Сейчас вам повезло. После чумы Тайдула сидит в Гюлистане. Место для посторонних мало доступное. Дворец вдали от городов. Его ещё до чумы заложили на манер тех, что были у верховного хана и в Персии. Как мор пришёл, оказалось хорошим местом, чтобы отсидеться от беды подальше. Да так там и остались. Туда папским монахам попасть трудно. А в Сарае они большую силу имеют. И ходы в Золотую Орду имели хорошие.
Было видно, что Злат не любил политики, потому что он снова ударился в воспоминания. Ромей не зря называл его монголом. Доезжачий хоть и был русским, всю жизнь прожил в Орде. Родился в городке Укек, где в старые времена ханы держали монетный двор. Потом, ещё мальчишкой переехал с отцом, православным священником, в Сарай. Сейчас есть два Сарая, новый и старый. Старый стал расти, когда туда перебрался хан Тохта, чтобы быть поближе к Персии, с которой он тогда начал было дружить.
Дружба эта пошла на пользу торговле, а торговля наполнила людьми и товарами город. Как раз перед этим в персидских землях были смуты и гонения, то на буддистов, то на христиан, то на иудеев. Много их бежало за Бакинское море, к милостивым ханам улуса Джучи. Дядюшка Касриэль один из них.
Город разросся за десятилетие, как опара на дрожжах. Даже, когда потом Узбек построил себе новый дворец в нескольких днях пути выше по реке и перебрался туда, старый Сарай не захирел. Не зря его называли ал-Махруса. Богохранимый. Там и прошла почти вся жизнь Злата.
Служил трём ханам. Начинал ещё при Тохте. Благодаря сметливости и умению распутывать мудрёные узлы, дошёл от простого писца-битакчи до помощника самого визиря. Потому, когда пришло время отправляться на покой, ему нашли почётную, но непыльную службу начальника ханской псарни. Чем не место для старого верного пса? Хоть и не цепного, а скорее охотничьего?
Псовая охота, хороша в лесах. На кабана, лося, медведя. Охота эта нелёгкая и, чего греха таить, опасная. Зверь не признаёт чинов и немало знатных особ неудачно окончило свой век на лесной тропе. Даже просто скакать сквозь чащу опасно. На иной сук можно налететь, почище вражеского копья.
Можно, конечно, охотиться и в степи, с борзыми, но здесь больше в почёте забава соколиная.
Есть ещё и другая охота. Главная. Когда выходит сам хан с войском на большую облаву. Каждый год собирают всадников под началом командиров со всей степи. Только охота эта иного рода. Это смотр войска, проверка его готовности. Здесь нужна не добыча, а умение держать строй, передавать команды, слушать сигналы. Эта проба силы для войны. После такой охоты, как после похода, награждают отличившихся, повышают и понижают в звании. Начальник еёвторой человек в войске, после беклярибека.
Псарям на такой охоте делать нечего. Теперь ханская псарня пребывала в загородном дворце.
Узбек любил подражать верховным ханам. Поэтому он завёл себе Золотую Орду, как у нихшатёр, покрытый драгоценными шелками и опиравшийся на обитые золотом столбы. С троном. С тех самых пор и повелось так именовать его ставку, а порой и само царство.
Хану всегда нравились северные леса, где он провёл первые годы своего царствования, подальше от интриг полного иноземных пришельцев Сарая. Потому, он вскоре перебрался из него в новый дворец. Сарай ал-Джадид. Но туда следом переехал весь двор, поселились купцы, ремесленники. Вскоре он превратился в город побольше старого. Тогда жена Узбека Тайдула решила построить себе на манер великого хана летний дворец. Ближе к северным лесам. Место выбрала, чтобы и леса были рядом, и степь, а самое главное Итиль. Пристань, переправа на другой берег. На персидский манер повелела заложить там большой сад, для чего нашли искусных в этом деле людей из Персии и Хорезма.
Когда уже при Джанибеке сам хан убрался туда со двором, построили и зимний дворец. Появились службы, помещения для канцелярий, а затем и монетный двор. Где хантам и казна. Где казнатам и деньги.
Вот туда после чумы и перебрался бывший помощник визиря, у которого во время мора погибла в Сарае вся родня. Там и доживал век в нехлопотной должности доезжачего. Повелителя псов. Оттуда он и был пущен властной рукой по следу исчезнувшего Омара.
