Это Илгизар, представил его доезжачий, Пятнадцать лет он был в Сарае Илгизаром из Мохши, но вот уже восемь лет пребывает в звании Илгизара из Сарая. Он помогал мне зимой в расследовании исчезновения твоего брата.
За обедом познакомились получше. После многих дней питания просяной похлёбкой и жареным на костре мясом, я с наслаждением разломил свежеиспечённую румяную лепёшку. Угощение было незатейливым: мелко накрошенная варёная говядина и тонкая лапша из хорошей пшеницы. Всё это полагалось есть руками. Ещё перед каждым поставили по большой пиале горячего мясного отвара, заправленного драгоценным перцем. Отлучившись ненадолго в место отдохновения я проходил мимо обедавших слуг. Их пища не сильно отличалась от нашей. Только вместо говядины у них была баранина и лапша потолще из простой муки с отрубями. Да отвар заправили чесноком, а не перцем.
После еды подали мёдсладкий напиток, сваренный на ароматных здешних травах и ягодах, в котором я сразу угадал вкус имбиря и корицы. К нему принесли уже других лепёшек, явно замешанных на молоке. Их макали в растопленное коровье масло.
Меня одолевали некоторые сомнения по поводу того не является ли этот напиток хмельным, но Илгизар, который явно был правоверным, пил его без малейшего колебания, и я успокоился.
Гость наш был уроженцем здешних краёв, в молодости отправившимся добывать мёд мудрости в медресе Сарая, которое построил хан Узбек, решивший насаждать в своей державе веру Пророка. Много лет выходец из северных лесов изучал право, философию и другие науки, потом даже преподавал некоторое время, был переписчиком книг и служил секретарём у Злата, бывшего сначала помощником сарайского эмира, а затем и самого визиря. Обзавёлся семьёй и домом. Потом пришла чума. Жена Илгизара умерла в один день, а сам он, забрав маленькую дочь, бежал в родные края. В леса чума тогда не добралась.
На родине бывшего столичного учёного назначили кадием в местный суд, но разбирать дрязги и чужие грехи оказалось ему не по душе. Теперь он учил детишек в мектебе при одной из мечетей. На хлеб хватало.
Когда Злат зимой попросил по старой памяти помочь в поиске Омара, Илгизар с радостью откликнулся.
Тогда дело закончилось ничем и, узнав, что расследование возобновлено, бывший судья немного удивлялся:
Наверное хан думает, что с вашей помощью всё-таки удастся установить истину.
Узнав, что я учился в знаменитом на весь мир ислама медресе аль-Азхар, Илгизар посмотрел на меня с почтением. Он ни разу не видел человека, получавшего знания в этих стенах.
Надеюсь теперь наше совместное расследование пойдёт быстрее.
Илгизар верит в то, что наука может помочь решить любую проблему, встрял доезжачий, Он даже пытается применять при этом учение какого-то хорезмийца.
Науку вычислений великого аль-Хорезми, почтительным голосом ответил Илгизар на моё удивление, Мир чисел является всего лишь отражением мира вещей и его законы универсальны. Нужно просто собирать факты, а потом выражать неизвестное через известное.
Пришлось признаться, что математика не была предметом моих увлечений. Мир чисел всегда пугал своей отвлечённой сухостью.
Нужно признать, что у него хорошо получается, поддержал гостя Злат, Иной раз даже диву даёшься, как он вычисляет истину.
Это несложно, если имеешь факты и знаешь связь между ними, скромно опустил глаза Илгизар.
Вот давай с фактов и начинай, перешёл к делу псарь.
Омар приехал сюда в начале лета. Поселился на постоялом дворе, нанял себе слугу из местных. Нашёл его сам, на базаре, где тот подрабатывал носильщиком. Не амбалом, а так, с корзинкой, кому нужно что-нибудь до дома донести. Свёл знакомство с местным священником. Дело понятноеладан в первую голову в церквях нужен. Ну с москательщиками, конечно, на базаре. Кто ладанной водой торгует. Слугу держал больше для поездок по округе. Оно и понятно, языков он здешних не знал. Правда, в этих поездках мало что покупал. Местные люди ни мускусом, ни бобровой струёй почти не занимаются. Для здешнего рынка товар мало подходящий. Это там дальше, в булгарских лесах его хорошо берут. Только дотуда он наших мест далеко.
