Кто любит смотреть чудеса фокусников на базаре, не должен пытаться разгадывать их секреты.
Правда, под названием мази императрицы Зои попадалось много разных рецептов. Например из смеси воска со спермой кашалота. В неё ещё добавляли миндальное масло. Рецепт этот был известен ещё со времён Рима и приписывался тогда знаменитому врачу Галену, но на жаждущих красоты и вечной молодости женщин имя распутной императрицы действовало куда лучше, чем имя великого учёного.
Зачем эта мазь понадобилась хитрому повелителю псов в этой забытой богом глуши? Попы и бабы.
Вряд ли Злата интересовал сам рецепт. Судя по всему, он хотел узнать что-то о тех, кто им торгует. Ведь для того, чтобы продавать не обязательно обладать этим товаром. А мошенники как раз по части нашего спутника. Вот только почему он так тщательно скрывает свой интерес к этому? Постарался напоить грека, чтобы выведать всё незаметно? Подозревает в чём-то ромеев? Попы и бабы. Попы как раз и есть греки. А бабы? И каким боком сюда затесался Омар? Он ловкий торговец, хорошо чующий выгоду, но древние тайны и загадочные рецепты не по его части.
Мисаил вспоминал, как он сам, в своей каирской келье занимался когда-то этой легендарной мазью. Изучал старинные рецепты из дедовского сундука, пытался что-то поменять в них, добавить. Даже испытывал результаты на стареющих купчихах, пытавшихся вернуть былую молодость. Мой дед несколько раз заказывал ему что-нибудь, что могло сойти за мазь императрицы Зои. Как все люди насмешливые, старик был откровенен среди своих и не делал секрета из того, что считает всё это невинным надувательством. Однако строго соблюдал правила игры, неизменно заказывая баночки для чудодейственного снадобья у лучших каирских ювелиров. «Такую мазь, когда-то просила у меня сама прекрасная Тогай, любимая жена великого султана Насира», как-то обмолвился он. Веру в её чудодейственные свойства она привезла со своей родины, из кипчакской степи.
Этот доезжачий всё время вспоминал, ромейских царевен, которых отправляли в прежние времена в Орду, перебирал в уме Мисаил вчерашние разговоры, Одна, вроде стала женой отца хана Узбека, дедушки нынешнего правителя.
Снадобье императрицы, умершей три века назад, царевны, некогда променявшие константинопольские чертоги, на золотые шатры скифских степей. Что эти истории, похожие больше на красивые сказки, значили теперь в этом суровом мире?
Над степью вставало солнце и в свои права вступал новый день. Ночные тени таяли в последних прибрежных кустах и овражках, уступая место свету. Никому не ведомо куда они прячутся. Но они не исчезают. Наступит ночь и они вернутся.
XXIV. Секрет вечной молодости
С тех самых пор, как я покинул Александрийскую гавань, меня не оставляло чувство, будто я погружаюсь всё время в какой-то неведомый мир.
Сначала я обратился в того самого плывущего по морю, которого нельзя уже считать живым, но ещё рано причислять к мёртвым. Среди бескрайней водной пустыни между небом и пучиной, от которой отделяла лишь хлипкая деревянная доска, не ощущались расстояния. Даже само время стиралось, превращаясь в один бесконечный день, когда всегда одно и тоже. Из-за горизонта поднимались далёкие острова и чужие берега, выплывали горы, города и другие корабли. Реальный же мир был всегда ограничен палубой под ногами. Всё остальное казалось сказкой, некогда рассказанной мореходом Синдбадом, а теперь воплотившейся воочию из давних снов.
Этот мир был един и в нём было рукой подать до самых волшебных островов и до родного дома. Казалось вот так же внезапно может выплыть из моря разрушенная башня древнего маяка, мутное устье ленивого Нила и пёстрый шум александрийского базара.
Когда я покинул палубу корабля и ступил на твёрдую землю, море сразу показалось бескрайней преградой, отделившей меня от далёкого Египта. Тяжелым грузом повисла на душу мысль о многих днях плавания, опасностях и страхах пути, который нужно было преодолеть, чтобы вернуться. Я почувствовал, что сошёл с дороги, которая ведёт домой. Степь была новым чужим и незнакомым миром, в который углубляешься день за днём словно в бездну. Однако и здесь была своя маленькая крепость, отделявшая от окружающей неизвестности. Корабль. Уютный и надёжный, как дом, ковчег, в котором ничего не менялось, кроме вида за бортом.
Теперь нам предстояло путешествовать верхом. Погрузиться в мир, который до сих пор мы только рассматривали с корабля или осторожно обживали во время ночных стоянок. Река снова показалась дорогой, связывающей меня с бесконечно далёким домом. И с этой дороги я опять сходил.
