Настал черёд поблагодарить моих друзей за настоятельный совет обзавестись путевой грамотой от патриарха. Она вызывала неизменное уважение у ханских слуг. Побережник, едва увидав её, сразу прекратил расспросы, а в Тане, тамгачи сразу потеряли к нам интерес, отправив вместе с нашими спутниками-греками к какому-то важному начальнику.
Путь по реке занял довольно много времени. В Тану прибыли, когда солнце уже перевалило за полдень. Речные берега выглядели столь же неприветливыми и малолюдными, сколь морские. Их главными обитателями были рыбаки. То тут, то там торчали небольшие деревянные пристани, куда выгружают улов. Выше на берегу виднелись места, где его перерабатывают. На многочисленных длинных шестах вялилось огромное количество рыбы.
Сама Тана вовсе была больше похожа на деревню. Даже стен не было, что мешало сразу определить её величину. Некоторые дома стояли на отшибе. Местами виднелись времянки или вообще шатры. Потом я узнал, что это местопребывание огородников, пастухов, мясников и прочих обывателей, чьё ремесло побуждает их держаться не слишком близко к жилью. В иных краях, где города обнесены стенами, у них часто бывают лишние заботы из-за близости с соседями. Здесь всем хватало места по окрестностям.
Я с удивлением узнал, что в Золотой Орде строго запрещено возводить городские стены. Их нет даже в самой ханской столице Сарае. Безопасность своим подданным обеспечивал правитель. Сберегая таким образом им немалые средства.
Мои спутники указали на развалины двух небольших кварталов, которые, судя по всему всё-таки были обнесены небольшой стеной. Бывшие фактории венецианцев и генуэзцев. Они вели здесь большие дела и жили довольно многочисленной колонией, пока двенадцать лет назад не поссорились с местными жителями. Всё началось, как это часто бывает, с пустяка. Кто-то кого-то оскорбил. За каждого вступились соплеменники.
Кончилось тем, что франкам, без разбора, кто чей, пришлось спасаться на первых подвернувшихся кораблях.
Поначалу хотели уладить всё, отсидевшись за высокими стенами Каффы. Хан воспринял это, как желание навязать свою волю. Неприступную крепость взять так и не смог, зато выгнал генуэзцев и венецианцев изо всех своих городов. Их место теперь быстро занимают греки и армяне. Венецианцам приходится торговать больше в Трапезунде, генуэзцам по захудалым гаваням у побережья Кавказа. Отрезанная от караванных троп Каффа стала просто перевалочным пунктом, где перегружают грузы на большие морские суда.
Купцы, которые как всегда судили о происходящем со спины вьючного верблюда или из трюма торгового корабля, рассказывали, что оскудение здешних рынков произошло не только по причине ссоры хана с франками.
Уже много лет перестали доходить караваны из глубины Азии. Одни говорил, что там целые страны выкосила чума, другиечто там повсюду начались смуты. Хотя, скорее всего, правы те, и другие. Где чума, там и смута.
Ветры задувают старые караванные тропы.
Меньше стало драгоценных шелков, не везут звонкий полупрозрачный фарфор, пряности. Дальние дороги, по которым грузы доставляются вьюками на спинах верблюдов, жили дорогими товарами. Соль или зерно не повезёшь за шесть месяцев пути.
Потом весь улус выкосила чума. Вот и ушло в былое величие и богатство Таны.
Однако трудные времена уже позади. Соль и зерно нужны всегда. Как и рыба, кожи, воск. Хороший груз для больших кораблей.
Ещё, конечно, рабы. После чумы везде стало сильно не хватать рабочих рук. Даже гребцов на суда стало трудно набрать. В помощниках нуждались ремесленники, стало не хватать грузчиков, подёнщиков. Некому оказывалось чинить крепостные укрепления. Рабы сильно вздорожали.
Генуэзцы с венецианцами сами тяготятся войной, от которой все несут огромные убытки. Ходят слухи, что у ханского престола вовсю вьются тайные посланцы, стремящиеся восстановить былую торговлю. Все понимаютсвято место пусто не бывает. Одних хозяев морей легко могут сменить другие. Давно к богатствам здешнего края стремятся каталонцы. Сами ромеи спят и видят вернуть великое прошлое. Кантакузин уже пытался возродить флот. На сей раз не вышло. А если помогут каталонцы? Сербы, болгары, да те же турки, чем чёрт не шутит? Сейчас такие союзы иной раз случаются, что раньше и представить было нельзя.
