Наверное, больше тревога, кивнул Виктор.
Вика встала. Она развернула картину и поднесла её к французскому большому окну.
Может, ты и прав. Я повешу её в гостиной, ты не против?
Может, лучше в пустой комнате?
В гостиной, сказала она, не оборачиваясь.
Буранов припомнил вечер накануне. Он пил пиво с Соловьёвым и коллегами по работе. Гриша проставлялся за какой-то незначительный повод. Виктор пришёл домой в полночь и услышал, что Вика ходит на чердаке. Рисует, подумал он и отправился спать. Теперьутро, и эта картина Всё настроение, зараза, испортила.
Завтрак привезли, кстати, сказала Вика.
Потом унесла картину и поставила её в гостиной. Когда Виктор спустился, успев облачиться в шорты и рубаху, Вика протягивала ему шуруповёрт. Буранов вкрутил саморез в стену, и они повесили холст. Чем больше Виктор смотрел на этот одинокий несуразный дом посреди серого поля, тем больше ему не нравилось. Но говорить об этом жене он не стал. Вика по-разному относилась к своим работам. Чаще всего, она смотрела на холсты так, как смотрит инженер на чертёж новой ракеты или самолётахмурится и пытается понять, не упустил ли какую-нибудь деталь, из-за недостатка которой, может случиться катастрофа.
Они поели в полной тишине, а потом Вика отправилась рисовать. Буранов включил телевизор и собирался посмотреть воскресный матч лиги чемпионов. Он даже пиво успел открыть. Дверь наверху скрипнула, и Вика сказала:
Милый, забери магнитофон.
Магнитофон?
Да, я вчера музыку слушала. Иногда, знаешь ли, настраивает.
Виктор принял старый пыльный магнитофон с огромными колонками. Странно, но, когда он вчера пришёл, то не слышал никакой музыки.
Устроившись обратно в кресло, Буранов приложился к бутылке, но что-то не давало ему покоя. Возможно, тот тип, что приходил совсем недавно и покупал картину, возможно, что-то ещё. Он не мог понять. Поставив бутылку на столик, Виктор вышел на крыльцо, покурить. Десять утра, поздний май, прекрасная погода. Горы вдалеке покрылись зеленоватой плёнкой листьев, в воздухе порхали насекомые и бабочки. Он знал, что Вика спустится только к часу, чтобы перекусить остатками завтрака и снова отправиться на чердак. Неизменная традиция. Воскресенье. В пять она окончательно вытрет с кисти краску и вложит оружие в ножны. Наконец-то, они смогут встретиться и посидеть у телевизора. Это случалось раз за всю неделю. Всё остальное время она рисовала, а он работал.
Но каждой ночью они занимались бурным сексомэто единственная вещь, от которой Вика не могла отказаться.
Буранов понимал, что такая жизнь устраивает обоих, а любовь не меркнет. Они, вроде бы, не видятся, но, с другой стороны, всегда рядом. Никаких ссор, никакой бытовухи. Дом убирает приходящая уборщица, а всё остальное мог сделать Виктор.
Хорошая жизнь. Ему нравится, он доволен. Большинство коллег жалуются на постоянные ссоры, на то, что жёны не отпускают выпить с друзьями после работы. Буранов не знал таких проблем. Он ехал домой и понимал, что Вика всегда будет ему рада, обнимет и поцелует, закажет еды и нальёт бокал пива.
Мелкие неурядицы не в счёт. Все эти подозрениявсего лишь догадки неуверенного в себе мужчины. Разве связала бы она жизнь с тобой, если бы по-настоящему не любила? Что в тебе такого она нашла?
Докурив, Буранов затушил сигарету и вернулся в дом. Однако, он остановился, как вкопанный, у самого входа. Теперь ему стало понятно, что же так не давало покоя и резало глаз. На маленьком коврике у порога он увидел огромную кляксу, грязь, кусок глины, размазанный по ворсистой поверхности.
Буранов открыл небольшой шкафчик, в котором стояла Викина и его обувь. В основном, Викина. Но туфли и башмаки были чисты. Никаких следов грязи. Его охватила смутная тревога. Он посмотрел наверх.
Зайка!
Виктор редко прерывал её, но тут не смог удержаться.
Да?
А к нам вчера кто-нибудь приходил?
Молчание.
Нет. Только ты поздней ночью, ответила Вика.
А больше никто?
Я могу повторить ещё раз, глупенький. Что-то случилось?
Нет. Всё хорошо.
Буранов сел на диван, но матч посмотреть не удалось. Ему не давало покоя пятно грязи на коврике, которое притягивало его взгляд каждую минуту. Виктор взял коврик и вынес его на улицу. Поливая пятно из садового шланга, он напевал какой-то старенький роковый мотив, пытаясь заглушить смутные подозрения.