XXIII. Мазь императрицы Зои
Мне поначалу казалось странным, что ханский посланец ничего меня не спрашивает про Омара. Не обмолвился ни единым словом. Прошёл день, другойон всё так же беспечно предавался воспоминаниям, рассказывал истории, больше уделяя внимание нашим спутникам ромеям. Мне уже стало казаться, что он решил проплыть часть пути рекой, чтобы потихоньку у них что-то выведать. Только один раз, уже вечером второго дня, когда я умывался у реки перед сном, старик, стоя рядом и любуясь закатом, негромко сказал:
Ты умный юноша. Главное почтительный. Ничего не спрашиваешь, а ждёшь, когда старшие обратятся. Правильно. Вопросы выдают намерения.
Разговор о моём деле он завёл только на третий день. Будто невзначай. И не со мной, а с патриаршим посланником. Я даже вздрогнул от неожиданности, когда Злат вдруг спросил его:
Думаешь на Москве с Авахавом повстречаться?
Всё зависит от того, кому он сейчас служит.
То-то и оно. Последний раз его видели на волынской дороге. Там он показал проезжую грамоту на Киев.
Видимо в этих словах был некий намёк, которого ромей не понял, потому что доезжачий продолжил:
Если он ехал из Таны в Киев, то чего его занесло на волынскую дорогу? Это большой крюк по степи.
Теперь грек задумался.
Если бы он собирался в Москву, то из Таны ему совсем было близко через Красный Яр. А через Киев ему туда никак мимо литовских караулов не проскочить. Так что не свидитесь, усмехнулся Злат, Человек он торговый. Коли поспешает, значит торги намечаются. Как думаешь, кто торговать будет? И чем?
Коли Ольгерд своего человека пошлёт к патриарху, чтобы для него клобук просить, то ему ведь потом ещё нужно будет в Орде ярлык получать. По этой части Авахав ловкий ходок. Только рановато. Ольгердов человек назад раньше осени никак не вернётся. Получается спешил он к цареградскому посольству.
Да ещё по волынской дороге, поддакнул Злат.
Из-за Волыни сейчас у Литвы с поляками и венграми пря. Не зря, выходит наш торговый человек ездил к венгерской границе.
А прошлой осенью помог продать в Чембало татарских невольников. Не из тех ли, кто недавно на Волыни или в Молдавии в плен угодил? К венграм или полякам. Самим-то им эти пленные ни к чему. За знатных можно выкуп взять, а чёрную кость куда девать? Белая крепость под боком. А оттуда морем куда хочешь. Вот только продавец сидит в Тане. Ты человек учёный, тебя думать философы учили. Думай!
С этими словами доезжачий повернулся ко мне, прервав, подобно сказочной Шахерезаде, рассказ на самом интересном месте.
Я с этим самым Авахавом познакомился лет тому двадцать назад в Сарае. Одновременно с нынешним митрополитом Алексием. Тот тогда ещё простым иноком был. А приехали они в Орду по одному и тому же делу. Я у тамошнего эмира наибом былтак и скрестились наши пути-дорожки. Авахав тогда хлопотал по делам эмира Алибека. Как видишь, прав старик Соломонничто не ново под небесами. Столько лет прошло, а опять те же имена. Зимой ведь Алибек как раз был в кочевьях недалеко от Белой крепости, снова повернулся он к греку. А летом в Крыму. Так что к продаже чембальских невольников никаким боком не причастен. Зачем тогда было для этого в Тану ехать?
Получается, что есть кто-то, у кого дела с этим Алибеком? И сидит он в Тане?
Вот видишь. Я у философов не обучался, а мне тоже эта мысль в голову пришла. Тана, Литва, Алибек, Белая крепость. Есть между всем этим какая-то связь. Ну да это не моего ума дело. Просто мне показалось, что этот египетский купец тоже неспроста в этот клубок угодил. А вот какне пойму? Торговал ладаном. Товар самый что ни на есть мирный. Не рабы, не железо. Главный покупатель попы и бабы.
