Эта способность купцов в любом, даже самом возвышенном духовном деле или великом государственном свершении видеть только изнанку торговых дел, меня поражала всегда.
Желаете услышать историю улуса Берке, поведанную греческим хлеботорговцем долгим скучным вечером на борту корабля в открытом море? В устах старого купца она звучит совсем иначе, чем под пером учёного монаха или придворного хрониста.
Это степь. Бескрайняя степь на десятки дней пути, что на север, что на восток. Великое пастбище, изобилующее сочными густыми травами выше роста человека. Реки для водопоя. Нет лучше земли для кочевника, чьё достояние, жизнь и слава в количестве скота. Потому и была она испокон века вотчиной кочевников. Ещё Геродот две тысячи лет назад рассказывал о скифах, вся жизнь которых проходила в шатрах и скитаниях со стадами. Шли века, менялись языки и народы, но одно оставалось по прежнему. Над степью царили кочевники.
Когда сюда пришли откуда-то из самого сердца Азии орды Потрясателя Вселенной, ничего не переменилось. Те же стада, те же пастухи.
Какая жизнь у пастуха? Охраняет скот. От хищников, а по большей части от грабителейтаких же пастухов, как он сам. Степь ведь только на первый взгляд кажется бескрайней.
У всего в подлунном мире есть граница и границу эту прокладывает пропитание. Сколько нужно земли, чтобы не помереть с голоду. Для кочевника это размер пастбища для скота, способного прокормить одного человека.
Вроде степь велика, места хватит всем. Только уберечь скот тяжело. Всегда найдутся желающие поживиться. В одиночку пастух беззащитен перед любой шайкой, рыскающей по степи. Там можно выжить лишь ордой. Если на твоё добро не позарятся чужаки, придёт время, вырастут сыновья, настанет черёд внуковпоявятся новые рты, которых уже не прокормит прежнее пастбище. Даже если хватит еды им самимне достанет на жён и детей. Дорога им однаотбивать кус у соседа. А там такие же молодые и голодные волки ищут лучшей доли.
Выживает тот, чья стая больше. Вот так и сбиваются кочевники в орды, чтобы охранять свои пастбища, да отнимать чужие. Ханы собирают лишних молодцов в отряды, дают им оружие и коней, кормят и одевают, награждают за службу. В этих, ненужных на родных пастбищах батырах, вся их сила.
Только сила эта служит до тех пор, пока есть чем её кормить. Пока хватает у хана пастбищ и скота всё это содержать. Иначе рассыплется это воинство по степи шайками вольных казаков, не подчиняющихся никому и не имеющих иного пропитания, кроме грабежа.
Потому в этих краях всегда процветала работорговля. От лишних ртов избавлялись.
Так было, пока при хане Тохте не воцарился в степи мир. После многих лет неурядиц, когда ханы и их батыры нещадно резали друг друга, война прекратилась и отпала нужда держать отряды для охраны скота. В степи стало спокойно и туда пришли другие люди, которые стали брать у владельцев небольшие участки земли под пашню.
А какая земля в степи! Чёрная, жирная, хоть сам ешь. Урожаи на целине такие, что глазу не верится. На клочке, где еле-еле кормился со своего стада один пастух, теперь спокойно можно было прожить целой дюжине хлебопашцев. Не просто содержать себя и свои семьи. Они делились урожаем с хозяином земли, да ещё оставалось зерно на продажу.
Для эмиров и ханов это была просто манна небесная. Теперь они могли кормить и содержать куда больше воинов, чем раньше. Да к тому же не гонять их всё время в набеги за добычей.
Хлебопашество стало, как вешняя вода, растекаться по всей степи. Поначалу исконные земледельцы выбрались со своих тощих делянок в лесах на тучный чернозём. Выезжали весной, иной раз за много дней пути, на арендованные участки. Засевали. А осенью приезжали убирать урожай. Даже охранять не нужно. Хозяин земли, имевший долю в урожае сам стерёг поля почище степной овчарки. Потом в хлебопашцы потянулись и бывшие пастухи, которым не нашлось места и пропитания возле гуртов и отар.