Когда мы уже выехали на высокий бугор, я оглянулся назад. Корабль, ставший теперь совсем маленьким, медленно взмахивая вёслами, плыл по реке, которая отсюда уже совсем казалась просто дорогой, зажатой зелёными берегами.
Не оглядывайся, а то пути не будет, окликнул меня ханский доезжачий.
Он придержал коня и поехал рядом со мной:
Нужно смотреть вперёд, куда тебя ведёт судьба. А прошлое нужно удерживать в своей памяти, и, усмехнувшись, добавил, Особенно, когда оно ещё может встретиться снова.
Путь наш по прежнему лежал через степь. Но это была уже другая степь. Прежний бескрайний простор закрывал лес, то тут, то там покрывавший пригорок, или наоборот, укрывшийся в лощину. Дорога наша всё время шла открытым полем, но оно теперь редко уходило за горизонт. Лесные островки обступали нас со всех сторон, словно закрытые от посторонних глаз, загадочные крепости.
Привалы мы делали часто. Старый ханский слуга быстро уставал в седле и явно не спешил проявлять чрезмерное усердие к службе. Ехали больше шагом. После полудня непременно разводили костёр, варили в котле похлёбку из проса, куда добавляли вяленого мяса.
В первый же день Злат, размяв ноги после долгого сидения в седле и, усевшись на толстый войлочный коврик, поманил к себе Мисаила:
Покажешь мне свой перстень? и засмеялся, увидев настороженность в его глазах, Вы что же думаете, наиб Хаджи-Черкеса не описал во всех подробностях всю эту историю, когда докладывал самому хану? Да и приятель мой Касриэль поведал обо всех новостях. Только перстень твой теперь всё запутал. Ясно же было, что если кто причастен к исчезновению купца, то он непременно обеспокоится вашим приездом. Теперь непонятно, Алибека вы привлекли или перстень. Пока что вами заинтересовался только Джанибек.
Злат долго любовался перстнем, поднимая его вверх и глядя, как сквозь камень проходят солнечные лучи.
Дорогая вещь, сказал задумчиво, Царская. Простому человеку она скорее принесёт несчастье. Узнал что вчера, пока подслушивал? неожиданно спросил он без всякого перехода, Смотрю, ночь тёплая, а наш франк ближе к костру улёгся. Да и вино пить перестал.
Увидел, как в вино что-то добавляют, вот и перестал, не стал увиливать Мисаил, Я в стороне сидел, в темноте. Мне было видно то, что не видели те, кто был возле костра.
Молодец, не повёл глазом доезжачий, Только в зелье том, что вчера добавляли, ничего плохого нет. Просто оно пьянит сильнее. Так и называется «дух вина». Язык хотел развязать этому ромею.
Чтобы выведать, что он знает про мазь императрицы Зои?
А что? Вещь хорошая, ухмыльнулся Злат. В глазах его заиграл хитрый огонёк, Какая-нибудь стареющая карга душу отдаст за снадобье, которое может сохранить былую красоту. Как думаешь, а если мне самому омолодиться, тоже буду парень хоть куда? Побегаю на старости лет за красными девками?
Просмеявшись, он заговорил совсем другим голосом:
Про эту мазь этот самый купец Омар выспрашивал перед тем как пропасть. В Мохши. Я ведь там со многими переговорил, с кем он дело имел. Да и не я один. В Тане купец таких разговоров не вёл. Собирался ехать в Мохши за бобровой струёй и мускусом.
У его деда в Каире целый сундук рецептов этой мази! не выдержал я, Он ещё один хотел прикупить?
Омар рецептами никогда не интересовался, добавил Мисаил, Уж я то знаю.
Мохши не всегда был захолустьем, у Злата вообще, видимо, была привычка неожиданно перескакивать в разговоре с одного на другое, Было время, когда именно там обретался хан Узбек со своим двором. Давно уже. Лет сорок тому. Он после того, как к власти пришёл, заговоров боялся. Вот и забился в северные леса, как медведь в берлогу. Так и просидел там десять лет. Мохши тогда расстроился. Мечети, дворец, богатых дворов знать понастроила. Опять же купцы, ремесленные люди. Послы чужеземные. Одного из них я как-то сопровождал по крымской дороге. Как раз вот этими местами и ехали. Так он всё спрашивал: «А чего это хан в такую глушь забрался?» Тоже, как ты на чащу всё озирался. Видно леса никогда не видел.
Псарь засмеялся по дружески и хлопнул меня по плечу. Глазастый, всё приметил.
Ну и что ты ему ответил? спросил я из вежливости.