Доезжачий замолчал и долго о чём-то думал, глядя на пустынный берег. Молчал и его собеседник, тоже погрузившись в свои мысли. Среди раскинувшегося, на сколько хватало глаз, степного простора словно и не было места тайнам. Где-то в вышине заливалась птица, ветерок доносил свежий запах диких трав. Даже вёсла скрипели однообразно и медленно, словно попадая в такт некой неслышной музыке. Потом Злат сказал, будто обращаясь к кому-то, затаившемуся в прибрежных кустах:
Вот только почему этим делом о пропаже купца так озабочен сам хан? Я сейчас уже на покое, разбойников не ловлю. Моё делособачки. Вдруг среди зимы меня погнали в буртасские леса. В самые морозы. Дороги заметены: в степи бураны, в лесахснега по пояс. Несколько раз приходилось в поле ночевать. Как раз не для старых костей. А дело на поверку яйца выеденного не стоит. Разбоя нет. Имущество купца всё цело. По приказу местного эмира опечатано и взято под охрану. Да и с самим купцом ещё неведомо что случилось. Тело не найдено, значит и об убийстве речь вести рано. В этих лесах и самому можно без всякой злой воли сгинуть: заблудиться или в болото угодить. Чего Джанибек так обеспокоился, что меня старого с печи среди зимы стащил и по зимнему следу пустил? Зачем ему был этот купец? Ведь мне особую грамоту дали с ханской печатью и пайцзу, чтобы все мне помогали. А личного отчёта так и не потребовали. Передал через писца, что да как, тем и кончилось. Вот теперь опять всё сызнова: ханский приказ, грамота, пайцза. И снова я никак не пойму в чём дело.
Он повернулся ко мне и хитро подмигнул:
Видать дело всё-таки в вашем товаре. Не зря главный покупатель попы да бабы. Даже примета такая есть, коли того или другого встретишьк неудаче.
Была какая-то скрытая угроза в этих словах. Ведь всё сходилось. Я ехал вместе с патриаршими посланниками, едва не угодив перед этим в историю с миром. Всю дорогу от самого Кипра только и слушал разговоры, что о церковных делах, ссорах между папёжниками и православными, распрях меж патриархами. Неужели всё это из-за загадочной власти ароматов, про которую любил говорить мой дед и тайну которой пытался постичь молчальник Мисаил в своей скрытой от чужих глаз лаборатории? Священники и женщины, сказал проницательный урус в одежде монгола. Почему он у меня ничего так и не спросил? Вообще ничего?
Когда мы вечером остановились на ночлег и слуги уже разожгли костёр, Злат сказал, что завтра мы покинем своих спутников и дальше отправимся верхом. На прощание решив устроить небольшую пирушку. Оказалось, что для такого случая он прихватил с собой в дорогу пару немаленьких кувшинов настоящего греческого смолёного вина, чтобы угодить ромеям.
Это вино способен оценить только настоящий знаток благовоний, подмигнул он мне, Его так и называют: любовь с третьего глотка. Первый глоток несёт вкус смолы, второйвкус вина и только третий смешивает эти два вкуса. Жаль, что ты его не попробуешь.
После чего снова стал рассказывать очередную историю. Про то, как Русь приняла христианскую веру. Ту самую, что я слышал ещё в Царьграде у святой Софии, но уже с другими подробностями. Оказывается они уже совсем было решили стать мусульманами. Однако в последний момент их князь узнал, что эта вера запрещает пить вино. «Веселие Руси есть пити, не можем без него быти», сказал он.
Греки оценили вино по достоинству. Судя по всему понравилось оно и Мисаилу. Но и без вина хорошо было сидеть у костра, смотреть на искры, улетающие в ночное небо и мешаясь там с неподвижными звёздами, слушать далёкие крики во тьмене то зверей, не то птиц. Объевшись жареной на углях баранины, я отошел в сторону, оставив своих бражничающих весёлых спутников и скоро уснул. Усвоив, ещё со времён похождений со своими беспечными каирскими друзьями, древнюю поговорку: «Пей или уходи», я давно зарубил на носу, что трезвому не место, среди пьяных. Хотя один из моих мудрых учителей придавал этим словам более возвышенный смысл, утверждая что они призывают человека мужественно переносить превратности судьбы. Каждый находит то, что ищет.
Зато утром мои спутники не смогли подняться с первыми лучами солнца. Уже давно дымили костры, на которых варилась в котлах густая похлёбка их проса. Она была хорошей заменой хлебу, который было невозможно испечь в походных условиях. Слуги перенесли на берег вещи доезжачего и увязали их во вьюки.
В степи было так тихо, что даже негромкий разговор доносился за сотню шагов.
Я слонялся вдоль берега, любуясь нежным рассветом, медленно разгоравшимся на востоке. Где-то в далёких городах сейчас с минаретов раздаётся крик муэдзина. Только насладиться в уединении благими мыслями мне не удалось. К своему удивлению я увидел идущего в мою сторону Мисаила. Он вчера оставался бражничать до самого конца, но теперь почему-то вскочил ни свет, ни заря. То ли его вчера нещадно обносили, то ли он сам проявил воздержанность, но вид его был довольно свежим и не говорил о вчерашних излишествах. Более того, он был серьёзен и выражал озабоченность.
