Про всё это я подумал, когда услышал название места, куда мы направлялись. Река Исса. Значит на языке асов это будет Исседон. Из каких немыслимо древних веков пришло это имя? Именно в её верховьях и пряталась та самая обитель колдунов, куда мы держали путь.
Туртас говорил, что дотуда два дня пути. Однако это оказалось совсем недалеко. Просто мы очень скоро свернули с большой дороги в дремучий лес, где пришлось пробираться сквозь заросли по узкой тропе. Часто приходилось спешиваться и вести коней на поводу. Время от времени мы снова выходили в поле и тогда делали привал, чтобы, немного погодя, снова углубиться в чащу.
Трудно передать всю беспомощность, охватывающую тебя при погружении в эти зелёные дебри. Даже неба не видно над головами, а иногда деревья так плотно смыкают вершины, что становится темно, словно в вечерний час. Неудивительно, что именно здесь укрылись древние боги и старые тайны.
Геродота я вспомнил, услышав разговор Злата и Туртаса на привале. Речь шла о какой-то давней истории.
Эта та самая обитель в которой жила Юксудыр, сказал хмурый охотник, Отсюда она в Сарай приехала.
Разговор шёл о какой-то девушке, которая, как я понял, в Сарае вышла замуж за литовского князя. Её мать была некогда близкой подругой сестры Туртаса, а никакой родни у неё к тому времени не осталось. Вот он и решил сопровождать сироту на чужбину. Услышав, что речь зашла о подруге его матери, к беседе присоединился Мисаил.
Эта подруга большой птицей была, было похоже доезжачий с удовольствием вспоминал времена молодости, Женой самого хана Тохты. Любимой женой. Самой Баялуни дорожку перебежала. Такие люди обычно долго не жили. После смерти хана она пропала. Вместе с дочкой. Думали убили. Тогда смута была: народа побилинесть числа. Только через много лет узнали, что укрылась она в лесах. Не здесь, а ещё дальшеза Итилём. Дочку сюда привезли уже после её смерти.
Дальше была история, как эта дочка приехала в Сарай, где её судьбой озаботилась сама Тайдула, могущественная супруга тогдашнего хана Узбека. На ту пору в ордынский плен угодил литовский князь Наримунт. Вот его и женили на объявившейся дочке бывшего хана. Приданым тогда стал Господин Великий Новгород. Узбек помог жениху сесть туда князем. Большая была удачаникогда допрежде литовские князья в Новгороде не княжили.
Вокруг брачного ложа много было тогда политических плясок и игрищ. Это было первой большой удачей нынешнего митрополита Алексия. Сейчас его уже не знаешь, как и называть: то ли Киевским, то ли Владимирским, а то ли уже и Московским. Тогда он простым иноком был. Из московского монастыря. Сумел через ордынских сватов устроить свадьбу дочки литовского Гедимина и сына Ивана Калиты. А ещё самого Наримунта окрестить в православие. Вместе с ханской дочкой.
Меня ещё в крёстные отцы тогда звали. Не вышло, Злат лениво хохотнул, А то был бы хану Тохте кумом. Помниться Юксудыр ещё и имя христианское хотели дать Василиса. Царица, значит, по-гречески. Потом на Марию передумали.
Ханское родство крепко пригодилось молодому литовскому князю. Когда через десять лет, уже после смерти отца, он рассорился с братьями и лишился стола, то бежал в Орду за помощью. Узбек был уже в могиле, но Тайдула была всё так же могущественна. Она помогла Наримунту помириться с братьями. А через несколько лет он погиб в жестокой битве с тевтонскими рыцарями.
В этой истории меня больше всего заинтриговал рассказ про обитель, в которую мы теперь ехали. Оказывается там раньше жили молодые незамужние девушки. Причём обучали их в этом, закрытом от чужих глаз месте, не рукоделию и домоводству, а военному делу. Стрелять из лука, бросать нож, биться кистенём и саблей. В старые времена таких обителей много было. В этих краях то здесь, то там непременно найдётся какое-нибудь урочище или гора «сорока дев», что жили там некогда, сражаясь с супостатами.
Злат рассказал, что у берегов Итиля есть даже горы, которые зовутся Девьими. У их подножия и сейчас можно видеть развалины неведомого города. Ходит молва, что когда-то его сожгло войско самого Потрясателя Вселенной. Последними защитниками был отряд девушек во главе с прекрасной царевной. Когда монголы ворвались в город, воительницы укрылись в каменной мечети. Захватчики, обложили её брёвнами и подожгли. И вот, когда пламя уже поднялось к самым верхушкам стен, распахнулись двери и девушки ринулись на монголов. Дальше рассказывают разное. Одни, что все они полегли в неравной схватке. Другие, что некоторым удалось, вместе со своей предводительницей, прорваться сквозь кольцо врагов и укрыться в тайном лесном замке.
