Потом пошли на другой конец города. На кладбище, посреди которого возвышался великолепный мавзолей. Я был поражён. У нас в Каире был огромный город мёртвых, застроенный бесчисленными улицами прекрасных мечетей, роскошных мавзолеев и семейных склепов, служащих для последнего упокоения целым родам. В память особенно врезалась усыпальница Тогай, любимой супруги великого султана Насира. Меня часто приводил к ней мой дед. Он хорошо знал покойную царицу и при жизни видел от неё немало благодеяний. Это был настоящий дворец. Для чего его построили? В Египте это повелось издревле. Вся его земля покрыта величественными гробницами. Наверное так пытались победить смерть. Тщетные потуги. Гробницы пережили память о своих хозяевах. Они не сохранили в нашем мире даже имён.
Здешнее кладбище нельзя было назвать городом мёртвых. Тут тоже виднелись склепы, вокруг, среди молодой травы, теснились надгробные камни. Мавзолей стоял посреди огромный и прекрасный в своём непостижимом величии. Он был облицован такой же сияющей разноцветной плиткой, что я видел вчера в бане, но при свете послеполуденного солнца, она сияла, как драгоценные камни. Особенно было много синего цвета. Тёмного, местами переходящего в пупрур. Царственный цвет величия и власти. Во всём большом городе, лежащем за нашей спиной не было здания, способного сравнится по красоте с этой гробницей.
К ней не вела ни одна тропинка. Молодая трава вокруг мавзолея не была примята ничьей ногой.
Один мой знакомый франк любил говорить: «Так проходит земная слава»сказал Злат, Он говорил это по латыни, но я уже не помню тех слов.
Он сказал это без улыбки, без грусти и без осуждения.
Это мавзолей Баялуни. Она строила его ещё при жизни.
Злат устал от долгой ходьбы и предложил передохнуть прямо на травке, посреди этого тихого и уютного прибежища вечности. В небе пели птицы.
Выпитый за обедом мёд не опьянял, но зато как-то необычно отяжелял ноги. Мне казалось, что они перестают меня слушаться. Поэтому, отправляясь гулять, я прихватил у Симбы пару горстей бодрящего снадобья из абиссинский ягод. Их варят в жире с сахаром и потом слепляют в шарики. Угостил Злата.
Он сразу порозовел, ободрился и в его глазах появился азартный блеск. Не зря эти ягоды любили использовать дервиши при многодневных молитвах. Они не только прогоняли усталость, но и возвышали дух.
Доезжачий начал вспоминать былое. Он прожил долгую жизнь, полную приключений и событий. Видел грозных царей и прекрасных цариц, коварных интриганов и благородных рыцарей. Мудрецов, подлецов, шартлатанов, предателей, путешественников, проповедников, мастеров самых разных искусств.
Наверное ему не было кому рассказывать про всё это. Пришелец из-за моря, из далёкой-далёкой страны оказался самым подходящим слушателем. Тем более, что не было места лучше, чтобы оживлять ушедшие тени. Пустынное кладбище полное уснувших вечным сном могил. Посреди которого, словно вход в нездешнее царство, возвышался этот прекрасный и зловещий дворец смерти.
Давным-давно юный писец-битакчи знал, ту, которая уснула вечным сном за её узорчатыми дверями. Он вспомнил, как сорок лет назад она посылала его на встречу с некстати прибывшими египетскими послами, после внезапной смерти хана Тохты.
Как и не было тех лет. Словно живая стоит перед глазами. Было в ней что-то колдовское, зачаровывающее. Не зря и по сей день не отпускает. Опять её тень появилась в моей жизни.
Нет ничего хуже, чем запутаться в сетях власти, говорил Злат. В этом мире свои законы, подчас непонятные обычному человеку. Почему в этом деле о пропаже простого купца всё так непонятно? Потому что впутались сюда сильные мира сего, со своими зловещими загадками. Неспроста хан Джанибек так заинтересовался этим исчезновением. Неспроста в этой истории появился изворотливый Авахав с этими чембальскими невольниками. Концов теперь не найти. Невольники за тридевять земель, в Египте, Чембало в прошлом году сожгли. Неспроста здесь и эмир Алибек.