Что велели, то и ответил. Дескать очень любит хан лесную охоту. На медведей там, на оленей. Неудобную истину послам знать, не положено. Иначе лазутчики без хлеба останутся. Так вот была тогда у хана Узбека жена. Баялунь звали. Некогда ещё за его отцом замужем была. Тот молодым сгиб, а она ещё долго по гаремам моталась. К пасынку своему попала уже от тогдашнего хана Тохты. Да не просто попала. Во многом благодаря ей он сам и ханом стал. Долгая история. Тёмная и кровавая. Больше сорока лет прошло. После того, как Узбек ханом стал, он на этой Баялуни женился. Потом, когда ислам принимал, ушлые люди под неё подкопаться хотели. Дескать, незаконно мусульманину жениться на мачехе. Злат даже хохотнул для выразительности деревянным смехом, Только она такую тухлую рыбу вязанками ела. Хоть с головы, хоть с хвоста. Мигом собрала улемов, которые в один голос объявили, что коли отец Узбека был немусульманином, то брак его считается недействительным. Значит никакая ему Баялунь была не жена. Под конец жизни уже пробежала между ней и ханом чёрная кошка. Стали ссориться. И то сказать, трудно мужика удержать без постели. А годы своё берут. Тогда слухи ходили, что водилась она с колдунами, которые приворотные зелья варят. Ну и всякие алхимики и аптекари, что вечной молодостью занимаются, тоже в Мохши потянулись. Одного я сам знавал. Он в Сарае жил на Чёрной улице.
Злат снова прервал своё повествование, как обычно неожиданно и на самом интересном месте. Наверное в его душе умер великий сказочник, обреченный судьбой быть искателем истины. Я уже знал, что он непременно вернётся к этому повествованию, когда посчитает нужным. Это случилось уже вечером, на первой же ночёвке.
Ехали мы медленно и несколько всадников из свиты доезжачего давно ускакали вперёд и, выбрав место для ночлега, к нашему приезду уже поставили шатёр и нажарили мяса на углях.
После долгого пути и обильной трапезы тянуло в сон. Где-то во мраке кричали ночные птицы. Со всех сторон нас обступили звёзды, к которым улетали мерцающие искры от нашего костра. В эту пору, когда ты пребываешь между светом и тьмой, а душа между явью и сном, рождаются самые диковинные сказки. Страшные и манящие.
С твоим отцом мне так и не довелось познакомится, рассказывал старый псарь Мисаилу, Он уплыл за море, прямо у меня из под носа. Зато много довелось про него узнать. Был он видать счастливым человеком. Женщины его любили. Даже к нам, за тридевять земель его услали из-за той самой красавицы, что тебе этот перстень подарила. А самому Санчо драгоценный плащ. Знатный плащ. Второго такого в Сарае не было, даже у самого хана. Из-за него парня чуть и не убили. Да видно любила его та, кто плащ дарила. Он же его и спас. Так приключилось, что убить Санчо собрались сразу двое. Вот их этот плащ и попутал. Один нарядился в него, а второй и обознался. А сам Санчо в чём мать родила ноги унёс. И смех, и грех.
Отец рассказывал, кивнул Мисаил.
Потом отец твоей матери долго её след искал за морем. Был он большим человеком, начальником ханской охоты. Второй человек после беклярибека. Это потом уже вторым человеком стал визирь. А тогда войско и было государством. Не зря оттуда и имя повелосьОрда.
Он приезжал к нам в Египет.
Знаю. Старый он уже был Урук-Тимур. Когда уезжал, звал меня попрощаться. Одарил щедро, как никогда. Видно чуял, что не вернётся. Он ведь твою мать искал много лет. Помогал ему в этом тот самый Касриэль, что с вами в Тане познакомился. Тогда он ещё в Сарае жил. До чумы это был не тот город, что сейчас. Да и сам Касриэль был богаче. Через своих партнёров на Кипре добрался до того самого дома Барди, где служил этот Санчо. Только тот уже получил полный расчёт. Отыскали его лишь через несколько лет в Александрии. Вот тогда и попросился старый эмир в посольство. Дальше ты знаешь. Дядя твой Мохаммед-ходжа после возвращения перебрался в Хорезм. Тогда смута приключилась. Узбек умер. Его сыновья промеж собой за власть сцепились. За Тинибека встали хорезмские, за Джанибекакрымские. Раньше хорезмские всегда верх брали. Только на сей раз у крымских мошна толще оказалась. Да ещё и булгарские на их сторону встали. Раньше они с хорезмскими всегда заодно были. Торговали то, по большей части с ними. А тут торговля вдруг стала захиревать. Караваны степью шли маленькие, да небогатые. Это уже потом стало известно, что причиной тому чума. Она по восточным странам раньше нашего пошла, оттуда и к нам докатилась. После гибели Тинибека Джанибек в Хорезм послал верных людей. Из Крыма. Тем более, что сам Улуг-Тимур был родом из тех краёв. Как оказалось на смерть. Вскоре туда пришла чума. Не дано человеку знать своей судьбы. Никогда не ведаешь, где найдёшьгде потеряешь.