Была сильна и славна Пиза. Где она теперь? Ни папа не помог, ни богатая Флоренция. Теперь в её бывших угодьях хозяйничают генуэзцы.
На пристани мы узнали, что здешний эмир отлучился из города, так что придётся подождать несколько дней. Патриаршие посланники восприняли эту весть с радостью. Дальнейший путь лежал по реке, а их уже утомил непритязательный корабельный быт. Тем более, что теперь предстояло плыть на совсем маленьких судёнышках, напоминавших скорее большие лодки. Лучше, конечно, чем верхом, но о прежних удобных каютах и просторной палубе теперь придётся вспоминать, как об утерянном блаженстве.
Моё дело о судьбе Омара тоже предназначалось для подачи отлучившемуся эмиру.
Спутники мои были в Тане не в первый раз. Они наотрез отказались от предложения смотрителя пристани дать им провожатого до постоялого двора, лишь уведомили, где остановятся. Совсем недалеко от пристани. Хотя, после Константинополя, где чужому человеку легко заблудиться, понятия далеко и близко здесь оказывались весьма условными. Постоялый двор располагался всего в нескольких сотнях шагов от пристани. Оказалось это была уже окраина. За ним виднелся пустырь, служивший выпасом.
К моему удивлению, ромеи выбрали двор, не принадлежащий их соотечественнику. У ворот нас встретил человек в кипчакском колпаке. Он радостно приветствовал нас, как старых знакомых, настороженно покосившись на Симбу. Ещё на корабле тот облачился в свою привычную чалму с платком, плотно заматывавшим лицо. Одеяние, служившее для защиты от летящего песка в пустыне, оставляло лишь узкую прореху для глаз и полностью скрывало черную кожу моего слуги. Мы здраво решили, что не стоит привлекать к себе излишнее внимание. Хотя это вряд ли удалось. Прятать лицо здесь было не принято. Даже у женщин.
Однако Тана не зря слыла перекрёстком земных путей. К странным гостям здесь, похоже, привыкли. Меня даже не удивило, что хозяин постоялого двора заговорил по-гречески.
Уже когда мы разместились по комнатам, греки объяснили причину, по которой отказались от провожатого. Будучи посланцами патриарха, мы могли даром поселиться в караван-сарае, да ещё и кормиться там за счёт хана. Нередко содержание важных путников вменяли в повинность и обязанность хозяевам постоялых дворов. Однако цены здесь таковы, что подобой экономией вполне можно пренебречь. Зато кормёжка будет лучше, не говоря об удобстве жилья.
Комнаты показались мне тесноватыми. Оказалось это влияние суровых зим. Здесь бывает очень холодно, а топлива в степях мало и оно дорогое. Сейчас можно ночевать в летних амбарах без печей, где тоже устроены пышные постели из соломы, но мы об этом узнали, лишь когда уже поселились в доме.
Мы с Мисаилом сразу решили завоевать расположение хозяина, поэтому не скупились. Кто мог лучше рассказать нам о здешних делах и порядках? Я, не торгуясь, выдал ему плату за комнаты на неделю вперёд, добавив, что хочу угостить своих спутников хорошим обедом, в ознаменование окончания морского плавания. Тот понимающе кивнул и явно повеселел. После чего я попросил ромеев высказать пожелания насчёт кушанья.
О-о! Симпозиум! обрадовались те. Немедленно предложив отправиться в баню.
За несколько недель пути я совсем позабыл об этом благе, довольствуясь скудными омовениями в стеснённых условиях корабельного быта. Даже в Константинополе меня отговорили от посещения бани. Пугали, что, славные в прежнее время, римские термы давно пришли в упадок и запустение, а нынешние заведения оставляют желать лучшего. Жители города моются дома, а общественные бани часто служат скорее гнёздами порока. Храмами чистоты их тоже назвать нельзя.
В Тане, по уверению греков, есть прекрасная баня, в которой кроме свежей речной воды, нет недостатка ни в мыле, ни в ароматных травах, ни в разных притираниях и освежающих напитках. При этих словах моё тело, истосковавшееся за долгий путь по горячей воде, сразу стало чесаться.
У Саф ад-Дина сегодня как раз мужской день, поддержал наше намерение хозяин постоялого двора, Это совсем недалеко.
Можно было не уточнять. Хотя я вскоре убедился, что слово «далеко» тоже в ходу у жителей Таны. Они совершенно серьёзно говорили так, если нужно было идти более трёх сотен шагов. У каждого своя мера. Каково было слушать это «далеко» караванщикам или жителям степей, где «недалеко» часто означало несколько дней пути?