Геродот писал, что за страной скифов живёт народ дев-воительниц. Мой путь лежал в одно из их последних убежищ. Словно оживали старые сказки. В этом заповедном краю их было трудно отличить от яви.
Мисаил, все время пытавшийся по невнятным теням и изредка проглядывавшему солнцу определить направление, в конце концов сбился и шёпотом сообщил мне, что по его мнению наш вожатый слишком часто меняет направление. Нас успокоил улыбающийся Симба:
Он намеренно выбирает путь через лес, даже когда можно проехать полем. Наверняка есть гораздо более короткий и удобный путь. Убежище тайное. Дорога туда должна остаться для нас неизвестной.
Туртас не позволял сходить с лесной тропы даже по нужде. На мой вопрос, почему, ведь заблудиться поблизости невозможновсегда можно позвать, он только покачал головой:
Лесместо опасное. Бывают медведи, что на людей нападают, а ещё есть зверь, тоже почти с медведя, что сверху может прыгнуть. Росомаха. Такой может прямо на тропе напасть. И не увидишь его никак. Немного поколебавшись, добавил, Люди в лесу тоже есть. Только не всегда их заметишь. Они и ловчие ямы на зверя устраивают. Травой закрыто, а внизу колья. Да и самострелы ставят. Заденешь ненароком неприметный прутик или верёвочкуи получишь стрелу. Да и просто напасть могут в зарослях. Почище росомахи. Пикнуть не успеешь. Ищи-свищи в этих дебрях.
Заночевали тоже в лесу. Вышли к какой-то большущей землянке посреди поляны. На вид вроде большого шалаша, а под ним деревянный сруб, вкопанный в землю. Спускаешься туда по лестнице, а там нары на всю длину, человек сорок можно уложить, длинный стол и большой очаг из дикого камня.
Зимница, пояснил Туртас, В ней живут те, кто в лес только зимой приходит. Охотники большей частью. Летом она пустует. Бортники, смолокуры, углежоги те шалаши строят.
Мне показалось странным, что в одном месте собирается сразу так много охотников, но спрашивать ничего я не стал. Туртас куда-то отлучился и отсутствовал довольно долго. Вернулся он только ночью.
Дорога заняла ровно столько, сколько было обещанодва дня. После полудня Туртас велел сопровождавшим нас стражникам оставаться на краю леса у берега небольшой речушки, которая, как я понял, и была той самой Иссой, а сами мы, покинув лошадей, устремились по неприметной тропке в чащу. Идти пришлось довольно долго, прежде чем мы вышли к высокому тыну из заострённых кольев, начинавшемуся сразу у края большой поляны, окружённой высоченными деревьями. На ограде белело несколько огромных клыкастых черепов.
Медвежьи, вскользь бросил Туртас, Злых духов отпугивать.
Страшные пустые глазницы действительно пугали.
Когда я ещё мальчонкой здесь был, добавил он, понизив голос, на этих кольях ещё человеческие черепа можно было видеть. От старины оставались. Говорят некогда этим лесным девам замуж было не выйти, коли отрубленную голову не принесёт.
В чаще ухнула какая-то птица. Как ночью.
За воротами залаяли собаки, после чего из них вышел мужчина богатырского роста и сложения. Видно было, что гостей здесь встречают не часто. Туртаса он сразу узнал. Мы прошли в дом с высокой крышей, увенчанной каким-то деревянным украшением, и очутились в просторном, но сумрачном помещении, куда свет едва пробивался сквозь крохотное оконце. Вдоль стен, сложенных из исполинских брёвен, тянулись простые, не покрытые ничем деревянные лавки, а всю середину занимал длинный пустой стол. В углу красовался огромный очаг из диких камней. Над ним не было никакого свода, а уж тем более трубы. Видимо дым уходил через отверстие в крыше.
Когда-то здесь, наверное, собиралось много людей. Теперь нас встречал один совершенно седой старик с непокрытой головой, повязанной узкой лентой. Руки его опирались на резной посох. Это и был дядя Туртаса.
Они поприветствовали друг друга на непонятном языке, потом наш друг представил каждого по очерёдности, после чего я услышал прозвучавшее слово «Райхон». Старик обнял Мисаила и было видно, как он очень обрадовался. Туртас перевёл нам его слова, что не может быть и речи, чтобы мы уехали, не пообедав. Отказ от угощения он почитает обидой для себя. После чего сказал что-то женщине, стоявшей в тёмном углу, которую мы сперва даже не заметили.