Когда Злат после исчезновения Омара стал опрашивать его знакомых, то выяснил, что за несколько месяцев пребывания в Мохши, она так ни с кем здесь близко не сошёлся. Что было несколько странно для купца, собирающегося вести дела в здешних краях. Он даже ни разу не посетил местную мечеть. Не только в пятницу, но даже на праздник. Имам соборной мечети сам навестил единоверца, приехавшего из далёкого Египта, выразив ему своё почтение. Поговорили о ничего не значащих вещах, после чего Омар даже не счёл нужным нанести ответный визит, хотя бы из вежливости. Его даже не обрадовала возможность поговорить на родном арабском языке. Об этом Илгизару, ещё до исчезновения Омара, пожаловался сам имам. Бывший сарайский выученик мусульманских шейхов и сам собирался посетить араба, прибывшего из-за моря, чтобы хоть просто услышать язык священного Корана, который постигал в медресе, из уст того, для кого он был родным. После этого передумал.
Меня это не удивило. Омар любил торговлю и ничего, кроме неё его не интересовало. Не отличался он и благочестием. Дома он даже на пятничную молитву ходил неисправно, а уж оказавшись за много дней пути от ока мухтасиба и приходского имама и вовсе махнул рукой на показное благочестие.
Злат предполагал, что торговец ладаном должен был стараться завязать нужные связи среди церковных людей. Ревностно опросив священнослужителей и приходских старост, он выяснил, что Омар проявил в этом деле завидную практичность и проницательность. Он совсем не имел дел со священниками, хотя многие из них знали греческий язык и он мог общаться с ними без толмача. Как истинный купец, он старался знакомиться с теми, кто ведал хозяйственными делами, считал деньги и заправлял в христианской общине. По большей части все они были православными, хотя немало было и тех, кто держался учения патриарха Нестория. В большинстве своём все здешние христиане были людьми пришлыми, поэтому знали кипчакский.
Ничего подозрительного или наводящего на след ханскому слуге тогда так и не удалось выяснить. Имам припомнил, что Омар собирался возвращаться в Тану до осени, чтобы успеть на корабль до закрытия навигации. Однако почему-то задержался до октября, когда уже было ясно, что к отплытию за море он не успевает.
Его исчезновение обнаружил слуга. Сначала он не обеспокоился, не застав хозяина. Такое бывало часто. Омар уходил куда-то с утра, как истинный каирец, всегда вставая очень рано. Убедившись, что нужды в нём нет, слуга отправлялся домой или на базар, где хозяин мог его легко отыскать, если что. Нужда в нём возникала, обычно, когда требовалось толмачить. Это случалось чаще при поездках по округе. В городе по-кипчакски худо или бедно понимали почти все. Так повторялось несколько дней, после чего слуга уже поинтересовался у владельца постоялого двора, давно ли тот видел хозяина? После чего стал расспрашивать о нём на базаре. Заподозрив неладное, поделился со старостой квартала. Хозяин никогда не отправлялся за город без него. А, когда Омар не появился ещё несколько дней, староста стал уже сам расспрашивать окрестных жителей и базарных завсегдатаев. Узнав про это, владелец постоялого двора подал объявление о пропаже постояльца в канцелярию эмира. Решив упредить официальное расследование, дабы отвести от себя возможные подозрения.
Комнату и вещи опечатали. Сначала расследованием занимался староста, потом ни шатко, ни валко подключился его помощник-наиб. Никто ничего подозрительного не видел. Вещи забрали к эмиру под замок. Преступления никакого нет, жалоб тоже. Одно плохочужестранец, да ещё богатый купец. По прошествии времени могут родственники объявиться или земляки, подать жалобу. На всякий случай уведомили Хисамутдина Махмутаверховного визиря в Сарае. Так что, к тому времени, когда Злат добрался до Мохши по занесенным снегом дорогам, с исчезновения Омара прошло уже два месяца.
Теперь расследование пошло на другой манер. Пришлось отвечать уже на вопросы ханского посланника, на груди у которого хищно поблёскивала золотая пайцза с надписью: «Кто не повинуетсяумрёт». И не важно, что по-монгольски уйгурскими буквами, которые мало кто разумеет. Все знают, что там написано. Свидетели бледнели, заикались, хватались за сердце, но так и не смогли вспомнить ничего наводящего на след. Призванный на подмогу Илгизар перечитал несколько раз из конца в конец все бумаги из шкатулки Омара, а потом, вооружившись абаком и самыми точными весами, измерил весь товар, найденный на постоялом дворе. Злат собрал на тайный совет городских менял, включая тех, кто промышляет тайком, укрываясь от налогов, но все они в один голос утверждали: никто в последнее время большой суммой денег не засветился. Да и москательщики клялись, что незаметно сбыть в этих краях большую партию ладана вряд ли возможно.