Мисаил молча ухватил меня за рукав и повёл дальше от нашего небольшого лагеря.
Помнишь бальзам, которым я лечил тебя в Константинополе? спросил он, когда мы отошли на почтительное расстояние, Как он действует на человека? Открою секрет. Его выделяют из вина и он содержит в себе силу вина, только многократно увеличенную. Вчера я ощутил его вкус. Честно скажу, не ожидал на этих дальних берегах.
Мисаил, вместе со своими собутыльниками беспечно бражничал, с удовольствием вкушая славное смоляное вино. В общей беседе он не принимал участия, уютно расположившись немного в сторонке от костра. Вот тогда и заметил, как в вино что-то добавляют. Он даже не мог вспомнить: сначала почуял новый вкус или сперва увидел, как слуга доезжачего подливает что-то в чаши. Однако очень быстро определил, что это и есть такое же самое зелье, какое он носит у себя в потайной бутыли. Его вкус похож на вкус вина и несведущему человеку невозможно его отличить. А опьяняет оно в несколько раз сильней. Значит коварный ханский псарь зачем-то хочет подпоить ничего не подозревающих греков? Для того и было выбрано именно смоляное вино, чтобы заглушить привкус.
Мисаил немедленно перешёл на воду, притворившись тем не менее пьяным. Улёгшись у костра, поближе к Злату, он завернулся в плащ, изобразив спящего. Однако разговор так и остался ничего не значащей болтовнёй. Весь обратившись в слух, Мисаил ловил каждое слово, исходившее из хмельных уст, но сотрапезники, так и проболтали весь вечер о пустяках, рассказывая друг другу старые истории. Только потом, лёжа один в тишине и вспоминая весь разговор, мой товарищ обратил внимание, что к одной теме Злат возвращался несколько раз.
Он стремился выпытать у грека, что тот знает про мазь императрицы Зои.
Ромей рассказывал охотно и был многословен, как всякий знающий человек, получивший возможность пролить на окружающих свою учёность. Он с удовольствием уходил во времена далёкие и времена недавние, углублялся в подробности, удалялся в сторону. Но доезжачий упорно раз за разом возвращал его к этой загадочной мази. По словам грека, она давала человеку вечную молодость.
Про эту мазь мне уже приходилось слышать ещё в Каире. Мисаилу тоже. Слух о ней доходил и до Майорки, и до Неаполя. Сказкане сказка, быльне быль. Императрица Зоя жила в Константинополе три века назад. Тогда империя ромеев ещё не влачила такое жалкое существование, как сейчас и хранила ещё остатки былого величия и роскоши.
Рождённая во дворце, в императорской семье, Зоя прославилась красотой, сменила трёх мужей, пережила много переворотов и превратностей судьбы. Среди длинной череды венценосных интриганов она выделялась разве что своим долголетием. Императрица прожила больше семидесяти лет.
Вот здесь и начинается легенда. Зоя не старела. Описывавшие её хронисты, в один голос утверждали, что она до самой смерти выглядела молодой. На лице её не было морщин, а кожа сохраняла свежесть и нежный белый цвет.
Никакого колдовства или волшебства в этом не было. Императрица окружала себя алхимиками, искавшими рецепт вечной молодости. Современники вспоминали, что её дом всегда был полон ретортами и колбами, перегонными аппаратами, где учёные растворяли и очищали, смешивали и разделяли всевозможные вещества. Зоя не жалела средств, чтобы отыскивать какие-нибудь редкие снадобья и древние рукописи с тайными рецептами. При этом оставаясь женщиной весьма практичной. Её алхимики не только стремились постичь глубины бытия, но и занимались изготовлением благовоний, пудр и притираний. Сохранилось немало алхимических и медицинских трактатов, описывающих различные рецепты, приписываемые им. Мой дед собрал целый сундук.
Слышал я в детстве и о легендарной мази, сохранявшей молодость. Возможно именно разочарование, связанное с ней и отвратило некогда меня от занятий ремеслом предков. Вообразите себе впечатлительного мальчика, наслушавшегося сказок о чудесах мира и могуществе древних магов, который с трепетом сердца берёт в руки старинную рукопись с названием «Мази», чтобы прочитать там о волшебном снадобье румийской царицы. И читает. «Возьми финики, сливы, изюм, инжир, луковицы лилий, измельчи, свари с мёдом». Увидевший на месте загадочного призрака, наводившего ужас в ночи, рваный халат, уныло болтающийся на бельевой верёвке при свете дня, поймёт мои чувства.