Смотрели какую-то мыльную оперу. Буранов даже и представить себе не мог, что творческие люди, подобные Вике, могут смотреть такую ширпотребщину.
Красивые отношения. Просто прелесть, сказала как-то Вика. В жизни всё по-другому. Столько ненужной ерунды. А тут, хоть и прямолинейно, но смотреть любо-дорого!
Или, в другой раз, она сказала:
Я люблю смотреть на женщин и мужчин.
Тебе повезло, в любом фильме есть женщины и мужчины, усмехнулся Буранов.
Ты опять не понял. На красивых женщин и мужчин. В мыльных операх они все красивые, как нарисованные. Замечал? А ещё, знаешь что? Люблю смотреть эротику. Не порнушку, где никакой интриги, а именно эротику. Они там все идеальные, боги и богини.
В тот вечер, вечер, подпорченный пятном грязи на коврике, смотрели старую мыльную оперу, в которой главную героиню похитили преступники и пытали. Прекрасная женщина с огромной грудью и такими же бесконечными ногами даже под пытками выглядела богиней, и лишь маленькая царапина блестела на её щеке. Платье порвалось ровно в том месте, где кино ещё можно показывать по телевизору в восемь вечера. Но выдающиеся места героини давали широкий простор для фантазии.
Круто, правда?
Она играет, как бревно, отозвался Буранов, обнимая Вику за плечи.
Виктор вдыхал её ароматкраски и кожи. Прекрасное сочетание.
Но как красива, верно?
Ты смотришь только поэтому?
А почему бы и нет? Посмотри, какие изгибы шеи, какая ложбинка между грудей, талия без единого слоя жира, тонкая и упругая. Юбка задрана именно так, чтобы виднелось колено и маленький кусочек бедра, а потомдогадайтесь сами. Каким бы бревном не была актриса, режиссёр точно знает, что нужно зрителю. Настоящее возбуждение начинается там, где включается фантазия и воображение. Само по себе обнажённое телокусок костей и мяса. Но, стоит актрисе или модели занять правильную позу, и, вуаля! Воображение начинает дорисовывать черты и линии, или восхищаться правильными изгибами.
Ты же прекрасно знаешь, что я отвечу на это
Вика скорчила лицо и сказала:
Никогда об этом не задумывался! Да?
Буранов хмыкнул.
Красотавечна. Вечность её не в теле, а в том, как она останется жить в нашем воображении. Ты видишь красивую девушку и запоминаешь, именно тот момент, когда твоё сердце шевельнулось. Вечером ты будешь говорить друзьям: я сегодня такую цыпочку видел! И расскажешь именно о той часть вашей встречи, которая откаталась в голове. Всё остальное со временем забудется, а этот момент будет жить вечно. Потому что красотане имеет осязания, она только застывает, как фотография, как картина! Умрёт человек, но его изгибы, которые запечатлелись в голове, будут жить вечно. Фотография?
Она повернулась к Виктору, который ничего не спрашивал и слушал, как зачарованный.
Фотографию можно порвать. Но заставить человека забытьникогда. Вечная жизнь начинается в тот момент, когда мы красивы и остались картинкой.
Глава 10
Буранов проснулся от того, что кто-то кричал. Громкий голос отлетал от стенок головы, такой тяжёлй, что, казалось, её наполнили свинцом. Он хотел попросить этот голос не кричать, заткнуться навечно, уйти подальше. Но голос приближался. Голос прошёлся по гостиной, потом ступил на лестницу и, скрипя ступеньками, поднимался наверх. Голос напевал, звал его, Виктора Буранова. Голос смеялся, голос был весел.
Виктор сел на кровати. Он так и не смог раздеться и проспал до самого утра. Буранов представил, как сейчас выглядит его морда. Круги, мешки и щетина.
Ай, да Витя! Ай, да собака ты сераааяяяааа! кричал Соловьёв, медленно поднимаясь по ступенькам.
Буранов открыл рот, когда увидел, что тумбочка открыта, и сверху на трусах лежит диск и записка. Соловьёв выбил дверь с ноги, и Буранов в последний момент успел закрыть шкафчик.
Ты оооо! протянул Гриша. Ну и морда. Погоди, погоди
Соловьёв достал телефон.
Дай, я тебя щёлкну на память!
Тошнота подступила к горлу, Буранов скорчился и отмахнулся.
Отвали, Соловей
Смотри, смотри, ха, ха!