Коль уж речь зашла о гаремеАлибек совсем недавно женил сына Мамая на дочке Джанибека. Большая удача. Будет носить титул гургенханский зять. Да и дочка, не просто дочкаединоутробная сестра наследника Бердибека. Тут тоже не всё просто. Говорят хан теперь совсем голову потерял от новой жены, красавицы откуда-то из царства Шемаха. Как это часто бывает с влюблёнными стариками, ловит каждое её слово, угождает во всём. А родится у неё сын? Останется ли Бердибек наследником? Раньше проще было, собирали курултай, выносили на суд эмиров. Сейчас наступают новые времена. Хан всё больше смотрит на восток, клонит ухо к мусульманским улемам и перенимает тамошние порядки. Где был гарем у Узбека? Каждая жена жила своим двором, на пирах сидели возле мужа. Сейчас на люди одна Тайдула появляется. В гарем чужим хода нет. Скоро глядишь и евнухов заведут, по ромейскому, да арабскому обычаю. У Ногая были. Но их с собой из Царьграда царевны привозили. Сам Ногай над этим, говорят, публично потешался.
Ох, не спроста появилась здесь тень Баялуни, которая ханов и эмиров щелкала, как косточки на чётках.
В этом мире власти и коварства трудно понять, кто прав, кто виноват и где верх, а где низ. Здесь чёрное выдают за белое, кислое за сладкое, а в самом изысканном лакомстве таится отрава.
Помнишь историю про то, как хотели убить отца твоего друга Мисаила? Плащ у него был очень приметный. Не было второго такого. Так вот, украли у него этот плащ и в темноте, переодевшись, оскорбили мусульман во время их великого праздника. Да ещё бросили им во двор свиную ногу. Зачем? Санчо этот служил в Сарае при генуэзской конторе. Понятное дело, после такого мусульмане кинутся виновников бить. А как раз перед этим венецианцы с ханом договор заключили и он им путь открыл на Восток. Чуешь к чему всё клонится? Генуя с Венецией и посейчас насмерть режутся по всем морям. Сейчас в Тане ни тех, ни других нет. Зато генуэзцы свою крепость в Каффе отстояли. За море бьются франки, как за свою вотчину.
Доезжачий надолго замолчал, задумавшись. Мне вспомнились рассказы о колдунах, в которых входят души умерших и начинают говорить их устами. Словно дух пифии, скрывающей покровы тайны, вселился в Злата. Его глаза вспыхивали огнём. Хотя, может это всего лишь виноваты абиссинские ягоды.
Слышал, как венецианская торговля в наших краях закончилась? Десять лет назад?
Я кивнул.
Венецианец зарезал эмира Омар-Ходжу в Тане. Старый вельможа, ещё при Узбеке был в большой силе и уважении. Кому было неясно, что после этого венецианцам в этих краях не торговать? Жалко расследования никакого не было. Тёмная это история. В суматохе зачинщик ноги унёс. Будто готовился. А ведь говорили всё само собой получилось. Ссора. Омар-Ходжа дал пощёчину, тот не стерпел. Что получилось? Правильно. Вся венецианская торговля через Тану шла, и её прикрыли. А генуэзская за крепкими стенами в Каффе, как была, так и осталась. Сколько хочешь мне могут говорить, будто само собой так случайно вышло, что и виновный венецианец, и генуэзцев в Тане тоже побили и пограбили. Уж больно всё гладко срослось. Но, не пойманне вор. Касриэль считает, что Мисаила за венецианского тайного посланника приняли, который пробирается в ханскую ставку. А ведь им всегда была первой заступницей Тайдула. Вот и думай теперь, куда по дороге ладан чуть не на тысячу сумов делся и почему твой Омар про древнюю мазь спрашивал.
Злат решительно поднялся с мягкой травы и отряхнул штаны:
Вот ведь какое чудное у тебя снадобье. Словно помолодел лет на двадцать. Так бы и пустился вскачь, как молодой жеребец. Однако, пора возвращаться. Нам ещё через весь город идти. Надо сегодня пораньше лечь, чтобы завтра спозаранку выехать.
Он повернулся к мавзолею и молитвенно воздел руки:
Тень женщины по уму и хитрости равной тысяче лис! Помоги её старому слуге развязать этот узелок интриг и коварства!
Ответом был только шелест листвы. Злат печально улыбнулся и, наклонившись, сорвал несколько жёлтых цветочков, похожих на маленькие солнышки.
Одуванчики. Самый простой и слабенький цветок. Пусть он будет моим подношением.
Старик подошёл к массивной двери и стал втыкать стебельки в щель. Внезапно он замер и стал пристально рассматривать что-то. Потрогал замок, петли, скобы. Присев на корточки, поколупал пальцем запёкшуюся корочкой пыль.
Похоже эту дверь не так давно открывали. В замке нет пыли. Значит её счистили не раньше, чем прошлой осенью. Зимой пыли нет, а новая ещё не накопилась. А здесь дверь скребанула осеннюю грязь. Тоже ещё не покрылось пылью как следует. Лето только начинается.