Ещё меня сразу подкупило имя банщика. Судя по всему, он был мусульманином, а мои единоверцы всегда следуют строим предписаниям о чистоте.
Симба остался сторожить вещи. Мне показалось, что он твёрдо решил скрывать свою внешность. Может вспомнил слова осторожного Саввы про то, как легко проследить путь двух странников с чернокожим слугой? Опасения не лишённое смысла, когда ты оказываешься в краю, где его совершенно не с кем перепутать. Вот только маленькая Тана вовсе не представлялась мне местом, где кому либо можно спрятаться.
Здесь всё дышало простором и пахло степными травами. За рекой простиралась даль, подобная морю, а разговор было слышно на другой стороне улицы.
Баня тоже оказалась выше всяких похвал. Просторная, чистая, с высокими потолками. Настоящий хамам. Прекрасное мыло сделало бы честь лучшим каирским мыловарам, а вода была мягкой, как шёлк. В воздухе витал аромат каких-то местных трав. Стоило лишь заикнуться, как явился костоправ, умело размявший мои разомлевшие от пара суставы. Если эта услада души и тела произвела такое действия на меня, завсегдатая сказочных каирских хамамов, то можно себе представить, как всё это поразило Баркука. Наверное этот бывший обитатель суровых горных селений вообразил, что оказался в преддверии рая.
Мисаил, разговорившийся с хозяином, узнал, что тот, хоть и кипчак, приехал сюда много лет назад с отцом из далёкого Хорезма. Ещё при прежнем хане. Тогда многие перебирались сюда из тех краёв. Купцы, ремесленники, дервиши. Отец был банщиком в Ургенче. Здесь построил хамам по тамошнему подобию. Дело пошло. Раньше каждое лето приходило много караванов из Хорезма и Мавераннахраот посетителей отбоя не было. Гости из Сарая или Булгара тоже знали толк в банных удовольствиях. Потом здешние кипчаки стали захаживать. Теперь уже они основные посетители.
В былые годы франки тоже все сюда ходили, косясь на одежду Мисаила, поведал хозяин, Как раз за моей баней жили. Где пустырь сейчас. Там был венецианский квартал.
Я с удовлетворением отметил, что уроки во время пути дали свои плодыстал немного понимать кипчакскую речь. Однако говорить здесь можно было на греческом. Бывалый хозяин отлично знал и его.
Как полагается в хамаме здесь был свой цирюльник с великолепными бритвами. Я не мог отказать в удовольствии срезать застарелые мозоли на пятках, заодно попросив обрить Баркука, впервые в жизни почувствовавшего, какой нежным бывает стальное лезвие в искусных руках.
Цирюльники всегда отличаются отменной разговорчивостью, но этот, в отличии от Саф ад-Дина, не знал греческого языка. Поэтому, орудуя над моими пятками, он без умолку болтал с Мисаилом, который, завернувшись в большую льняную простыню, неторопливо отхлёбывал щербет, сделанный из каких-то здешних ягод. Говорил слишком быстро и суть разговора ускользала от меня. Понял лишь, что Мисаил не терял время понапрасну, искусно подогревая словесный пыл собеседника осторожными вопросами.
Скорее всего, Омар год назад тоже побывал в этой бане, вот так же болтая здесь с цирюльником. Опытный торговец, часто имевший дело с придворными и знатью, он хорошо знал кипчакский.
Первое впечатления от Таны оказалось обманчивым. В этом маленьком городе за год побывало столько купцов, моряков, караванщиков, корабельщиков и просто путников, гонимых судьбой по лику земли, что упомнить одного из них было очень трудно.
XVI. Ночное происшествие
Мы пробыли в бане ещё довольно долго. Думаю Мисаил нарочно дождался пока уйдут греки, чтобы немного переговорить с хозяином в стороне от чужих ушей. Я слышал, как он о чём-то его спрашивал на непонятном мне языке. Видимо, многолетнее соседство с кварталом франков не прошло даром для Саф ад-Дина. Поживешь на перекрёстке торговых путей, поневоле станешь многоязыким.
Зачем вот только Мисаилу понадобилось выходить для этого в другую комнату? Греки ушли, я всё равно ничего не понимал.