Он говорит, что с Мисаилом и мной сможет наговориться за обедом, а пока готовится кушанье, мы можем поговорить о делеперевёл Туртас.
Старый колдун хорошо помнил Баялунь. Помнил, как она просила у лесных кудесников приворотные зелья, как завещала наложить на свою могилу заклятие. Хоть и говорила, смеясь, что лучшим заклятием будут похороны по мусульманскому обряду. Когда в могилу не кладут никаких вещей. Ни серебра, ни золота. Так и поступили. Только когда ушли мусульманские улемы, в мавзолей был тайно допущен языческий колдун с помощником. Помощником этим и был наш старик. Хана Узбека тогда не случилось в Мохши, а царицу похоронили, как того требовал обычай правоверныхдо захода солнца. Ближние люди не посмели ослушаться посмертной воли царицы. Да и сами они были из здешних, в новой вере не тверды.
Оживился старик, только когда увидел тот самый платок. Он помнил его. Ведь именно он закрывал гроб царицы в ту тёмную ночь при свете факелов, когда лесной колдун произносил на телом своё заклятье. Платок лежал у неё на груди.
Кто потревожил покой царицы? этот вопрос мы поняли даже без перевода.
Потом старик долго рассказывал, а Туртас переводил. Старая историябыльем поросло.
Хан Узбек, после смерти Баялуни окончательно перебрался в Сарай. Больше его здесь не видели. Дворцы опустели, вельможи уехали вослед правителю. Остались только былые легенды. Про заклятие многие знали. Все друг друга знаютничего не утаишь. Вот и затеяли как-то спор о колдовстве. Такое часто, где много вер разных. Чья вера сильнее? Ладно бы имам или мулла, а то христиане. Занесло тогда в леса какого-то проповедника из Крыма. Не поймёшь даже то ли франк, то ли из своих крестившихся и научившегося всякой всячине в дальних краях. Хитрый был. К мусульманам не лез, а всё больше язычников охмурял. Благо здесь их большинство. Вот и затеял спор о лживости и бессилии лесных колдунов.
Послышав про заклятие, наложенное на гробницу Баялуни сказал, что может туда проникнуть и колдовские бредни посрамить. Сказать легко, а как сделать? Баялунь ведь не зря повелела себя по мусульманскому обряду схоронить. За осквернение могилы отведут к кади, а коли ты немусульманин, то как раз в диван-яргу, где судят по Ясе Чингизхана. Как раз поругание веры. Проще сразу повеситьсяменьше мучиться будешь.
Так вот и нанял этот проповедник троих приезжих. Из местных вряд ли кто бы согласился. Всех троих нашли утром мёртвыми в мавзолее. Только успели крышку со склепа сдвинуть. Ни ран, ни следов удушения. Только лица чёрные и страшные.
Проповедник, конечно, отрёкся, что их посылал. Доказать то ничего невозможно. Однако тогдашний эмир, от греха подальше выслал его из здешних краёв. Давно это было.
Больше прах царицы никто не тревожил.
Потому, когда в прошлом году старика стали снова расспрашивать про заклятие на старой гробнице, он удивился и насторожился. Был это ловчий самого эмира Тагая.
Спрашивал про печать того самого колдуна, что заклятье накладывал. Тот её ставил на смолу, которой гроб запечатывал. А ещё всё хотел знать, что с царицей положили в могилу. Старик посоветовал ему не соваться в гробницу, напомнив, чем это может закончится. Злат поинтересовался, когда приезжал посланец Тагая. Оказалось, летом. Ещё сенокос не закончился.
Скажи, а он не спрашивал про сосуд, который спрятан в могиле?
Ничего там не было. И ему сказал, и тебе повторю. Ничего царица не взяла с собой. А вот этот платок лежал.
А печать ты ему показал?
Показал. Хочешь посмотреть?
Старик ушёл и вскоре вернулся с перстнем в руке. Простенький такой перстенёк, по всему видно из бронзы. Старый уже, позеленевший. Колдун подошёл к очагу и послюнявил палец и провёл им по закопчённым камням, потом потёр кольцо и приложил его рукаву своей белой рубахи. Туртас переводил:
Видишь? Это медвежья лапа. Оберег. Это не проклятие. Наоборот, защита от злых чар. Понял? Вот и ловчий Тагаев тоже не сообразил. Да и я только тогда догадался, когда хорошенько подумал. На могилу действительно наложено заклятье. Но не от тех, кто её потревожит. Колдун закрыл царице обратную дорогу в наш мир. Тот, кто сломает печать, выпустит её дух на волю.