Одуванчики, воткнутые в щель, молчали. Они не знали ответа. Прошлой осенью их не было.
Мисаил так и не пришёл ночевать в этот день. Я, выпив полкувшина снотворного пряного мёда, уснул, как убитый, даже не пошевелившись до самого утра.
Выехали на заре. Перекусывать не стали, чтобы не тратить зря время. Однако изрядный запас снеди прихватили с собой.
Там поедим, сказал Злат, Старый товарищ, давно не виделись.
Город уже проснулся и улицы наполнялись людьми. Со дворов тянуло дымом, пахло свежим хлебом, а у заставы на въезде уже скопилось несколько телег. Попался навстречу зеленщик с полной корзиной, женщины возле колодца наполняли водой деревянные бадейки.
В поле было хорошо и свежо.
Злат взял с собой нескольких стражников и запасных лошадей. Сразу за заставой перешли на рысь и скоро Мохши скрылся из глаз. Илгизар остался дома, а нам с Мисаилом доезжачий ничего не сказал о цели предстоящего пути.
Ну что вам рассказали духи огня и призраки металлов? смеялся псарь.
Похвастать нашим алхимикам было нечем.
Лучше бы попросил Илгизарову дочку сказку рассказать. Она на это большая мастерица. Её покойная мать была первая в Сарае сказочница. Померла в чуму. А её учил ремеслу сам старый Бахрам. Она была его воспитанницей. Вот уж был сказочник! От него у Илгизара книга осталась. Персидская. «Тысяча ночей» называется. Бывало в Сарае я сам частенько к ним захаживал сказки послушать.
Вскоре на дороге оборвался тележный след и остался только конский, выбитый копытами. Потом она и вовсе нырнула в лес.
Туртас старый охотник, пояснил Злат, Соколятник. В молодые годы служил ещё хану Тохте по этой части.
Жильё старого соколятника больше походило на крепость. Или на медвежью берлогу. На большой поляне за высоким тыном из заострённых кольев скрывался низкий бревенчатый дом без окон. Навстречу нам молча двинулись две огромные лохматые собаки. За домом, словно дозорная башня возвышалась голубятня.
У ворот стоял седой невысокий человек в рубахе без пояса. Злату он обрадовался. Развязали наши мешки со снедью, уселись за стол, напротив открытой двери, чтобы светлее. Когда кончились обычные приветствия, неизбежные для людей, не видевшихся давно, Злат представил нас:
Купцы из Египта.
Хозяин сразу внимательно посмотрел на Мисаила. Наверное ему показалось странным почему из Египта приехал франк.
Что смотришь? усмехнулся Злат, Или похож на кого? По моему, вылитый дед.
Сын Райхон!
Услышав имя матери, Мисаил вздрогнул. Но Туртас уже сжал его в своих железных объятьях.
Потом нам долго было не до дел. Мы слушали рассказ Туртаса про то, как его красавица сестра стала женой ханского сокольничего Урук-Тимура, как родила дочку, названную Райхон. Потом судьба занесла Туртаса на много лет на чужбину. Когда вернулся, сестры уже не было в живых. Не удалось повидать и племянницу. Как раз перед возвращением Туртаса её похитили с отцовского двора. Затем он встретил в придорожных кустах совершенно голого мужчину, оказавшегося каталонцем Санчо, помог ему выбраться из передряги и бежать за море. С собою тот увёз и вызволенную из неволи Райхон. Её отец, могущественный вельможа Урук-Тимур, ставший к тому времени начальником ханской охоты, не жалел сил, чтобы найти дочь. Помог вездесущий сарайский меняла Касриэль. У него были знакомые по всему Средиземному морю. Сначала след Санчо отыскали на Кипре, а потом пришла весточка, что он живёт в Александрии.
Обо всём этом Туртас узнал лишь годы спустя. Вскоре, после бегства племянницы он снова уехал из Орды, взяв покровительство над сиротой, дочерью хана Тохты. Она вышла замуж за литовского князя Наримунта. Семь лет назад князь погиб в битве с тевтонскими рыцарями. После этого его детей взяли под свою опеку суровые литовские дядья. А Туртас вернулся в родные края, откуда почти полвека назад уехал безусым юнцом искать счастья при дворе хана.
К делу перешли только после обеда. Злат рассказал, что его снова привело в мордовские леса и достал загадочный платочек:
Ты среди франков пятнадцать лет прожил. Может углядишь, что в этой вещице?
Не жил я среди франков, поморщился Туртас, Литовцы не франки. Это люди нашей лесной веры. Перуну поклоняются. По старине.
