая перевязка.
Толпа за барьерами стояла спокойно и удивительно тихо, как будто наконец поняв всю чудовищность трагедии. В толпе взметнулись чьи-то руки, показывавшие вверх. Тут же взлетели еще несколько рук. Нат не обернулся, чтобы взглянуть, но и без того знал, что спасательный пояс снова в пути, что еще один человек на пути к безопасности.
Он не испытывал радости от победы. Это чувство давно ушло. Вместо этого он упрекал себя, что не может сделать ничего больше. Что он говорил Патти о взглядах, которых придерживаются в его краях на Среднем Западе? Что человек должен стремиться к совершенству, но никогда не достигнет его? Но из-за этого даже частичное поражение не становится приятнее.
Он не был религиозным человеком, но существовали обстоятельства, он вспомнил те девятнадцать трупов, скорченных в опаленной горной лощине, которые словно доказывали мощь высших сил и самим характером и глубиной трагедии просто заставляли человека пересмотреть многие идеи и принципы, которые он долго считал очевидными. Слишком долго.
Если некоторые выводы из этого пересмотра всеобщи и неизбежны, то это решение, суть которого можно выразить двумя словами: «Никогда больше!»
Никогда больше никаких «Титаников», попадающих во льды.
Никогда больше никаких «Гинденбургов», полных взрывоопасного водорода.
Никогда больше, пока живы люди, искалеченных Гамбурга и Дрездена, никакого Нагасаки, никакой Хиросимы.
Никогда никаких пожаров в подобных гигантских зданиях
Поправка: никаких гигантских зданий. Не разумнее ли это?
Гигантизм ради гигантизма никогда не доводил до добра. Не забывай об этом.
«Не забуду, молча сказал себе Нат. Богом клянусь, не забуду».
Тут он услышал, что в трейлере звонит телефон, подождал, не возьмет ли кто трубку, и услышал голос Патти:
Да, он здесь. И потом, бесцветным голосом:Нат. Подала ему трубку. Зиб. Больше не сказала ничего.
* * *
Зиб покинула редакцию в обычное время и на такси направилась домой, где тут же плюхнулась в ароматную ванну.
Млела в пене, чувствуя, как спадает напряжение, и убеждала себя, что все будет в порядке. После разговора с Кэти она почувствовала себя совсем другим человеком, намного лучше поняла сама себя, а разве это не главное в жизнипознать себя?
Она ведь покончила с Полем Саймоном, не так ли? Нат должен был понять это по ее звонку, когда она сообщила ему, что Поль не собирается к Башне. Тем самым она одним махом разорвала последние путы, правда? Эта метафора родилась сама собой. А Нат в глубине души ягненок. Он, конечно, не собирался говорить ей такие резкие слова, которые у него вырвались. Это исключено. Такого никто не мог задумать всерьез. По крайней мере, по отношению к ней.
Она нырнула поглубже в ванну, закрыла глаза и провела рукой по гладким, полным плечам и груди. Как говорили в той рекламе по телевидению? «Если он не заметит разницы, значит, он просто слеп». Это прямо о ней, не так ли?
Нат, разумеется, вернется домой очень усталым. Но, может быть, и не очень. Она всегда умела расшевелить его. О таких вещах глупые фанатички из движения за освобождение женщин так часто забывают, видимо, потому, что большинство из них, хотя и не все, совершенно никчемны в сексуальном плане. Квалификация же Зиб в этом отношении была безупречна, о чем Зиб прекрасно знает. А при такой форе в ее тайных сексуальных поединках с мужчинами, с любым мужчиной, о поражении не могло быть и речи.
Мужчинам лестно, что они сильнее, они хвастают своими мышцами и делают всякие глупости. Во многих культурах, как узнала Зиб на лекциях по антропологии, полигамия считается нормальной. Полиандрия, напротив, практикуется только изредка. Но это только доказывает извращенность мужского мышления, потому что одна женщина в состоянии удовлетворить дюжину мужчин, не так ли? В то время как мужчина часто с трудом в состоянии удовлетворить единственную женщину. Но, как говорят англичане, в этом все и дело. Мужское мышление за столетия просто закостенело.
Она снова погладила плечи и грудь и пришла к заключению, что в рекламе этого масла для ванн что-то есть: кожа казалась ей гладкой, нежной и возбуждающей на ощупь. Легонько погладила бедра. Чем дальше, тем лучше. И она сказала вслух:
Полегче, девонька. Потерпи до Ната. Не слишком распаляйся.
Она вылезла из ванны, вытерлась и слегка надушила шею, грудь и живот. Потом натянула легкое длинное белое платье, которое Нат особенно любил, и те туфли на высоких каблуках, которые он подарил, и направилась в гостиную, чтобы включить музыку.
Потом решила позвонить на стройку.
Нат сказал в трубку:
Алло?
Что она ему, собственно, собиралась сказать?
Привет! И глупо добавила:Я уже дома.
Нат слышал в трубке музыку. «Шахерезада». Скрипки как раз начинали свою тему. Шахерезада развлекает султана. Чтоб она провалилась!
Я это понял.
Как у тебя дела, милый? Я только
Просто фантастически! Нат снова взглянул через открытые двери на кишевшую народом площадь. Поднял руку, устало потер лоб и увидел на ладони сажу.
Эх, ему не привыкать к строительной грязи, и сколько раз они с Зиб смеялись над его видом, когда он вечером возвращался домой!