Доезжачий зашёл с другой стороны. Вытряс душу со всех работников постоялого двора. Ничего. К постояльцу, кроме слуги никто не приходил. Мало того, они вспомнили, что мешки с ладаном весили, когда купец приехал, ненамного больше, чем теперь. Убыль вполне согласовывалась с подсчётами Илгизара. Если Омар не привёз денег с собой, нельзя было даже предположить, что его убили при ограблении.
Что с ним могло случиться? Если бы уехал из города, то мог забрести в лес, упасть в реку или ненароком нарваться на бродяг, которые могли польститься только на одежду. Но, он в поездки по округе всегда брал с собой слугу.
Однако в жизни никогда ничего не случается просто так. Всё имеет свои причины. И таятся они в прошлом.
Не найдя ничего в Мохши Злат решил двинуться вспять по пути исчезнувшего купца, попытавшись найти эти причины в Тане. Секрет другой загадки оставался в Мохши. Почему Омар задержался? Это предстояло выяснить Илгизару. Хотя надежды на то, что это удастся сделать без помощи блеска ханской пайцзы, оставалось мало.
Злат в Мохши уже не вернулся. Из Таны он уехал в Сарай, а потом в Гюлистан. Отчёт ему велели передать придворному битакчи. Хан, судя по всему, потерял интерес к этому делу.
Теперь всё завертелось снова.
Мне уже показалось будто я нашёл, что искал, рассказывал Злат, Деньги, за которые купца могли убить. Когда узнал, что он занял перед отъездом целую тысячу сумов. Однако и здесь удача выпорхнула из моих рук оставив лишь облезлый хвост. За всё было заплачено не деньгами, а товаром. А как бы всё было прекрасно! Тысяча сумовэто груз серебра в полторы ноши верблюда. Такой куш не утаить. Хотя теперь я знал, что по дороге от Таны до постоялого двора в Мохши, где то утрясся груз ладана, который тоже не утаить за пазухой. Причём спрятать его гораздо тяжелей, чем серебро, которое не пахнет.
Больше зацепиться было не за что. Правда, среди тех, с кем имел дело Омар, появился старый знакомый Злата Авахав, большой дока по тёмным делам. Но и он, как выяснилось, вскоре отбыл в прямо противоположную сторону. Так что доезжачий испытал облегчение, когда хан не проявил больше интереса к этому делу, и можно было вернуться к своим приятным обязанностям при псарне.
Получив приказ возобновить расследование, Злат снова погрузился в раздумья. Теперь его заинтересовала иная загадкапочему хана так волнует это дело? Вот тогда и вспомнилась мазь императрицы Зои.
Про неё обмолвился один из москательщиков, торговавший благовониями в Мохши уже лет сорок. Он потянулся туда некогда вослед за ханским двором и не пожалел. Так вот, в разговоре с ним Омар поинтересовался былыми годами, а самое главное, греческими снадобьями. Хорошо ли торговали ими в те времена? Были ли покупатели из дворца? И не слышал ли он, чтобы кто-нибудь когда предлагал мазь императрицы Зои?
Во время расследования эти слова не привлекли внимания Злата. Дела давно минувших дней, всё сгинуло и былью поросло. Теперь он вспомнил, что сам слышал некогда про эту мазь. О той поре, когда стареющая Баялунь, отчаянно сорила деньгами в тщетной попытке вернуть былую молодость. С красотой уходила власть. Возле Узбека расцветал новый цветокюная Тайдула.
Помнится кто-то древний сказал: «Все народы поклоняются восходящему солнцу, и никтозаходящему». Каково это слышать тому, чья звезда закатывается?
Сейчас опускается вечер на судьбу самой Тайдулы. Сердцем хана завладела новая звезда гарема, и власть старой царицы начинает слабеть. Чтобы бороться нужны силы, нужна молодость. Правда ничего не слышно про то, чтобы ханша интересовалась секретом вечной жизни. Уже несколько лет, как она укрылась в садах Гюлистана, вдали от чужих глаз и оттуда цепко держит в своих тонких пальчиках нити, управляющие судьбами царства. Сколько бы не говорили, что стареющий Джанибек подпал под влияние своей новой красавицы жены, пока это только слухи, едва выходящие за стены гарема. Но уже всем ясно, что власть Тайдулы над гаремом ослабевает.
