Теперь оставался только след, который тянулся из лесной обители.
Давайте попробуем собрать всё, что мы уже знаем, начал Илгизар.
Он наклонился вперёд и стал чертить на скатерти воображаемые пути:
Человек из-за тридевяти земель впервые приезжая в совершенно незнакомый город, в чужую страну, вдруг начинает интересоваться древней легендой. Ведь никто воочию не видел эту самую мазь. Человек это практичный и, если его это заинтересовало, значит он увидел вполне реальную выгоду. Может он хотел продать рецепт? Или саму мазь? Сколько это может стоить?
Таких рецептов, только у моего деда целый сундук, ответил я, Думаю он не сильно разорился, покупая их.
В любой москательной лавке Каира, поддержал меня Мисаил, гораздо лучше разбиравшийся в практической стороне вопроса, можно купить несколько видов омолаживающих снадобий. По весьма сходной цене. Правда, здесь многое зависит от покупателя и продавца. Иногда из стареющих дур ловкие люди вытягивают огромные деньги.
Почему обязательно дур? вступился за жаждущих вечной молодости Туртас, Продаётся ведь не баночка со снадобьем. Продаётся имя, легенда, чудо. Мы же не считаем дураками паломников и богомольцев, ищущих исцеления?
Вот именно! поднял палец в знак согласия Илгизар, В том-то всё и дело! Имя! Чьё имя в данном случае пытались продать? Не будете же вы утверждать, что это имя императрицы, умершей три века назад в Царьграде, название которого звучит в здешних краях скорее, как тридевятое царство? Продавалось другое имя. Которое будущий продавец вообще услышал первый раз в жизни. Значит, кто-то вовлёк его в это дело.
Илгизар положил перед собой кусок лепёшки и указал на него пальцем:
У нас появился неизвестный. Давайте поищем ещё. Ведь в нашей истории появляется другой человек. Который как раз очень хорошо знает все местные имена и легенды. Особенно важно! Он знает, кому это можно выгодно продать. Секрет царицы, которую многие знали, боялись и уважали. Можем мы увидеть такой след?
Кажется по нему прискакал я, невесело усмехнулся доезжачий, Интерес Джанибека самое верное тому подтверждение.
Илгизар прочертил по скатерти ещё одну, видимую только ему, линию:
Ещё раньше по нему прискакал ловчий эмира Тагая. Он мог и легенду про древнюю мазь рассказать.
Это то, что приходит в голову сразу, согласился Злат, Едва только я услышал про ловчего, то вздохнул с облегчением. Мне казалось, что теперь нужно только поехать к Тагаю. А потом меня посетила очень простая мысль. Зачем Тагаю был нужен этот самый египетский купец? Если он верил в старую легенду и думал её выгодно продать, почему не сделал это давным-давно? В Мохши он, как у себя дома, здесь у него двор есть и ясаков в округе немало. Его люди отлично знали, у кого нужно выспрашивать про то, что лежит в могиле. Они ведь сразу поехали в эту тайную обитель. Больше похоже на то, что Тагай и сам угодил в эту историю ненароком. Кроме того, он не такой уж великий вельможа, чтобы к нему клонил ухо Джанибек. Здесь явно замешан кто-то ещё. Куда более могущественный и близкий к хану. Тайдула. Или мать Бердибека. Вот она как раз Тагаева сестра.
Он указал на кусок, лежащий перед Илгизаром, и подвёл итог:
Так что твоей лепёшки вполне может не оказаться в халате Тагая. И в моих руках опять окажется кусок оборванной нити. Кроме того, в твоих рассуждениях я ничего не услышал о Баялуни. Или хотя бы о её гробнице. А ведь этот таинственный кусок лепёшки прекрасно знал, что было туда положено тридцать лет назад.
Илгизар задумался:
Выходит, что именно этот неизвестный сначала вовлёк в это дело Омара, потом Тагая. Скорее всего эмир ему не сразу поверил. Для того и послал человека в лесную обитель, чтобы проверить правдивость сказанного. Явно не хотел предстать во дворце в роли легковерного сказочника, доверившегося байкам мошенников. Человеку, который знал, что положили в могилу тридцать лет назад он поверил. Да и любой бы поверил на его месте.
Человека этого должен знать Тагай, не утерпел я.
Если этим человеком не был твой брат. Ты не задумался зачем он вообще был нужен в этой истории? Таинственный незнакомец вполне мог обделать всё напрямую с Тагаем. Боюсь, он и привлёк чужого всем заморского купца, чтобы у того, кто пойдёт по его следу, остался в руках только очередной оборванный конец. Однако никакого другого пути я не вижу. Придётся ехать к Тагаю. Хотя спешить с этим не стоит. Нужно ещё и ещё хорошенько подумать. Тем более, у меня здесь появилось ещё одно небольшое дело. Нужно помочь этому Симону, приехавшему из Москвы.
