Гриша спешил. До открытия рынка оставалось пять минут, и он не хотел, чтобы его точку занял какой-нибудь китаец со своими шмотками. К тому же, Грише очень не нравились китайцы, армяне и таджики. Вжимая педаль газа, он крепко хватался за руль, обгоняя по встречке ползущие пассажирские автобусы и огромные фуры. Жёлтые зубы скрежетали, а голова думала только о деньгах и о расширении производства.
Когда Гриша ушёл на пенсию, он развёлся с женой. Эта старая, ни на что негодная сука хотела переехать в город, поближе к болтливым подругам. И, так как её мечты перестали плыть параллельно с мечтами Гриши, он дал пинка под огромный зад Зинке и продолжил строить сарай для поросят. Просто развод, которые вклинился в перерыве между обедом и очередным накормленным хряком.
Младший брат Гриши, Витёк, верзила и тугодум, каких поискать, помог в постройке и работал на брата. Он чистил загоны и кормил свиней. Гриша вжал педаль ещё сильнее, скрипя зубами и ёрзая на сиденье. Он должен успеть занять место, прежде, чем узкоглазая тварь опередит его!
Наконец, эти проклятые улитки-машины закончились. Трасса впереди опустела, и Гриша, включив на всю своего любимого Мишу Круга, рассмеялся. Впереди показались высотки города и мост через реку. Ещё десять минут, и парное мяско ляжет на прилавок, а, если китаец, или таджик, или ещё какая нечисть посмеет перечить ему, он лично плюнет им в лицо и отдубасит свиным окороком по наглой жёлтой роже!
Когда Гриша преодолевал последний подъём, и мотор взревел так, словно поглотил и перемалывал целого ворона, откуда ни возьмись появилась чёрная иномарка. Она материализовалась прямо перед его грузовиком, и Гриша не успел среагировать.
Он помнил, что за рулём сидела баба. Эта сука, которая вцепилась в руль двумя руками, а в тупых глазах застыл ужас. Потом Логова потянуло вперёд. Страшный звук рвущегося металла оглушил его, и Гриша успел заметить, как странно стал работать мотор, который оказался в кабине. Он раздавил ему ноги, упёрся в живот и продолжал настырно разрывать тело на куски. Так казалось Грише.
С застывшей улыбкой на лице, с сжатыми до скрежета зубами, Гриша вывалился на то, что осталось от капота и встретил тьму с улыбкой.
Грузовик перевернулся на бок, слетел на обочину. Двери контейнера открылись, и алые тушки полетели в шиповник, они ударялись с глухим звуком о ели, шелестя ветками и листьями. Только спустя минуту наступила тишина.
Порой, только когда человек умирает, осознаёшь его настоящую ценность. Это может произойти, как с далёкими знакомыми, так и с людьми, которые прожили с тобой в одном доме и спали в одной кровати. Женщина, тело которой Виктор ласкал и которое любил, оказалась не просто художницей, подающей надежды.
После поминок и символического застолья в местном кафе, Виктор снова вернулся домой. Он никак не ожидал услышать телефонный звонок. В абсолютной тишине он прозвучал, как колокольный звон. Буранов вздрогнул и ещё с минуту припоминал, где же находится телефонный аппарат. Уставший и замученный, он бродил по гостиной в поисках источника звонка, так настойчиво разрывающего бесконечную тишину.
Наконец, чёрная трубка отыскалась на журнальном стеклянном столике, среди журналов и листов бумаги.
Да.
Здравствуйте. Газета «Наши люди». Виктор Буранов?
Он.
Женский голос тараторил, словно пулемётисключительная черта людей, которые привыкли всё делать быстро и в срок.
Мы сожалеем о вашей утрате, Виктор. Мы бы хотели задать вам несколько вопросов. Конечно, в удобное для вас время.
Буранов отнял трубку от уха и тяжело вздохнул.
Я
Нет. Не спешите с ответом, застрочила девушка, а на заднем фоне кто-то настойчиво долбил по клавишам компьютера, словно хотел покончить с клавиатурой раз и навсегда. Мы понимаем, что такая утрата требует некоторого времени на восстановление и ни в коем случае не торопим вас. Давайте, сделаем так. Я перезвоню вам через пару дней, и мы обговорим
Она говорила так, словно он уже согласился, только запутался во времени и не мог припомнить, завтра или послезавтра начальник дал ему выходной. Буранов сжал трубку, которая хрустнула.
Мы
Виктор нажал на кнопку, и услышал длинный гудок.