Эта старая история с мазью ромейской императрицы навела меня на мысль, что в этом как-то замешана Тайдула. Никакой другой причины странного интереса Джанибека к исчезновению торговца благовониями я придумать не могу.
К этим словам я мог добавить лишь то, что сам никак не могу объяснить интерес Омара к этой мази, а уж тем более к историям тридцатилетней давности. Ничего, кроме настоящего его никогда не интересовало. Даже будущее.
Злат в задумчивости разгладил седые волосы на голове:
Интересно. Что ещё вы нам поведаете нового?
Меня удивило, что он не одел простые сапоги.
Увидев недоумение на лицах собеседников, я пояснил:
Омар не одел ни сапоги, которые носил для торжественных случаев, ни те, в которых ходил каждый день. Может здесь он приобрёл какую другую обувь?
Злат быстро повернулся к Илгизару:
Нужно расспросить слугу.
А ещё в кармане, пришитом к праздничному халату, мы нашли вот это. Вряд ли Омар привез его с собой из Каира.
Я положил перед доезжачим и его спутником тот самый платок. С единорогом.
Илгизар, выслушав рассказ про благовония, которым пропитали ткань, осторожно взял платок и вышел на свет, чтобы рассмотреть его получше. На вопрос, появившийся на лице, Мисаил ответил:
Мне приходилось на своём веку смешивать много благовоний с жиром и пропитывать им различные предметы.
Старая вещь, отозвался псарь, И зверь диковинный. О чём задумался, Илгизар?
Хочу показать платок своей дочери. Она увлекается вышиванием, может, что заметит. Заодно попробую определить, чем пропитывали ткань.
У тебя есть лаборатория? оживился Мисаил.
Кое-какие приспособления и препараты для работы с веществом. Почёл бы за честь для себя показать их тебе.
Только сейчас я понял, как тоскует Мисаил по своей заветной лаборатории. Едва услышав эти слова, он вскочил с места, собираясь немедленно бежать туда, где, вдали от суеты этого мира, смешивают и выпаривают, разлагают и соединяют.
Думаю они найдут общий язык, подмигнул мне Злат, Значит твой брат не был любителем старинных диковинок? Может этот зверь знает ответ на вопрос, почему он отложил свой отъезд? Вот только на каком языке с ним нужно разговаривать?
Он внимательно рассмотрел вышивку и повернулся к Мисаилу:
Видел таких зверей в закатных странах? Или тебя, подобно Илгизару интересовали только тайны мироздания? Страсть сжигающая душу сильнее любви?
Это тоже любовь, возразил Илгизар, Любовь к истине.
Злат кивнул. Так кивают глупым людям, чтобы прекратить бесполезный спор:
Только я не разу не видал, чтобы эта любовь сделала кого-то счастливым. Поиграйтесь с вашими алхимическими склянками. Завтра поедем к одному моему приятелю. Покажем ему этот платочек. Он много чего знает о франкских делах.
Злат помолчал и добавил с улыбкой, обращаясь почему-то к Мисаилу:
Он будет рад тебя видеть.
XXVII. Смертельный поворот
После обеда Мисаил с Илгизаром, завладев загадочным платком, оставили нас. Злат вздохнул:
Сейчас бы самое время вздремнуть по стариковски, но я на правах хозяина обязан развлечь гостя. Пойдём разомнём немного ноги.
Мы отправились на базар.
Доезжачий одел серый суконный кафтан без всяких украшений и вышитую шёлком шапочку, похожую на нашу тюбетейку, но на здешний манер. Даже пояс повязал простой, хоть и вышитый шерстью, но без кистей.
Нечего людей пугать, прокряхтел он.
Однако пайзцу старательно повесил на грудь, прикрыв её серым плащом тонкого сукна. Стражникам велел дожидаться.
Так и пошли мы с ним по тихим улицам города, погружавшегося уже в послеполуденную дрёму. Даже на базаре было малолюдно.
Народ здесь лесной, пояснял мне Злат, Привык больше сидеть по усадьбам. Каждый держится за своих. За свой род, за земляков из своей деревни, за единоверцев. За свой интерес. Чужаков не любят.
Я заметил, что он совсем не опирается на свой посох, а больше вертит его в руках.
Норовливый город. Здесь как в лесу. Вроде все вместе, а каждый на своей полянке, он вздохнул, Есть и свои чащи. И свои болота.
На базаре Злат отыскал старосту и велел найти того самого носильщика, что был слугой у Омара. Чтобы послезавтра с утра явился в дворец за городом. Даже пайцзу не стал показывать. Староста и так знал, с кем имеет дело.