Открыв дверь, Виктор прислушался. В гостиной горел свет. Виктор никогда не выключал его, после смерти Вики. Тишина. Такая тишина, что Буранов слышал, как колотится сердце, будто подрыгивая на ухабах. Ручка входной двери повернулась.
Виктор захлопнул дверь в комнату и повернул замок. Он обернулся. Всё, чем можно было защититьсяэто небольшой торшер. Свинтив верхнюю широкую часть одним движением руки, Виктор схватил длинную подставку. Не особо тяжёлая, но пару раз ударить можно.
Внизу он услышал шаги. Скрипел паркет. Но страшнее всего был шаркающий звук. Это длинные руки тянулись за незнакомцем. Буранов похолодел. Такого не может быть. Почему у него такие руки? Он подопытный ужасного эксперимента или мутант, или это такая шутка?
Тем временем, незнакомец приблизился к лестнице. Двигался он спокойно и медленно, будто зашёл к старому другу перекинуться парочкой слов. Шаги приближались. Им вторили гибкие руки, следующие за своим хозяином, стучащиеся о каждую ступеньку.
И, вот, он стоит перед дверью.
Посыпайся, сквозь зубы сказал Буранов.
Он так сжал своё орудие, что вся кровь ушла из кисти. Рука быстро онемела. Сон не может быть таким реальным. Металл под ладонью взмок, стал скользким. Разве, во сне можно почувствовать пот, температуру, запах?
Посыпайся, Витенька! скрежетал зубами Буранов.
Ручка двери повернулась и щёлкнула. Наступила тишина, словно этим щелчком кто-то всемогущий выключил звук во всём мире.
Медленно открылась дверь.
На пороге стояла Вика чёрном вечернем платье. Она легко держалась на высоченных каблуках своих дорогих туфель
Виктор раздевался. В тот день ему пришлось задержаться на работе. История вышла неприятная, и Буранов не стал рассказывать её Вике. Одна молодая особа мучила всё ТСЖ, досаждая звонками. Протекающий кран, засор в унитазелишь малая доля её жалоб. Практически каждый день, на протяжении недели, Виктор проводил в её тесной квартирке, борясь с совершенно странными повреждениями сантехники. Где-то на третий день, когда Буранов менял кран-буксу, он увидел на маленькой силиконовой прокладке механическое повреждение, словно кто-то специально сломал деталь. Хозяйка, пышная брюнетка с огромными глазами и маленьким мозгом, любезно потчевала Буранова пирожками и чаем. К тому же, за милыми и простыми разговорами, Виктор обмолвился, что его жена занимается живописью. Оказалась, что девушка знает Викторию Буранову и ужасно любит её оригинальный стиль рисования, что с удовольствием бы подержала в руках одну из её картин. Стоило уже тогда догадаться. Но Виктор, по своей доверчивости, просто делал работу, в перерывах смакуя, надо отдать должное хозяйке, прелестные пирожки с картофелем и капустой. На четвёртый день в диспетчерской ТСЖ снова раздался звонок. Узнав, что смена Виктора Викторовича только завтра, хозяйка бросила трубку, пробурчав что-то невразумительное. Однако, уже на следующий день засор в унитазе снова начал беспокоить чудачку. Буранов выучил каждый кустик по дороге к её дому, так часто ему приходилось навещать пышнотелую любительницу пирожков. Из унитаза, длинным прутом, Виктор извлёк огромный лифчик, безразмерные стринги (Буранов и не знал, что нижнее бельё выпускают таких габаритов) и чёрные чулки, которыми можно было обмотаться несколько раз. Маразм девушки достиг того состояния, когда скрывать очевидное уже не было смысла. На вопрос, как это добро оказалось в унитазе, хозяйка дёрнула ремешок на огромной талии, и лёгкий халатик упал на пол. Загадочно улыбаясь, девушка кинулась в объятия отбивающегося Буранова. Если бы на этом всё закончилось, Виктор не клял бы судьбу, и, возможно, через пару месяцев смог бы забыть её бледное, волнистое тело. Однако, дверь в коридоре отворилась, и довольно суровый мужской голос объявил «зайке», что он вернулся из командировки и, наконец-то, дома. «Зайка» даже не успела надеть халат, а Виктор, как отбивался от похотливой мадам, так и остался стоять, держа её за мягкие плечи. Сурового вида мужик, с небритой щетиной на квадратном лице, с длинной шевелюрой, своими широкими плечами напоминал льва. От него ужасно пахло потом, нестиранными носками и перегаром. Обидчивый ухажёр кинулся на Виктора и сломал бы тому шею. Однако, металлический прут для засоров оказался кстати и спас жизнь Буранову, который был раза в два меньше униженного мужика. Изловчившись и увернувшись от парочки хуков, Буранов накинул прут на шею здоровяку. Крутанувшись, Виктор оказался сзади противника. Прут обмотался вокруг скользкой загорелой шеи. Буранов держал обидчика, словно лошадь за вожжи. Мужик хрипел и сыпал проклятиями, девушка носилась рядом, крича и вереща, словно ей досталось больше всего. Виктор разозлился не на шутку и, если бы не соседи, ворвавшиеся в дом, то он, наверное, задушил бы огромного детину. Покидав все свои инструменты, Буранов смотался из этой проклятой квартиры, и уже на следующий день ему пришлось давать письменные показания, в результате которых он и задержался на работе. Уязвлённый муж обещался выловить Виктора и уничтожить, а девушка пожаловалась, что сантехник Виктор Буранов кинулся на неё и пытался изнасиловать.