Второй звонок раздался ровно через полчаса. Буранов сидел на крыльце и смотрел на горы, слушал отдалённые голоса людей. В воздухе пели птички, ещё раз доказывая, что никого не волнует твоё персональное горе.
Да?
Эм Виктор?
Он.
Мужской голос, хриплый и тихий.
Мы сожалеем о вашей утрате, Виктор. ЯСергей Михайлович Тронин. Викин агент по продажам. Не могли бы мы договориться о встрече?
Это важно? Именно сейчас, это важно, да?
На том конце трубки тяжело дышали. Буранов представил себе толстенного дяденьку, обливающегося потом.
Да, я понимаю, такая утрата Царство ей небесное.
Виктор ждал. Болела голова, солнце достигло высшей точки на небе и жарило так, что вся влага в этом маленьком мире испускала дух, поднимаясь еле уловимыми душонками высоко вверх. По спине тёк пот, тошнило, хотелось есть, но лишь незначительная мысль о еде заставляла желудок сворачиваться, подобно гусенице.
Эм У Вики остались картины. Она писала мне перед самым этой бедой, что картина дописана и стоит в её мастерской. Не могли бы вы
Снова палец лёг на кнопку. Виктор вышел на крыльцо и опустился в кресло. Мысли плавали где-то над головой, но Буранов не пытался поймать их. Он предавался восппоминаниям. Это всё, что у него осталось. Соловьёв сегодня снова говорил о его давней мечте. Рок-бар
Ущемлённый со всех сторон сантехник, жалкая тень своей красавицы и талантливой жены, всё же таил в глубине души еле уловимую мечту. Ещё будучи молодым и глупым учеником ПТУ 3, он открыл для себя фантастическую рок-музыку. Соловьёв, как-то раз, вытащил его на концерт. Сам Григорий Соловьёв, одногруппник, спекулянт и мошенник, а ещёлучший и единственный друг, где-то раздобыл билеты на концерт местной группы. С первого же аккорда и удара в барабан, Виктор замер и открыл рот. Состояние прострации и дикого шока улетучилось лишь на улице, спустя два часа.
Как тебе? Соловьёв, одетый в кожаную куртку и модные брюки, с бритой на лысо головой, подкуривал сигарету.
Буранов проморгался. Было темно, и они стояли среди гаражей. Вдалеке кричали люди, только вышедшие из бара. Вывеска над ним гласила: «Пей и тряси!».
Спасибо, только и смог сказать шестнадцатилетний Буранов.
Спасибо! За что? За это? Как тебе бар?
Бар? Музыка! Чего мне твой бар?
Соловьёв махнул рукой.
Музыка ему. Атмосферу чуешь? Скоро и я такой открою!
Они пробирались мимо оврагов. Вдалеке горели огни города, ночь выдалась светлая, на небе горели звёзды. Виктор вспоминал то чувство, которое зажглось в душе, когда гитарист провёл рукой по струнам. Словно ток прошёлся по венам, оголив провода-нейроны, и заставляя трепетать каждую клетку. Вокалист пел, и зал подпевал ему, встав плечом к плечу и обнявшись.
Слышишь? Открою бар скоро!
Там тоже будут играть музыканты?
Соловьёв пожал плечами.
А, вот оно
Гриша спустился по оврагу вниз, постучал по корявой иве. Когда он вернулся, в руке его лежала массивная бутылка вина. С громким хлопком выдернув пробку зубами, Соловьёв отпил и протянул пойло другу.
Музыканты, не музыканты Но это же золотая жила! Кучи молодёжи ошиваются на улице. Пацаны хотят снимать баб, девчонки хотят танцевать! И всё это можно сделать в одном месте! А что мешает пацанам подкатывать к бабам, а бабам танцевать?
Что?
Отсутствие бухла!
Буранов выпил гадкое вино, похожее на отработанный мазут.
И я открою. Ванёк Ванька помнишь? Ну, не суть. Ванёк уже нашёл помещениенебольшой подвальчик. Его отдают за сущие копейки. Осталось найти бабло, и тогда ты будешь первым клиентом!
Если музыканты будут!
Да отвяжись ты со своими музыкантами!
Ну, ты их слышал? не унимался Буранов.
Ну, слышал! Брынь, да брынь. Грохочут, как по кастрюлям. Ну, ладно, ладно! Будут, тебе, и музыканты!
Я бы тоже свой открыл. Только в нём бы всегда играл рок. Это круто!
Солнце подбиралось к горам. Буранов надел тёмные очки и снова уставился на тихую, далёкую природу. Неужели, ему остаются только воспоминания?