Мне уже показалось было, что разговоры о делах на сегодняшний вечер закончились, однако после ужина Злат отозвал меня во двор для беседы с глазу на глаз:
Этот монах прибыл сюда с тайной миссией. Он передал мне письмо митрополита Алексия. Это мой старый приятель, уже лет двадцать, как знакомы, ещё по Сараю. Просит помочь.
Перед моим взором сразу предстал смиренный инок Киприан, и всплыли в памяти рассказы Саввы о хитросплетениях на путях веры.
Ну, а я прошу помочь тебя, продолжал между тем доезжачий, Что поделаешь? Уж больно твоё ремесло касается до церковных дел. Тебе можно потихоньку сунуть туда нос так, что ничего не заподозрят. Нужно всего лишь поболтать с парой монахов. Спросить не нужно ли им ладана. Делов то
Всё представлялось настолько невинным, что насторожило меня не на шутку. Оказалось не зря.
С собой возьмёшь слугу, продолжил Злат, Того самого, что с лицом замотанным всегда ходит. Про него уже весь город знает. Вот вместо него и пойдёт Симон. Роста он такого же, лица не видно. А ещё Мисаила. Мне это, если честно самому не нравится, но помочь нужно. Завтра Симон тебе всё сам обстоятельно расскажет, если захочешь, конечно. Ему нужно посмотреть один монастырь. Здесь, недалеко от города, с полфарсаха. Однако в лесу и место глухое. Там ещё со старых времён понарыты пещеры. Вот в них и селятся всякие отшельники. Никто их не трогает. Они вроде как христианские монахи, люди духовного звания. А значит по ханским ярлыкам подсудны только церковной власти. Епископу, значит. Эмиру они не мешают и ему до них дела нет. Сидят себе в лесу, даже в городе редко появляются. А, как выясняется, зря. К здешним священникам они на службу не ходят. Значит, в приходе не состоят. Монастыря там тоже не значится. Вот церковные власти и решили разобраться, что это за люди. Если православные, то нужен за ними догляд приходских священников, если монахи, то про них должен знать правящий архирей. Всякое дело по чьему-нито благословению делаться должно.
Симон на следующий день объяснил нам всё более подробно. Места здесь были глухие и от церковной власти удалённые. Епископ, которому подчинялись здешние края, сидел в Сарае, люди его сюда заглядывали редко. Потому весть, что в лесах завёлся монастырь про который в епархии ничего не знают, тревожил митрополичий дом уже давно. Однако руки до поры до времени не доходили.
Земли за Окой, ещё со времён митрополита Кирилла числились за епископами Сарайскими. Они ведали тогда больше степью и её украинами, а потому и сидели в Переяславле. От Ногаевых гонений вослед Киевскому митрополиту, бежали за леса, во Владимир. Сарский епископ Анфим тогда от рук нечестивых язычников смертную чашу приял. После перебрались уже под бок к самому хану, в столицу.
В державе наступил порядок и благоденствие, жизнь и имущество божьих слуг охранялась грозными ханскими ярлыками.
Между тем жизнь стала вносить свои перемены. Множество людей с русских стало уходить в степь. Хлебопашествовать. По ту сторону Оки земли бедные, лесные, без навоза так и совсем плохо родят. А на степных украинах чернозём. Такой жирный, хоть сам ешь. Здесь и урожай сам-двадцать не в диковинку. А у проса и того больше. Только поломаться над степной целиной. Кроме того в здешних краях вызревала дорогая пшеница, цена которой на базаре не та что на северную рожь.
Сначала пахали наездами, потом стали селиться насовсем, деревнями. Всё чаще стала слышаться за Окой и в степи русская речь. За паствой потянулись и пастыри. Стали рубить церкви, обустраивать приходы. Священники были по большей части из тех же краёв, что и другие крестьяне. Весь Червлёный Яр, что в верховьях Дона, был заселён выходцами из рязанских земель. Получалось, что и священники принимали поставление от рязанского епископа. А епархия-то сарайская. За устройство прихода епископу немалые деньги полагаются. Вот и началась между рязанским и сарайским архиреями многолетняя пря. К великому соблазну паствы. Ибо сребролюбие никогда не почиталась в числе великих добродетелей для пастырей.
Спор из-за Червлёного Яра длился не один десяток лет, пока в прошлом году новый митрополит Алексий не покончил с ним жесткой рукой. Отныне эти земли окончательно отошли к Рязанской епархии. Вот только докуда они тянутся ещё было не совсем ясно. Мохшинский улус вроде остался под Сараем, но в его лесах рязанская история грозила повторится на тот же лад. Только теперь за делами церковными всё сильнее проступала хорошо продуманная политика.