Что-то ты поздно, мой герой кранов и
Унитазов, сказал Баранов, развешивая грязную форму на спинке кровати.
Вика присела на диванчик. Она наблюдала за мужем, пока тот раздевался. Её зелёные глаза горели ярким огнём, на щеках пылал румянец, а губы подрагивали, будто не знали, улыбаться, или нет.
Унитазов, кивнула она и рассмеялась. Господи, прости. Видел бы ты себя в зеркало.
Нет ни малейшего желания!
Перед глазами до сих пор стояло рыхлое трясущееся тело, и Виктор поморщился.
Если я расскажу тебе историю, в конце которой меня обвиняют в изнасиловании, ты сможешь остаться со мной навеки, как обещала той девке в ЗАГСе?
Как всегда, Вика не подала виду, что удивилась. Хотя её тонкая бровь взметнулась вверх, улыбка никуда не делась.
Виктор рассказал всё. В самом конце истории, когда Буранов говорил о том, как писал объяснительную, она рассмеялась, схватившись за живот. Буранов ещё пытался вставлять слова, но, всё-таки, умолк, тяжело свалившись на кровать. Он опустил голову вниз и увидел складки на волосатом животе, отвратительные и мерзкие. Как можно любить такое тело? Оно снова напомнило ему хозяйку и, в который раз, Буранов поморщился.
Вика утёрла слёзы. Она встала и подошла к мужу. Обняла его и поцеловала в голову, а потом пошла к двери. Чёрная ткань платья плотно облегала её круглые ягодицы, а кружевные трусики мог не заметить только слепой.
Спасибо за поддержку!
Что?
Вика обернулась. Рыжая прядь её коротких волос взлетела и упала на щёку.
Ах, это. Подари ей одну из моих картин. Она же любит меня и живопись.
Вика затворила за собой дверь. Буранов онемел и понял, каким же простым оказался выход из положения.
А какую картину-то? крикнул он вслед
Но внизу хлопнула дверь. Виктор подошёл к окну и увидел, как его изумительная умница-жена садится в свою тойоту.
Проснувшись, Буранов долго лежал на кровати, вспоминая ужасный сон, плавно перетёкший в воспоминания. Теперь ему часто снились реальные картинки из прошлого. Вика, Вика. Кругом она, даже в голове. Рассвет забрезжил за окном, и Буранов с трудом потянулся к будильнику. Вот уже второй месяц он просыпается ровно за пять минут до того, как пластмассовые часы начинают петь.
Выпив дешёвого кофе из пакетика, Буранов посмотрелся в зеркало. Следы усталости и уныния свисали под глазами. Два огромных мешка. Красные глаза с прожилками капилляров, не успевших лопнуть от высокого давления. Каждое утро Виктору казалось, что кто-то невидимый долбится внутри головы, крича на весь мир о том, что ему мало места под черепной коробкой. Стоило обратиться к врачу, но Буранов не любил людей в белых халатах, и от одного вида этих чистеньких улыбающихся персонажей, ему хотелось кричать.
Одевшись в рабочую форму, он остановился посреди гостиной. Теперь тут всё по-другому, и только «странные» картины не поднялась убрать рука. Каждое утро Виктор клялся, что займётся ими вечером. Снять холсты и свалить их кучей в подвале. И каждый вечер, когда начинало смеркаться, Буранов не мог подойти к ним. Утром эти леса, одинокие заброшенные дома, эти бесконечные поля, на горизонте которых танцевали странные тени, казались простой прекрасной выдумкой, порождением чистого воображения. Но вечером, когда тени спускались на мир и гостиную, Виктор не мог смотреть на них. Вот-вот, и раздвинутся границы, уйдут на второй план ветви и поля, и на него взглянет девушка с ветками, вместо лица.