Мысль о рок-баре созревала в нём очень долго. Когда Соловьёв открыл свой клуб в сыром, заброшенном подвале, Виктор был первым посетителем. Кучи малолетних бандюков, распутные девки. Им всем едва ли исполнилось шестнадцать, и в тот раз, на самом открытии, бабушки из местных домов вызвали милицию. На поляне, рядом с подвалом, завязалась массовая драка. «Бухло, танцы и бабы». Молодые пацаны, пьяные в стельку, подрались из-за девушек. Когда приехала милиция, клуб пришлось закрыть, предварительно выселив оттуда всех постояльцев. Несмотря на это, за всего одну ночь, Соловьёв смог покрыть долги от покупки подвала и ещё подзаработать. Однако, больше одной ночи клуб под названием «Пой Соловьём, танцуй Соловьём» не просуществовал.
Гриша потом месяц пел о том, какое это прибыльное дело. Он прожужжал все мозги Буранову о том, чтобы открыть ещё один, но случилось это только спустя два года, когда они окончили ПТУ.
Теперь Гришаодин из крупнейших бизнесменов в городе. Он не раз предлагал Виктору:
«Ты же хотел! Ты же мечтал об этом, помнишь? Ты мне все уши прожужжал, а, когда напиваешься, так только и говоришь о своём рок-баре!».
«Ну, и что? Вот, открою я его, о чём потом мечтать? Скучно будет!».
«Ссышь, что ли?».
И, да, Буранов боялся. Даже Вика, которая узнала о мечте мужа совершенно случайно, не раз предлагала взять кредит под открытие бара. Но Буранов боялся. Он не верил, что получится. Он всего лишь сантехник, он ни черта не смыслит в бизнесе, в дизайне и прочих мелочах, без которых тут вряд ли обойдёшься. Он простой сантехник
В третий раз телефон зазвонил в пять вечера. Буранов наблюдал, как медленно солнце ползёт к горам, превращая тёмную зелень в светло-зелёную. Виктор долго слушал, как разрывается тишина одинаковыми звонками. Он не хотел подходить. Он смотрел и смотрел на закат; он ждал, когда солнце коснётся горы, а потом начнёт медленно погружаться в неё, разливаясь по сферической поверхности оранжевым соком.
Звонки прекратились. В очках отражался закат, и маленькая слеза выкатилась из-под пластика и побежала по щеке. Яркое, мощное светило. Нет ничего сильнее. Все умрут, а оно продолжит вставать и опускаться, вставать и пускаться. Даже когда человечества не станет, тусклый диск продолжит свою монотонную работу, как ржавый механизм, забытый и не выключенный умершим хозяином.
Снова зазвонил телефон. И что-то заставило Буранова подняться. Медленно он вошёл в дом, сел у журнального столика на кресло и снял трубку.
Да.
Виктор Буранов?
Я не даю интервью, но картина, кажется, дописана, глядя на камин, сказал Виктор.
Молчание.
Виктор Буранов? повторил мужской голос. Я юрист, представляющий интересы Виктории, вашей погибшей супруги. Николай Терентьев. Сожалею об утрате. Вы не могли бы в ближайшие дни подъехать ко мне в офис?
Буранов нахмурился и моргнул. Сняв очки, он положил их на столик.
Зачем?
Оформить наследство. Виктория оставила вам наследство.
Буранов слушал его и не понимал, с кем он разговаривает.
ЯВиктор Буранов.
Всё верно. На счету Виктории остались деньги, и она написала в завещании только одно имя.
Тишина. Потом юрист добавил:
Ваше.
Глава 4
Если бы Виктор мог, то обязательно попросил у джина, чтобы сны больше никогда не снились. Они приносят не только воспоминания, но и странную реальность, которая не скрыта распахнутыми глазами. Они приносят боль, вместе с мёртвым человеком, они искажают всё, что было дорого.
Виктор уже на третий день после смерти Вики пришёл к выводу, что в душевной боли, главным образом, виноваты вещи. Он уже знал, что любая мелочь, напоминающая ему о жененесёт опасность. И выход тут был одинизбавиться от этих вещей. Безделушки, маленькие и большие, пришлось сносить в подвал. Не включая света в сыром помещении, он свалил мешки с ЕЁ вещами в кучу и закрыл подвал. Теперь она там. Если хотите, спускайтесь вниз по крутой лестнице, шарьте рукой по шершавой стене, только не споткнитесь, и, возможно, вы доберётесь до тёмного угла, где пылится частичка Вики.