Скоро то тут, то там стали появляться уже постоянные посёлки. Владельцы земель это всячески приветствовали и следили за порядком, благо их военные отряды стали увеличиваться. Вослед пахарям потянулись кузнецы, плотники, шорники, прочий ремесленный люд. И, конечно, купцы. Появились местные перекупщики, свозившие зерно на перевалочные пункты, где перепродавали его уже более крупным торговцам. То тут, то там стали возникать базары, куда собирался народ с ближней округи, и возле которых старались селиться ремесленники и купцы.
У самих степных властителей от продажи полученного зерна завелись деньжонки, а вместе с ними охота ко всяким покупкам. На базары повезли ткани, благовония, специи, зеркала и оружие. Уже никто не хотел довольствоваться изделиями домашних мастеров, хотели привозного.
Прошло всего несколько лет, а уже по всему улусу, то здесь, то там появились небольшие города. В Золотой Орде запрещено возводить укрепления и стены, безопасность и порядок обеспечивала ханская власть, потому у новоявленных горожан не было лишних расходов, да и земли под строения получалось сколько хочешь.
Обилие зерна принесло выгоду не только торговле. Если не удавалось его продать, можно было засыпать скоту. Конь, выкормленный ячменём, совсем не то, что лошадка, щипавшая траву. Он может нести не только лёгкого лучника-казака, но и тяжеловооружённого латника, закованного в броню.
Зерно привело деньги и силу. Деньги уже сами привели за собой торговлю. Пошли караваны на юг, в Персию, на востокв Маверннахр, в царство великого хана. Привезённые из тех земель товары стали продавать франкам.
Всё, как по мановению руки джинна, выпущенного из кувшина. За несколько лет.
Вот тогда Тохта и запретил работорговлю. Люди оказались нужны самому. А, когда ушлые генуэзцы решили, что хан им не указ, вышиб их одним махом из своего царства. Они тогда уже совсем поверили, что поймали удачу за хвост. Соперникам своим венецианцам наложили запрет на тридцать лет плавать в Сугдейском море. Думали им сам чёрт не сват. После размолвки с татарами стали было торговать рабами с Кавказа, да в Египте их не стали покупатьчеркесы стали там силу набирать.
Без франков в Золотой Орде торговлю быстро прибрали к рукам мусульманские купцы. Известное дело: у кого конь, тот и едет. Пришедший за Тохтой Узбек, тот и вовсе объявил себя мусульманином и защитником веры Магомеда. Если бы не чума, не было бы сейчас царства более могучего, чем Золотая Орда.
Сейчас осталась только тень былого величия. Чёрная смерть выкосила целые города. Пахнет смутой и неопределённостью. Знающие люди говорят, что после чумы, восточная торговля совсем захирела, караваны уже не приходят через степь. Значит бьёт час франков.
Растёт спрос на рабовнужны рабочие руки. Подорожал хлеб. Всё это есть на здешних берегах. Значит придут купцы, привезут деньги. Деньги родят власть.
Кто плывёт на нашем корабле? Хлеботорговцы и работорговцы. А ещё посланники патриарха. Тоже торговцы ещё те. Там, куда они добираются, рождается новая сила, каждому охота накинуть на неё свою узду.
Думаю этот рассказ очень бы пришёлся по нраву моему деду. Будучи потомком выходцев из Йемена и торговцем, ведущим дела в тех краях, он держался в Каире кучки земляков, которых все именовали «карими». Они, в отличии от деда, занимались больше морской торговлей и везли через порт в Адене пряности и специи из Индии. О богатстве купцов-карими ходили легенды. Дела их очень сильно зависели от торговли с франками. Поэтому они не жалели денег на придворные и международные дела, нередко полностью финансируя военные кампании султанов.
Меня всегда завораживала эта таинственная связь между каким-нибудь намечавшимся крестовым походом и ценами на перец, за тремя морями на Малабарском берегу.
Корабль встал на якорь в большой и удобной бухте, способной вместить целый флот. Правда сейчас здесь жалось к берегу всего пара совсем маленьких судёнышек. Навигация ещё только начиналась, большие генуэзские корабли доберутся сюда ещё не скоро.
Съехавшие на берег купцы привезли местные новости. Зима в Золотой Орде прошла тихо, без смут, мора и прочих бедствий. В горах тоже было всё спокойно. Прошлогодний урожай зерна уже свезли на рынки. Зерна много, боятся падения цен. Хлеботорговцы сразу радостно оживились. Война на море между Генуей и Венецией всё не кончаетсявенецианских кораблей, значит можно у этих берегов не ждать. Зерна много, покупателей мало. Повеяло хорошим барышом.