Садясь в машину, Буранов пытался вспомнить, какую же картину он подарил тогда пышной хозяйке? Но что-то блокировало эти воспоминания. В те дни (а случилось это пару лет назад), он не особо следил за творчеством жены. Однако, картина помогла как нельзя лучше, и хозяйка пропала с горизонта, как и её ревнивец муж перестал слать Буранову смс с угрозами.
Соловьёв знал толк в хороших заведениях, однако, он никогда не приглашал Виктора отдохнуть в свои рестораны. Обычно друзья встречались в простеньких пивных, частенько, на отшибе города. Там, где не бывает шумной музыки, где всегда светло, столы протёрты не очень чистой тряпкой, а постояльцыэто проезжающие мимо дальнобойщики, либо путешественники, решившие пропустить по стаканчику пивка или съесть разогретый борщ.
В этот раз они сидели в кафе «У дороги». Просторное заведение не поражало разнообразием, но белая плитка на полу сверкала блеском, что настраивало на нужный лад и не отбивало желание пить из местных стаканов. От кафе до дома можно было доехать за десять минут, поэтому Виктор с удовольствием принял предложение Соловьёва встретиться и пропустить «пару стаканчиков пенного».
Гриша в синем костюме выглядел странно среди бородатых дальнобойщиков, одетых в толстые меховые рубашки или куртки. За окном стояла ясная погода, начинался октябрь. В не сохнущих лужах одиноко плавали жёлтые листики, лес за трассой, на которую выходили окна кафе, пожелтел и заметно поредел.
Ну, говори. Я ехал сюда и мечтал послушать разговоры о наследстве. Мне никто не оставлял наследства, а, значит, эта тема в три раза интересней. Вдруг, я заведу детей и придётся писать отходную? А, знаешь, я буду поганым стариком. Оставлю все деньги какой-нибудь проститутке. Дети должны сами зарабатывать!
Парочка мужичков обернулась, услышав разговор о проститутках, но, в основном, постояльцы плевать хотели на то, что происходит вокруг. Сонные люди клевали супы или ковыряли вилкой в котлете, и вялый стук наполнял светлое заведение.
Да, жаль, что бабки валятся на голову вместе с чьей-нибудь смертью.
Соловьёв выпил сразу полбокала и с грохотом шлёпнул его о стол.
Брось. Разделяй. Вика была чудом, насколько я слышал о тебя, и после смерти она оказалась чудом. Оставить тебе сколько?
Гриша перешёл на шёпот и перегнулся через стол. Буранов, откинувшись на стуле, стучал пальцем по прозрачному бокалу, наполненному до краёв золотистым напитком.
Почти лям.
Скажи ещё раз это слово. Оно со стороны звучит лучше. Ну?
Долларов.
Соловьёв сморщился и откинулся назад.
Это бинго, братан!
Гриша осушил стакан и позвал официантку.
Мне кажется, что это неправильно, сказал Буранов
Что? Миллион долларов не может быть неправильным! Ты сбрендил!
Красивое лицо Соловьёва покраснело от возмущения. Когда речь шла о деньгах, ничто в мире не могло быть серьёзнее для Соловьёва.
Буранов покачал головой:
Нет, вот это. Она умерла чуть больше месяца назад, а я уже делю деньги, как будто нихрена больше не существует!
Виктор почувствовал, как волна странного гнева разливается внутри.
Но она умерла, братан! сказал Соловьёв. А деньгиреальны. Ты же не можешь грустить положенный тебе срок, а по истечении его, уже на следующий день сказать: о, я закончил грустить, теперь возьмусь за бабки и стану жить в своё удовольствие! Нет, так не бывает. Если ты излечился уже на следующий день после смерти и оправился от утраты, живи дальше! Живи, как жил! Так жизнь продолжается. Прости, но я бы так и делал. Мёртвые живым не товарищи.
Иногда Соловьёв мог быть откровенной мразью, но Виктору и нравился Гриша тем, что говорил всё приходящее не ум сию же минуту. Такие люди тяжелы, зато они никогда не станут врать.
Я не оправился. Не правился, Гриша.
Тогда грусти себе дома, хорошо? Ты принял моё предложение выпить пивка, значит ты хотел выпить пивка, верно? Разве это значит, что ты плохой муж? Или скорбишь недостаточно? Да и кого ты боишься? Их всех?
Соловьёв обвёл помещение кафе. Несколько посетителей раздражённо посмотрели в их сторону.