Туртас перевёл эти слова и добавил, криво улыбнувшись:
Думаю, парень не сильно испугался. Он ведь её не знал.
Повисла гнетущая тишина. Потом за окошком снова ухнул зловещий голос птицы. Как ночью. Злат повернулся к оконцу и сказал, словно отвечая:
Помоги мне, повелительница.
XXX. Медвежья лапа
Эта дальняя лесная обитель запомнилась мне ещё и тем, что там я единственный раз в жизни попробовал свинину. Невелик грех для правоверного, по сравнению с многими другими проступками, совершёнными им на долгом жизненном пути. Тем более, что я сделал это по неведению.
Когда в горницу стали вносить кушанья, сомнений в том, чем нас будут кормить, не оставалось никаких. На большом блюде красовалась голова лесного кабана с огромными клыками. По здешнему обычаю её поставили перед самым почётным гостемдоезжачим великого хана. Остальным разнесли жареное мясо. Только мне одному красивая девушка в высокой красной шапке, позвякивая монистами, поставила, с поклоном, блюдо, на котором блестело жиром что-то особенное.
Я знаю, твоя вера не позволяет тебе есть мясо свиней, обратился ко мне старый колдун, Поэтому я велел приготовить для тебя блюдо, в котором заключена тайная сила медведя. пусть она защитит тебя от коварства злых духов и козней врагов.
На блюде передо мной, во всю его величину, красовался тот самый знак, что я совсем недавно видел на белом рукаве старика. Медвежья лапа. Поклонившись в знак признательности и благодарности, я отломил кусочек. Это была лепёшка из мелко нарубленного мяса. Только хищные когти, вставленные в неё были настоящими. Кроме того я ощутил вкус печени, но всё сильно скрывал вкус грибов, перемешанных с жареным луком и репой. Туртас потом рассказывал мне, что грибы очень часто применяются лесными чародеями во всяческих обрядах и таинствах. Кроме того, печень животного считается самым почётным угощением у охотников. Так что мне оказали честь почти такую же, как ханскому посланнику.
То что все эти угощения были изготовлены из туши одного животного, догадаться было несложно.
Между тем старик продолжал беседовать со мной. Просто Туртас долго не переводил, поэтому я только почтительно кивал, глупо улыбаясь. А вот сам переводчик вслушивался в речь хозяина очень напряжённо, становясь всё более серьёзным.
Он говорит, что с Тагаевым ловчим приезжал человек из твоей страны. Он ел свинину наравне со всеми.
Эти слова поразили нас словно гром среди ясного неба. Однако Туртас сделал нам знак рукой, призывая прекратить расспросы. Они с Мисаилом сели возле старика и не хотели, чтобы мешали их семейной беседе. Украдкой наблюдая за ними, я заметил, что колдун был сильно растроган. Несколько раз он смахивал слезу с глаз и по отечески гладил моего товарища по голове.
Когда мы отправлялись назад, старик проводил нас до края поляны. Было видно, что посох для него уже больше точка опоры, чем символ тайной власти. На прощанье он ещё раз обнял Мисаила и повесил ему на грудь, какую-то вещицу на кожаном ремешке.
С ней ты можешь безбоязненно идти в заклятую гробницу, перевёл Туртас его слова.
Уже через десять шагов его скрыл от нас непроницаемый полог леса.
Когда мы вышли, наконец, к лошадям, я взглянул на подарок старого колдуна, красовавшийся на груди Мисаила. Это был небольшой мешочек, к которому снизу были пришиты, уже хорошо знакомые мне, медвежьи когти.
Уже на ночлеге в той самой зимнице, где мы останавливались по пути в обитель, мы обсудили всё, что нам удалось узнать.
Несмотря на летнюю пору пришлось разжечь огонь в очаге. Не для того, чтобы согреться, а для того. чтобы дымом ароматных трав выкурить комаров из нашего убежища. Нужно сказать, что по обилию этого зловредного гнуса тамошние леса оставляют далеко позади даже болотистые заросли на берегах Нила. Меня полчища комаров доводили до исступления. Некоторое время я с завистью взирал на Симбу, закрывавшего лицо платком, после чего и сам уподобился бедуину, спасающемуся от песчаной бури. Мисаил корил себя, что не прихватил мази, отпугивающей насекомых, а я с каждым шагом убеждался в обилии опасностей, подстерегающих под покровом леса случайного путника. Для этого оказалось даже не нужно углубляться в чащу. Прямо на поляне, забежав за угол зимницы по нужде, я угодил в заросли невероятно жгучего растения, отчего мои руки и другие, неосторожно прикоснувшиеся к нему части тела, покрылись волдырями.