Доезжачий взял свой посох, который всегда носил с собой, хоть на него почти не опирался и поворошил угли в костре.
Кутлу-Буга не твой родной дядя. Он сын младшего брата Улуг-Тимура. После его смерти жена перешла к старшему брату. По монгольскому обычаю, он и стал считаться отцом её детей. Сейчас он у Джанибека в большой чести. Наместник правого крыла. Был даже беклярибеком, да способностей больших не проявил. А сейчас война большая намечается с Персией. Там умение нужно. Заменили.
Было видно, что этот старый матёрый пёс, всю жизнь раскрывавший чужие тайны, прекрасно всё понимает. Никто не раскрывал ему свои души, но он научился читать в них, как в книге. Никто не ждал здесь Мисаила. Никто ему был не рад. Он появился, как призрак с того света, никем не жданный, и никому не желанный. Надеялся ли он, что будет иначе? Мисаил ни разу не обмолвился об этом. Но даже такому неискушённому в жизни человеку, как я было понятнонадеялся.
Даже в ночи я заметил, как по его лицу пробежала мрачная тень. В отблесках предо мной опять сидел Самит. Угрюмый, одинокий и всем чужой молчальник.
Дай мне ещё разок взглянуть на твой перстень, вдруг сказал старый повелитель псов.
Он долго любовался на камень рассматривая его теперь уже в свете костра, а потом сжал в кулаке, словно пытаясь ощутить неведомую силу.
Женщина, подарившая его тебе, подарила некогда твоему отцу плащ, спасший ему жизнь и переменивший судьбу.
После чего протянул раскрытую ладонь Мисаилу, больше ничего не добавив. По обыкновению, Злат сразу перевёл разговор на другую тему:
Значит ты много слышал про мазь императрицы Зои?
Он сказал это, глядя в пламя костра и обращаясь неизвестно к кому. Поэтому кивнули мы оба.
Помните я вам рассказывал про царицу Баялунь? Под старость она мечтала обрести секрет вечной молодости и привечала разных волшебников и алхимиков. Дела это тайные и толком про них никто ничего не знал. Знаю только, что она посылала верных людей с купцами и послами в самые дальние края. Даже к великому хану в Ханбалык. В ту пору оттуда прибыл к Узбеку посланник. Большой учёности и ума человек. Звали его Кун. Даже в поездку за тридевять земель, он привёз с собой два сундука книг, написанных мудрёными письменами. Меня тогда определили к нему приставом. Он тоже не раз встречался с глазу на глаз с Баялунью. Правда искателей вечной молодости он считал шарлатанами, о чём и поведал царице. А ещё предупредил её, что стремление к молодости может сократить старость. В этом был намёк, который Баялунь, видимо поняла. Кун предупредил её, что в состав снадобий, призванных обеспечить вечную жизнь, тамошние учёные часто включают ртуть, которая, при неумелом обращении, может стать ядом. Мало того, сами слова «обрел вечную молодость» аллегорически означают «умереть молодым» и нередко так зашифровывают рецепты самой обычной отравы. Горе, если подобный рецепт попадёт в руки непосвящённого профана.
Это правда, подтвердил Мисаил, В своё время много средств на поиски рецепта вечной жизни потратили персидские ильханы. Там даже произошло сильное противостояние между мусульманскими и буддийскими учёными. Первые предупреждали об опасности ртути, которую применяли вторые. Утверждают, что от этих снадобий умер ильхан Аргун.
Доезжачий покачал головой и продолжил:
Вокруг Баялуни всегда крутилось много тёмных людей. Особенно под конец жизни. По сей день неизвестно и кто она сама. Поговаривали и про то, что она простая наложница, некогда прибывшая к Тогрылче отцу Узбека в свите ромейской царевны. Бывало намекала, что она и сама царского рода. Только перед чужими, кто уж совсем дел не знает. Однако язык греческий и грамоту хорошо разумела. Хотя, когда она была женой Тохты, то считалась сестрой Байтемира, который был, вроде как Чингизова рода. Она ему даже выхлопотала улус в Хорезме. Только был ли этот Байтемир доподлинно её братом или просто назвался таковым корысти радиневедомо. С кем только дружбу она не водила: с православными, мусульманами. Наставник Узбека шейх эн-Номан с ней много лет по закоулкам шушукался. Да под конец и сам решил ноги унести подальше, аж в ваши края, в Иерусалим. Вернулся только, когда узнал, что Баялунь померла. А она померла таки. Не нашла видать лекарство от смерти.