Твоё горетолько твоё, и лишь тебе решать, что с ним делать! Никто из них, никто не поймёт, что ты чувствуешь. Я вот я вот не понимаю, что ты чувствуешь. Хотя, наверное, это больно. Чёрт, мы собрались отдохнуть, а снова говорим о мёртвых.
Это неизбежно. У меня жена умерла.
Соловьёв вздохнул. Официантка принесла новый бокал, и Гриша минуты три молчал, потягивая пиво.
Миллион сказал он. С картин?
Буранов кивнул:
Мы виделись с этим господи, как его Писаревым один раз. Он обрисовал мне вкратце ситуацию. По закону, через шесть месяцев я стану полноправным и единственным владельцем этих денег. Дом тоже переходит мне, как и машина, как и все картины.
Почему же она скрывала эти деньги?
Виктор пожал плечами.
Мне в последнее время кажется, что я её совсем не знал. Хотя, порой, кажется, что знал очень хорошо.
Соловьёв кивнул, но промолчал. Кажется, ему пришла в голову мысль, о которой даже такой человек, как Гриша, побоялся обмолвиться.
Писарев этот, нотариус, показал мне договоры купли-продажи картин. Всё, как нужно. С налогами, все дела. Оказывается, Вика врала мне, когда говорила о той или иной сделке.
Копила на безбедную старость?
Может, страховалась? сказал Буранов, и сердце больно защемило. Вот, поэтому, я и говорю, что совсем не знал её. Жили, себе, жили вместе. Она рисует, я чиню краны. А теперь столько людей Нотариус этот. Кучи репортёров, агенты по продажам. Повылезали откуда-то.
Конечно! горячо закивал Соловьёв. Такая женщина не может быть одинока
Буранов сжал стакан. Кажется, даже для Соловьёва это было перебором.
В смысле Ну, ты понимаешь, о чём я. Всегда на виду. Конечно, она знала больше людей, чем ты. И её знали.
Помолчали. Когда неловкость испарилась, Гриша снова повеселел, как ни в чём не бывало. Однако, Буранов теперь не мог отделаться от назойливой мысли. Эти вечерние платья, трусики, которые видно через ткань, её красота и ум. Неужели, всё это было подарено сантехнику без какой-нибудь мысли
Да уж. Прости, Соловей, что-то мне не очень хорошо. Наверное, я заболел. Голова каждое утро болит, глаза лопаются. Я
Внезапно, он схватил стакан и выпил его; хлопнув им о стол, Буранов проговорил, словно пробуя мысль на вкус.
Я совсем её не знал. Последние пять лет кажутся мне какой-то шуткой.
Это из-за
Как мы с ней вообще сошлись?
Она же любила тебя. А тут ничего не поделаешь. Всякое бывает пожал плечами Соловьёв. Он был не мастером в любовных отношениях, и вряд ли общался с какой-нибудь женщиной больше недели.
Гнев ушёл быстрее, чем появился, и Виктору стало стыдно за такие мысли.
Так и планируешь вентиля крутить? Соловьёв побеждал второй бокал.
Буранов пожал плечами.
Я же теперь миллионер, елки-моталки!
Гриша направил на друга палец, сложенный пистолетом, и выстрелил.
В точку. Не бывает на свете сантехников-миллионеров.
Я не знаю, что делать с этими деньгами.
Открой бар. С приставкой рок.
Буранов поднял глаза и посмотрел на друга. Тот кивнул и подмигнул. Странно, но теперь эта мысль не казалась кощунственной по отношению к Вике.
С этого момента Буранов не мог усидеть на работе. Такали часы, звонили обиженные протечками и затопленные жители, и Виктор поднимался со скрипучего рабочего стула, выключал маленький телевизор и, перекинув через плечо сумку, шёл по указанному адресу. Эта сумка, как кейс с важными документами для юриста, как вещевой мешок для солдата на войне, как дрель дантистабез него никуда. Она провисела на пополневшем боку Буранова почти семь лет. Она не имела тяжести, а достать газовый ключ или сантехнический трос Виктор мог, не заглядывая в её содержимое.
Однако, мысль о том, что всё может быть лучше, всё больше и больше тревожила Буранова. Глотая горячий чай из большой кружки с потёртым рисунком, который даже разглядеть считалось трудной задачкой, он терзался и не мог усидеть на месте. Весы. На одной чашекакая-то больная целомудренность перед погибшей Викой; целомудренность, которую, Виктор должен был хранить даже после её смерти продолжительный срок. Втораяэто верная, хоть и жёсткая истина о том, что жизнь продолжается.