Но на этот раз это было нечто иное, отличавшееся как ночь от дня, смерть от жизни. Это было
Зиб сказала:
Я хотела я пыталась следить по телевидению но не смогла. Это ужасно, да?
Это не то слово. Он помолчал. Ты что-то хотела?
Нерешительность в голосе была нетипична для Зиб.
Да, собственно, ничего. Я пришла домой и она запнулась. Голос ее звучал все неувереннее. Ты придешь домой? Она не могла заставить себя добавить еще одно слово: «вообще».
Нат понимал, что Патти наблюдает за ним. Пытался не замечать ее, но не смог.
Я тебя кое о чем спросила, милый.
Но я не знаю, что тебе ответить. Он бросил трубку.
Зиб еще долго держала свою. Потом уронила ее и зарыдала.
* * *
Телефон снова зазвенел. Нат подбежал к нему.
Губернатор сказал:
Остались только две женщины. Потом начнем отправлять мужчин, всех по очереди.
Он не сказал ничего особенного, но в голосе явно чувствовалось напряжение.
Хорошо, ответил Нат. Я уже говорил с сержантом. Он считает, что люди либо подчиняются, либо бунтуют, и если вспыхивает бунт
То он бы взял ближайший ломик и трахнул первого попавшегося по башке, да? спросил губернатор. Судя по голосу, он был того же мнения.
Верно, сказал Нат. Он знает, как это бывает, и ему не впервой. Говорит, если будем рассусоливать он умолк, вспомнив, что говорит с потенциальной жертвой. Но потом продолжал, деться было некуда. Если будем рассусоливать, повторил он, то, по его мнению, никто не выберется из Башни живым. Мне очень жаль, мистер губернатор, но он так считает, и я с ним должен согласиться.
Не стоит извиняться, молодой человек. Я с ним тоже согласен. Есть какие-нибудь предложения?
Есть, и даже несколько. Нат прервался, чтобы привести в порядок мысли. Вы могли бы их заранее предупредить, что при первом признаке неповиновения я дам команду сержанту и он задержит переправу, пока все снова не выстроятся в очередь. Если в этом кто-то усомнится, дайте ему трубку и я ему повторю.
Пока, добавил губернатор, связь будет работать.
Об этом я тоже думал, ответил Нат. Тогда мы тут же перейдем на волну местного радио. Там приготовлен переносной передатчик с микрофоном. Если телефон откажетпереключимся на радио. Там, наверху, есть транзисторный приемник?
Как раз транслируют рок-н-ролл, ответил губернатор. И добавил:Значит, договорились.
Если телефон откажет, продолжал Нат, вы никак не сможете связаться с нами. Если начнутся неприятности, просто помашите из окна платком, и мне сообщат. Ладно?
С минуту было тихо.
Ладно, ответил губернатор. И снова тишина. И потом:Я вам поражаюсь, молодой человек. Вы проделали фантастическую работу. Мы все вам благодарны. Пауза. Я говорю это на случай, если не представится возможность обнять вас лично.
Сделаем все, что в наших силах, чтобы выручить вас всех, ответил Нат.
Я знаю. И благодарю.
19.5320.09
Первые сорок этажей Башни уже погрузились во мрак. Постовой Шеннон смотрел на дымившуюся громадину и недоверчиво качал головой.
Ты видишь, Френк? Этот домина наверху весь раскалился докрасна!
Так и было. Большинство окон уже полопались от огня, и дым валил сквозь пустые рамы. Но и сквозь дым в сумерках было прекрасно видно, как здание постепенно раскаляется докрасна, и в беспорядочных завихрениях воздуха, вызванных перегревом, казалось, что вся конструкция извивается.
Ты умеешь молиться, Майк, спросил Барнс. Так вот сейчас самое время. Он помолчал. А какой был великолепный вид, помнишь? И сколько шикарных людей пришло на него взглянуть!
Высоко над ними из окна банкетного зала вновь вынырнул спасательный пояс, который по дороге к крыше Торгового центра на миг позолотили лучи заходящего солнца. Толпа во все глаза следила за ним. Шеннон перекрестился.
Изжариться заживо, сказал Барнс. Интересно, что они об этом думают? И потом добавил:Или о Жанне дАрк.
В его голосе впервые послышалась ярость.
Того маньяка внутрь пустили мы, Майк, и я этого никогда не забуду, хотя тот тип, прости его Господи, и говорит, что все мы братья.
А что он этим хотел сказать?
Что в этом виноваты все мы, понятия не имею, как и почему. Но могу себе представить. Такое событие не возникает из-за единственной причины. Например, пусть корова миссис ОЛири забралась в люцерну, но прежде чем Чикаго сгорел дотла, должны были произойти еще тысячи других вещей. Теперь-то все равно, хотя это чертовски слабое утешение.
Шеннон не отвечал. Казалось, что это его не трогало.
Там, наверху, люди, дружище, продолжал Барнс. Люди, как ты и я, честно, я видел там даже несколько черных. И
Но их ведь всех спасут, сказал Шеннон, этим, как он называется
Всех не спасут, ответил Барнс. Где там, видишь, что творится, все так раскалилось. И знаешь, что хуже всего, Майк, в чем весь ужас? Он помолчал. Там останутся лучшие.
* * *
На крыше Торгового центра Кронски спросил:
Вы считаете, что там произойдут беспорядки, сержант?
Возможно, хотя надеюсь, что нет. Божественная невозмутимость сержанта была неподражаема. Вместе с Кронски они поймали раскачивающийся спасательный пояс, и сержант извлек из него прибывшую женщину.