Однако платочек взял и вышел с ним к двери. На свет.
Тем более вещь эта не франкская. Точно скажу. Это китайская работа. А я в Китае двадцать лет прожил, кое что в этом понимаю.
Эти слова внезапно привели Злата в сильнейшее возбуждение. Он хлопнул себя ладонью по лбу и порывисто вскочил:
Вспомнил! Вспомнил, где я видел этот платочек! Что-то свербило в памяти, а на ум ничего не шло. А, как про Китай сказалвспомнил! Этот платок Баялуни Кун подарил. Посланец великого хана из Ханбалыка. Меня тогда к нему в приставы определили. Он ещё, когда вернулся от неё, рассказывал, что она пошутила, принимая дар. «Единорог покоряется только невинной деве». На что Кун ответил ей: «Пусть он напоминает тебе о поре, когда ещё ничто не замутило твою душу». Мудрый был человек. Значит неспроста мазь императрицы Зои появилась в этой истории. Вчера мы ходили на кладбище, смотрели мавзолей Баялуни. Так вот. Дверь в него кто-то открывал. Не раньше прошлой осени.
Туртас теперь никак не хотел расставаться с объявившимся внуком сестры. Он вернулся в город с нами. «Может ещё пригожусь».
Когда въезжали в Мохши уже стемнело. Въезд перегородили бревном, уложенным на врытые в землю рогатки. На улицы уже вышла первая ночная стража. Мы не взяли с собой факелы, поэтому ехать под конец пришлось неспешно. Хорошо, что сбиться с широко наезженной телегами дороги было трудно. Стража, заслышав в ночной тишине приближение всадников, встретила нас у рогаток во всеоружии. Однако было достаточно грозного окрика: «Дорогу доезжачему великого хана Джанибека!», чтобы они принялись убирать бревно.
Утром, сразу после пробуждения, Злат послал стражника к базарному старосте, чтобы тот поспешил с присылкой носильщика, служившего Омару. Однако тот, судя по всему, не спешил. Вместо него появился Илгизар. Он сказал, что носильщика можно не дожидаться. Ночью его нашли убитым.
Мне вспомнились слова старого Касриэля. «Ты идёшь по пути, на котором сгинул твой брат. Будь осторожен и внимателен. Ни на миг не забывай, куда эта дорога привела его. Главноесуметь остановиться там, где он свернул не туда.»
Кажется мы подошли к этому самому повороту.
XXVIII. Дующие на узлы
Убийство было для жителей тихого Мохши делом нечастым, потому слух о нём сразу облетел весь город. Илгизару его принёс прямо домой ни свет, ни заря разносчик молока. Он уже побывал на базаре, где и услышал ужасную новость. Тело нашли на окраине, в узком проходе между дровяными амбарами. Илгизар сразу устремился туда.
Несколько лет он прослужил кади в здешнем суде, поэтому начальник стражи, по старой памяти провёл его к месту преступления. Это была тихая улица. Не проходная. Здесь ходили только местные жители, которые утром отправлялись по делам и возвращались только к обеду, а то и к вечеру. Оставшиеся дома женщины сидели по дворам и за калитку носа не высовывали. Никто ничего не видел и не слышал. Зато редкие прохожие не затоптали следы. Тело возможно не обнаружили бы ещё долго, но хозяина соседнего двора привлекли слетавшиеся туда вороны.
Носильщика задушили верёвкой, набросив её сзади на шею, после чего оттащили в узкий проход, куда редко кто заглядывает. Рядом валялась пустая корзина, в которую он обычно складывал свою груз. По всему получалось, что он подрядился помочь донести кому-то покупки до дома, а на обратном пути на него напали. Однако никто из жителей окрестных дворов вчера носильщика не нанимал. В то же время просто проходить мимо он не мог никакокраина.
Илгизар старательно осмотрел участок возле тела. Не обнаружив ничего, стал буквально ползать вокруг, едва не утыкаясь носом в землю. И упорство его было вознаграждено. Он обнаружил едва заметные следы белой пыли, которые вполне могли оказаться мукой. Такие же, едва заметные следы были в корзинке. Конечно, базарный носильщик каждый день переносил немалое количество грузов и мука могла попасть в корзину когда угодно. А ещё в пыли оказалось несколько жирных пятен. Илгизар колупнул одно из них и был вознаграждён совсем крошечным комком грязи, оказавшимся пропитанным землёй сливочным маслом. Это уже можно было считать удачей. Масло никак не могло попасть в переулок иначе, чем выпав из корзины. А это значило, что во время убийства она была полной.