Гриша показал другу фотографию. На ней нечто похожее на человека, грустное и помятое, дуло губы и отмахивалось. Виктор понял, что похож сейчас на морлока и старенького романа, который он как-то читал. Именно так, наверное, выглядели те подземные жители.
Ты разлагаться продолжишь или как? убрав телефон в пиджак, спросил Гриша. Там бар твой стоит, люди спрашивают, мол, Соловей, когда откроется «Викуся». Видал? Викуууууся! Так они теперь зовут его. Ха, ха!
Гриша сел рядом с Бурановым и обнял его. Виктор косился на тумбочку. Не дай бог, откроет. От Соловьёва всего ожидать можно.
Викуся братан! Мы покорили их!
Мы?
убрал руку и поджал губы.
Господи. Ты, конечно, ты! Собираешься, нет? Немцы в аэропорт через полчаса прилетают. В Викусе, ТВОЕЙ, чтобы сыграть!
засунул руки в карманы своих чёрных отглаженных брюк. Такие огромные костюмы Буранов смерил взглядом друга.
Слышь, Соловей, а ты костюмы на заказ шьёшь?
Гриша нахмурился.
Бывает. А что?
Тоже хочу, сказал Буранов.
Костюм?
Бабу! Конечно костюм! Буранов встал и открыл шкаф. Полотенец совсем не осталось. По последнему вчера тараканище ползал. Воот такой! Ах, да Костюм.
Соловьёв всё хмурился.
Что это с тобой сегодня?
Что? переспросил Виктор, роясь в шкафу. Он вдруг понял, что перебирает одно и то же полотенце и думает совсем о другом. Что Не могу себе костюм подобрать. В магазинах не то, на рынке
Ну, я тебе покажу Гриша посмотрел на часы. Слышишь! Давай скорей мой яйца и погнали! Немцев твоих встретить надо.
Грин Шоу! сказал Буранов. Давай, выходи.
Грин Шоу, Шмоу! Мне-то! Немцы же. Чего ты меня выгоняешь, что ли?
Соловьёв покачивался на огромных ногах и улыбался. Виктор начинал нервничать.
Ну, ты ТУТ меня что ли ждать будешь? спросил Буранов.
Какая разница, где ждать?
Большая! Давай
Улыбка Соловьёва стала ещё шире.
Признайся, тут что-то есть?
Буранов понял, что земля уходить из-под ног и с трудом поймал её. Однако, сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а ладони намокли.
Что есть?
Гриша улыбался, но теперь его улыбка была хищной. Виктор сглотнул.
Ну порнушка, да? Посматриваешь? Где диски, признавайся! Признавайся, пёс! Вчера весь день бухал и смотрел порнушку, да?
Соловьёв смеялся. Он подпрыгнул к шкафу и открыл его.
Фу Тут надо бы прибраться и состирнуть пару труханов! Гриша разразился громким хохотом.
Буранов так и стоял в проходе. Руки тряслись, тело ходуном ходило. Ещё немного, и Соловьёв откроет шкаф, увидит диск и записку.
А тут под кроватью, да? он упал на пол и заглянул под кровать. Пустота, ты посмотри!
Буранов и забыл, как же Гриша любил играть и бесить людей. В ПТУ не было девушки, которая бы не плакала по вине Соловья. Из-за этого Гриша вечно влипал в истории, дрался с другими пацанами. Буранова спрашивали: зачем ты дружишь с этим придурком? А Виктор отвечал: с ним весело.
Но теперь Виктор испытывал бешеное желание подскочить и левым хуком уложить Гришу на пол.
Ты чего? Соловьёв встал. Я же шучу.
Иди вниз, хрипло, тяжело, сказал Виктор. Вниз иди, Гриша. И жди меня там, хорошо?
Скучный ты. Башка болит, да? Ну, ладно, ладно
Соловьёв отряхнул брюки и прошёл мимо Буранова. Огромный, скала.
Умывшись и сбрив щетину, Буранов стал похож на человека. Лишь красные белки глаз напоминали о похмелье. Это хорошо, подумал он, застёгивая рубашку. Никто не должен знать о его маленьком приключении. Однако, противные гнилые мысли лезли в голову, словно кто-то невидимый впихивал их туда, как письма в почтовый ящик. Избавиться от этого невозможно, понял с горечью Виктор. Шантажиста нужно либо умасливать, либо уничтожать. Но как уничтожить того, кого ни разу не видел и не знаешь, кто он вообще такой? Здоровый, ну и что? Соловьёв, вон, тоже здоровый
Буранов поморщился от гадкой мысли, которая вспыхнула и потухла. Он прислушался. Гриша напевал какую-то песню. Кажется, шансон. А, что? Мы ведь только пьём вместе вот уже четырнадцать лет. Мы ничего не знаем друг о друге. Откуда у Соловьёва на лице эти царапины? Куда изредка он пропадает?