Кухонный гарнитур, сделанный на заказ из настоящего дерева, принял на себя несколько слоёв ужасной зелёной краски. Тарелочки, тоненькие, будто бумажные, разлетелись о металлические стенки мусорного контейнера, а вместо них появились массивные глубокие «тазы», как называл их Буранов. Вместо «лилипутских» кружек, появились огромные, мужские «вёдра» и металлические, из которых пить горячий чай, что целовать раскалённую чугунную печную дверь. С паркетом, цвета красного дерева, он сделать ничего не смог. Но так только казалось. Пока кухня приобретала совершенно новые черты, полы заляпались краской; на гладкой некогда поверхности появились царапины от того, что Буранов передвигал мебель, столы и газовую плиту, из одного угла в другой. Из комнат исчезли балдахины, шёлковые накидки, подушки, шкафы-купе и махровые дорогие коврики, а вместо них появились совдеповские «гробы» из прессованных опилок, грубые ковры, ещё пыльные от кладовки, и комод с треснувшим зеркалом. Ничего не забыть, ничего не забыть! Из гостиной исчезли кожаные кресла и диван, их заменили потёртые, с торчащими нитками по бокам, ложа. Обои, которые клеила Вика, Буранов содрал и поклеил дешёвые, однотонные, в цвет свинцовому небу за окном. Только ванна осталась нетронутой. Однако, тюбики с кремами и прочим хламом, вместе с её вещами и драгоценностями, тоже перекочевали в подвал. Так прошло три недели.
Совсем другое жилище. Урезанные на восемьдесят процентов воспоминания о ней. Однако, снова и снова, она приходила в его мозг, копошилась там, рассказывала истории, которые Буранов прекрасно знал и помнил.
Когда комнаты опустели, а они именно опустели, так как вещей Буранова хранилось в них немного, Виктор стал спокойнее. Теперь это был другой дом. Чтобы привычный запах, запах семейного живого счастья, не напоминал о прошлых годах, Буранов распылил в каждой комнате по три баллончика дорогого пихтового освежителя. Да, теперь в доме воняло, как в вокзальном туалете, зато никаких воспоминаний. Он так думал.
Итак, он спал. Пытаясь не думать о завещании, Виктор вспоминал каждый починенный им в это день кран, каждое лицо и каждый прыщик на этом лице. Когда же он уснул, вымотанный собственными мозговыми потугами, часы пробили два после полуночи. Эти круглые пластиковые часики, что теперь стояли на прикроватной тумбочке, Виктор купил на рынке за триста рублей. Вика никогда бы принесла в дом такую вещь.
Проспал он около часа, а потом его глаза сами открылись. Он не чувствовал сонливости, какая наваливается, когда тебя будят посреди ночи. Буранов словно лежал с закрытыми глазами, а потом резко открыл их, будто услышал скрип половиц рядом с кроватью. Но комната была пуста. В окно, французское, конечно, её любимое, врывался лунный свет, отчего всё кругом казалось покрытым серебрянкой. Сентябрьская прохлада врывалась сквозь приоткрытое окно. Древняя штора, которая тоже перекочевала в дом на замену прежней, поднималась и опускалась под дуновением холодного ветерка.
Буранов понял, что дрожит. Ещё он понял, что не открывал окно перед сном. Даже в здравом уме он бы не стал этого делать. Температура за бортом опустилась ниже пяти градусов, а к утру и вовсе подбиралась к нолю. Виктор встал. Полы остыли, и от одного прикосновения пяток к холодному паркету, всё тело покрывалось мурашками. Мерзкая струйка ледяного воздуха стелилась по полу.
Буранов придержал штору и закрыл окно. В комнате потеплело. За стеклом ярко горели звёзды, и полная луна, похожая на распухшее бледное око, блестела высоко в ночном небе. Горы покрылись тёмной плёнкой, и стали похожи на хребты древних огромных чудовищ. По двору гуляли тени, и там, посреди уже успевшей пожухнуть травы, стоял мужчина.
Он был одет в чёрный костюм и шляпу-котелок. На тёмном лице Виктор не видел ни глаз, ни рта. Длинные рукава пиджака касались земли.
Мужчина немного постоял, а потом двинулся в сторону дома. И только теперь Виктор заметил, что рукава не только касаются земли, они тянутся за мужчиной, будто два пожарных шланга, и на их концах белеют вывернутые наизнанку кисти рук, обращённые к звёздному небу. Неизвестный шёл, а кисти цеплялись за траву и болтались, как консервные банки сзади свадебного автомобиля. Буранов, наконец, пришёл в движение. Одеревеневшие мышцы хрустнули, когда он кинулся к двери комнаты. Перед глазами всё стояли эти длинные рукава, касающиеся земли и эти руки.