Когда вернулись на постоялый двор стол уже стоял накрытый. Бросалось в глаза, что здесь не тратились на дорогого поваравсё было сытно, но просто. Без затей. Жареное мясо, запечённая рыба, румяные лепёшки. Горой на больших блюдах. Даже тарелок для гостей не поставили. Лепёшки напекли большие, с углублением посерединеспокойно накладывай себе туда еду с блюда. Подали и дорогое вино с Кипра. То самое, королевское, которым торговал наш весёлый друг Савва.
Меня удивило, что стоило оно здесь столько же, сколько в Константинополе. Оказалось ничего необычного. Его доставляли прямо с Кипра, без посредников. Туда каждый год отправлялось немало местных купцов, привозя обратно сахар, которым славился этот остров.
Хозяин жаловался, что сейчас стало хуже из-за войны. Мне снова пришлось выслушивать историю про ордынских купцов, плывших на генуэзском судне и попавших в плен к венецианцам. Оказалось, что среди них были знакомые нашего хозяина. Несмотря на это, к венецианцам он относился с сочувствием. Даже взгрустнул немного, вспоминая времена, когда они ворочали делами в Тане:
Как погнали их двенадцать лет назад, так торговля в разы ухнула, вздыхал он, Раньше каждый год целый караван судов прямо из Венеции сюда приходил. Весь город был в их чепцах. Разговор слышался едва не чаще кипчакского. Корабли вставали на причал в море, там неподалёку от устья реки есть специальная пристань для больших судовПаластра. Кораблям хорошо, а людям не очень. Коса в море, для жилья не очень удобно. А на самих кораблях сами знаете какое житьё. Потому все кто мог, съезжал в Тану, по местным постоялым дворам. Благо жизнь здесь недорога.
Прелести жизни постоялых дворов Таны красовались на столе: жаренные бараньи ноги, запечённые говяжьи лопатки. Изыск всему этому придавало обилие перца. Кажется самым утончённым кушаньем хозяин считал почки на вертеле. Их принесли отдельно, с особой значительностью. Мой вкус был полностью покорён здешней рыбой. Ещё с тех пор, как я впервые попробовал её в Матреге. Огромные, нежные куски без малейшего намёка на кости, которые обычно досаждают любителям рыбных блюд, они едва помещались на лепёшках и таяли во рту словно сахарные.
Чего же вы их прогнали? прервал Мисаил сладкие воспоминания хозяина.
Не я же, сердито вздохнул тот, Нашему брату, простому смертному такое не под силу. Здесь тогда целая война была. Не базарные же стражники штурмовали стены. Войско из степи пришло. Дело нешуточноебольшого человека тогда убили. Самого старого Омара-Ходжу. Он ещё у хана Узбека в большой чести был. А кто убил? Самый негодный проходимец. Андреоло. Из Венеции. Он у меня на дворе часто околачивался. Любил хвост распускать, что твой павлин, да платить прижимист. Говорили потом, что попался на каком-то мошенничестве. Омар-ходжа его пристыдить решил. За свою доброту и поплатился. Разве с такими людьми разговоры разговаривают? Нужно было сразу нукеров звать и под замок. А таквон чего вышло
Сильно тогда франков побили? поинтересовался я.
Больше пограбили. У них ведь по складам добра былона сотню кораблей. Как раз осенью всё приключилось, все собирались отплывать с товаром в обратный путь. Потому, как в их кварталы ворвались, сразу грабить бросились, до самих франков уже и дела не было. Кое-кого, правда, похватали, человек с полсотни. Но их сразу стража взяла под охрану. Большинство сбежало. Убитых мало было. Да за ними и не гнался никто. Все бросились грабить. Потом жечь, чтобы концы попрятать.
Андреоло этого поймали?
Да он удрал сразу. Знал, что головы не сносить.
Мне вспомнился заросший бурьяном пустырь за баней Саф ад-Дина. Там значит и кипели страсти. Развалившаяся стена вокруг бывшего квартала явно строилась не для долговременной обороны, а просто, чтобы посторонние не шатались. Склады, все-таки, дорогие товары.
Хозяин замолчал, видно вспоминая прежнее золотое времечко. Мои греки тоже притихли. Я заметил, что они с самого начала нашей беседы ловят каждое слово. Опытные соглядатаи, ничего не скажешь. Всегда нос по ветру. Даром что ли так славятся ромейские дипломаты? Их, говорят, годами учат в специальных школах, так что тягаться с ними в интригах не может никто. Хотя главное достоинство в таких делах известно со времён незапамятных: «Держи рот закрытым, а уши открытыми».