Ты скоро там, Витяня?
Да, осталось лобок побрить!
Неужели, все вокруг Виктора ведут тайную жизнь? Конечно, ведь Буранов никогда не интересовался внутренним миром ни друга, ни жены. От того теперь расхлёбывает заваренную Викой кашу.
Шишка на голове заживала. Довольно быстро. Буранов застегнул пиджак и вышел из ванной.
О, мой красавчик! воскликнул Соловьёв. Ты выглядишь лучше, чем блестящие яйца моего кота.
У тебя есть кот?
Гриша улыбнулся.
«Конечно, я даже не знаю, где он живёт. Какие-то гостиничные номера, съёмные квартиры, пент-хаусы. Где мы только не бывали, но настоящее жилище Соловьёватайна за семью печатями!».
В машине между ними произошёл не менее странный разговор, даже нетипичный. Соловьёв сидел на водительском кресле, но о том, чтобы смотреть за дорогой, он, кажется, забыл. Набрав приличную скорость, внедорожник Гриши то и дело вырывался на встречную или петлял по всей проезжей части, как ненормальный. Соловьёв щурился от яркого солнца, любовался зелёными деревцами, теснившими обочину с обеих сторон, и улыбался. Несколько раз он посмотрел на Буранова, довольно хмыкнув.
Бошку-то кто пробил?
Те же люди, что тебе исцарапали рожу, ответил Виктор.
Соловьёв растянул губы в загадочной улыбке.
Ну, признайся, Витюша! Ты врать не умеешь. Где пропадал все эти дни?
Да пошёл ты!
О, как! Ну, ладно.
Буранов с минуту молчал и смотрел на дорогу.
Не помню нихрена, сказал он. Нажрался вчера, как свинья. Давай забудем меня, хорошо? Я что-то совсем с ума схожу.
С ума! Соловьёв ударил руками по рулю. Ты должен радоваться жизни! Сейчас нельзя сходить с ума, дружище. Уж не знаю, что ты там крутишь на стороне, но брось это. Брось, понял!
Буранов вскипел:
Да на какой стороне? Что ты несёшь?
Не ори! Не ори, понял? сквозь зубы сказал Соловьёв.
А ты херню не неси, понял?
Гриша резко нажал тормоз. Машина вильнула и остановилась посреди дороги. Кто-то сзади посигналил, и едва успел объехать огромный джип Гриши. Впереди дорога резко уходила вправо. Буранов почувствовал лёгкое покалывание в груди.
Ты видел себя? Соловьёв склонился над Виктором. Видел себя в зеркало, бизнесмен хренов? У тебя на роже написано: бухал, дрался, трахался!
Буранов смотрел вперёд. Страх поднимался в нём медленно, как скользкий червь, цеплялся за внутренности, холодным телом касался кожи.
Слышишь? Ты не дури, понял? Только натвори сейчас делов иаля-улю, приплыли! Ну, что случилось?
Ещё одна машина пролетела мимо. Водитель судорожно давил на клаксон, и его губы беззвучно шевелились, когда он промчался мимо.
Вали на хер, мудак! брызнув слюной на стекло, крикнул вдогонку Соловьёв. Ну, что случилось, Витя?
Гриша стал мягок, но всё ещё тяжело дышал.
Поехали, сказал Буранов. Поехали, пожалуйста!
Он узнал этот поворот. Тот самый поворот, чёрт побери!
Так
Поехали отсюда, Гриша! выделяя каждое слово сказал Буранов.
Машина тронулась. До самого конца Виктор думал, что за поворотом в канаве будет лежать машина. Но там оказалось пусто.
Опять она? спросил Соловьёв. Он больше не улыбался и смотрел вперёд. Всё отпустить не можешь?
Отпустил уже. Разве не понятно?
Если это она, то забей болт, братан. Мёртвые живым не товарищи, я же тебе уже говорил. Баб много кругом, не стоит закрываться и бухать, как ненормальный. За ней отправишься, ничего хорошего не будет.
«За ней отправишься».
Буранов молчал.
Не молчи только. Скажи что-нибудь, а?
Но Виктор так и не сказал ни слова до самого города.
«Виктория» днём жила исключительно горячими обедами. Студенты и простые работяги заходили перекусить, пообщаться в интересном месте. Буранов пересёк зал. Ему улыбались официантки, махали руками уборщицы и повара. Он отвечал им вяло, ни разу не улыбнувшись. Хотелось скрыться от этого многолюдья, убежать в свой кабинет и сидеть там до самого вечера. Или всю жизнь.