Торговцы рабами чесали затылки. Раз хороший урожай в степи, значит татарских рабов на рынке будет маломальчиков у кипчаков продают только при крайней нужде. Значит в Тану лучше и не ехать. Покупать черкесов, которых привозят с гор. Там всегда полно лишних ртов.
Те, кто плыл за рабами, должны были сойти на берег в Матреге, на берегу Боспора Киммерийского. Занесённые волей ветров в Мапу они восприняли это как дар небес. Именно отсюда лежал самый удобный путь в Копу, где черкесские рабы стоили дешевле всего. Большинство решило сойти на берег здесь. После того, как войска Джанибека закрыли подходы к Каффе, многие корабли стали приходить сюда, так что отправиться с товаром в обратный путь будет несложно. Тем более, что не обязательно ехать в Копу, умножая расходы платой за повозки и неизбежную в торговле рабами охрану. Зря что ли в бухте уже стояли маленькие здешние судёнышки? Сюда везли морем рабов с Кавказского берега.
Первые партии уже ждали покупателей. Один из купцов, побывавших на берегу, успел прицениться и теперь сердито рассказывал товарищам:
Дорого просят! Знают, сволочи, что на рабов сейчас спрос, а в Танепусто. Да и спешить им некуда. Кораблей на Константинополь и Трапезунд пока нет, кормёжка здесь недорогая. Можно и подождать месяц-другой с большими партиями. А тем временем, глядишь, и поодиночке кое-кого продадут.
Уже к вечеру все торговцы рабами покинули корабль, чтобы наступающей ночью высыпаться на мягких постелях здешних постоялых дворов.
Помощник капитана, ездивший платить за стоянку, привёз с собой свежей зелени, прекрасного сыра и даже ещё не остывших лепёшек, купленных им прямо на причале. В его лодке лежали и две живые овцы, которые вскоре стали нашим ужином. Он был доволен. На место съехавших купцов утром должны были погрузиться новые попутчики: какой-то торговец рабами из здешних решил воспользоваться случаем и перевезти свой товар в Матрегу. Там он ожидал лучших цен. Партия была немаленькая и капитан с вечера стал готовить трюм.
Купец был суровый и мрачный человек, словно созданный для торговли живым товаром. Он и походил больше на разбойника с большой дороги. Под стать ему были слуги: крепкие, молчаливые люди, изредка перекрикивающиеся между собой на незнакомом хрипящем наречии. Рабов они погрузили рано утром, чтобы никому не мешать, перекрыв на время выход на палубу. После чего слуги тоже исчезли в трюме.
Капитан на мой вопрос охотно сообщил, что это зикх. Мы их именуем черкесами, но в здешних горах полно всяких племён, которые зовутся также, хотя даже не понимают друг друга в разговоре. Он приплыл недавно морем из поселения, лежащего в нескольких днях пути к востоку отсюда.
В тех краях мало хороших бухт. Горы выходят к самому морю и плавать опасно. Рабов ведут горными тропами и грузят на небольшие плоскодонные судёнышки, он показал на кораблики, стоящие на якоре неподалёку, На них очень удобно подходить к берегу, но не дай Бог попасть в шторм в открытом море.
Разговор между тем перешёл на фазанов. Оказалось, что в Мапу, помимо всего прочего, привозят из недальних гор этих красивых птиц и продают недорого на местных базарах. Где-нибудь в Константинополе за такую птицу любители изысканных блюд могут отвалить целый кошелёк серебра. Здесь можно полакомиться царским кушаньем за смешную цену.
Мысль попробовать изысканное царьградское лакомство, хоть и за несколько дней пути от самой империи, пришлась мне по душе. Обидно, если единственным воспоминанием о кухне ромеев останется несвежее мясо в харчевне. Тем более, что представлялся случай угостить патриарших посланников, с которыми нам предстоял ещё долгий совместный путь.
Пересыпая серебро в ладонь капитана, я с ужасом подумал, сколько же эти фазаны стоят в Константинополе, если эта сумма считается маленькой.
Корабль вышел из гавани и взял курс на запад. В Матрегу он должен придти завтра. Берегом на это ушло бы три дня пути, да и места там ненадёжные. Море близко отовсюду. Мало ли кто может наскочить по этой дороге, не оставляющей следов? Рука хана Джанибека сюда не достаёт.
За вином и жареными фазанами один из греков вспомнил, что где-то в этих краях некогда бесследно пропал и генуэзец Сигурано Салваиго, прозванный Шакраном. Пропал вместе с кораблём, экипажем и товаром. Сгинул бесследно, словно и не было его. Одни грешили на хана Узбека, другие на здешних разбойников.
Солнце клонилось к закату и берег за бортом становился всё более тёмным и мрачным. Разговоры о генуэзцах и скрытых опасностях вызвали из глубины души забытые страхи. Снова полезли в голову мысли об интригах и кознях. Чтобы отогнать их я ушёл на нос корабля, который был устремлён на опускающееся в море солнце. Светило уже совсем уходило за горизонт, залитый закатным золотом, и я подумал: вдруг мне посчастливится увидеть последний зелёный луч, приносящий удачу.
Сзади, за кормой во мраке наступающей ночи, уже утонули горы. Мы видели только их край, но бывалые путешественники рассказали, что дальше на восход они вздымаются до самого неба и покрыты вечными снегами. Те самые горы Каф, про которые рассказывают сказочники. Туда на зиму уходит царица змей со своим змеиным народом. Пристанище джиннов.
Где-то за ними лежит гора из снега и льда длиной в пятьсот лет пути. Она загораживает дорогу в ад. Так говорила сказка. Сказки любят говорить о неведомом. Только они плохие советчики в час сомнений.
Сура «Каф» есть в Коране. Может там я найду совет? Мысленно повторяемые аяты о вечной жизни и неверии в воскрешение, об ангелах, записывающих деяния и истине, открывающейся только со смертью, внезапно остановились на словах: «Я не сбивал его с пути! Он сам находился в глубоком заблуждении!»
XIV. Мальчик, объевшийся слив
Меня отвлёк шум позади.
Это ромейский корабль! зло выговаривал капитан, Здесь действуют законы империи и никому не позволено своевольничать!
Если эта болезнь заразная, уже к утру на твоём корабле будут действовать только законы царства мёртвых! отвечал другой голос с сильным чужеземным выговором. Это был купец-работорговец.
Я не могу позволить выбросить за борт живого человека! упорствовал капитан.
Я хозяин товара. Я говорю тебе, что он умер. Мои люди выбросят тело за борт. купец не скрывал нетерпения и досады, Мы теряем время. Он загадит весь трюм и заразит других. Ты забыл, что отвечаешь за жизнь всех находящихся на корабле.
С этими словами работорговец сделал безмолвный жест рукой и двое его угрюмых подручных вытащили на палубу скорчившегося человека. Даже на морском ветру был ощутим сильный запах нечистот.
Вход в трюм был совсем рядом с местом, на котором я стоял и мне хорошо было видно лицо несчастного. Это был подросток, почти ещё мальчик.
Увидев меня, капитан пояснил:
Его скрутило внезапно. Сильный понос. Нельзя держать в трюме с остальными.
Услышав эти слова, мальчик вдруг сказал по-гречески:
Я ел сливы. Это от слив.
Великая вещь слово. Только что я видел перед собой всего лишь безмолвного раба, без судьбы и имени, а стоило ему заговорить на понятном мне языке, как он превратился в человека. Меня охватила жалость. Однако в голову пришёл лишь глупый вопрос:
Где ты взял сливы весной?
На земле, тихо ответил больной, У кого-то порвался мешок с сушёными сливами и я их поднял.
С этими словами он снова скорчился и схватился за живот.
Если он просто наелся слив, то он не заразен, сказал я.
Работорговец впился в меня злобным взглядом:
Да? А если он врёт?
В трюм ему в любом случае нельзявмешался капитан, Положите его на палубе.
Всё равно сдохнет к утру! Да ещё всю палубу загадит! купец шагнул к мальчику и пнул его. Тот застонал.
Продайте его мне! вмешался я. За мгновение до того подобная мысль даже не приходила в голову.
Слова оказались неожиданностью не только для меня. Купец даже растерялся. Он ведь уже мысленно распрощался с этим товаром. Деловая хватка сработала сразу:
Пятьсот аспров.
Ты с ума сошёл! встрял капитан, Это цена здорового раба в Каффе. Ты ещё доберись туда и довези этого раба! Тем более, что ему потребуется отдельное место. Даже сотня аспров будет царской ценой! Всевышний послал тебе истинного расточителя!