Суздальский князь Константин Васильевич, человек умный и прозорливый стал всячески поощрять своих крестьян к переселению за Оку. Те брали в аренду участки земли, расчищали делянки в лесу, а налог платили суздальскому князю. Бывало и покупали участки у здешних хозяев. Константин Васильевич умел ладить с мордовскими князьями. Наложив потихоньку руку на богатый Нижний Новгород, стоявший у слияния Оки и Итиля, он быстро обустраивал огромный край, оказавшийся под его властью.
Всячески привечал переселенцев, купцов. Нижний под его рукой рос, как на дрожжах, богатея на речной торговле. С богатством приходила сила.
После смерти великого князя Симеона Гордого, Константин Васильевич попытался увести у Москвы Владимирский ярлык. На этот раз московские доброхоты в Орде пересилили, но что будет дальше? А ещё ходили слухи, что положил суздальский князь глаз и на митрополичий клобук. Ещё когда восемь лет назад престарелый Феогност рассорился с московским князем из-за неправедного развода и третьей женитьбы, суздальские послы стали в Орде сыпать серебро, дабы получить добро на это место для своего епископа. Уже и грамоту получили от Тайдулы. Только московский князь умнее оказался и расторопней. Он послал послов с серебром на берега далёкого Босфора. На восстановление Святой Софии.
Император Иоанн Кантакузин, как раз сильно в деньгах нуждался, чтобы рассчитаться с турками. Да и Феогност пока не собирался умирать. Так и осталась ханская грамота пустой бумажкой на память о напрасно потраченных деньгах.
Когда умер Феогност, а в одночасье с ним и великий князь Симеон Иванович, Алексий уже сам взял дело в свои руки. В Орде у него была сильная рука, в Царьграде тоже уже заранее всё приготовил. Вернулся в прошлом году в Москву в силе и славе митрополитом. Да ещё с грамотой, по которой местом его пребывания официально указан Владимир, а не Киев, как доселе.
Только ни он, ни нынешний московский князь Иван Иванович, не забывали суздальских намерений. Было ясно, что Константин Васильевич их не оставит. Тем более, что он стал искать союзников. Три года назад женил сына Бориса на дочери литовского князя Ольгерда Аграфене. А тот ведь тоже спит и видит поставить над Русью своего митрополита.
Вслед за княжеством росла и богатела суздальская епархия. Строились храмы, появлялись монастыри. Не могло не насторожить москвичей и её растущее влияние в мордовских землях. Потому, когда стали крепнуть слухи о якобы появившемся возле Мохши неизвестном монастыре, было решено разобраться, откуда там ноги растут.
XXXII. Князья и митрополиты
У Симона была с собой грамота митрополита. С ней он мог спокойно обратиться за помощью к эмиру, в случае обнаружения какого церковного нестроения, требовавшего вмешательства светских властей. Об этом мне сказал Злат. Зачем понадобилась вся эта затея с переодеванием и тайным проникновением в обитель? Я так прямо и спросил.
Инок задумался. Видно было, что он колеблется и не решается посвятить меня во всю подоплёку своего замысла. Заметив это, Злат решительно спустил его на грешную землю:
Если ты хочешь, чтобы они тебе помогли, то расскажи им всё. Это будет на пользу дела.
Меньше всего я ожидал услышать в этих далёких лесах, полных колдунов и страшных сказок, те самые истории, что мне рассказывал по пути в Константинополь Киприан. Что могло связывать чудесный город на Золотым Рогом, священную гору монахов Афон, хитрого Савву с его священным миром, сербским королём и самозваными патриархами с этим затерянным в глуши городом, над крышами которого раздавался призыв муэдзинов, а в окрестных урочищах язычники молились древним богам?
Патриарший посланник, в свите которого я приехал в царство Золотой Орды, привёз на Русь известие о вступлении на кафедру нового патриарха Каллиста. Поставленный в русские митрополиты в прошлом году Алексий, вызывался в Царьград, где многое для него теперь могло сложиться по иному.
Только в далёком Константинополе всё зависело не от патриарха. Там всё вершил император.
Первым, кто это понял, а самое главное, сумел использовать к своей выгоде, был покойный князь Симеон Гордый. Его и прозвали так, во многом потому, что сумел он стать на Руси выше митрополита.
Раньше, кто был князь, а кто митрополит? Владыка стоял над всей Русью, над всеми князьями. Над теми, кто получал ярлыки в Орде, и теми, кто владел землями там, куда не дотягивалась её железная длань. Митрополитов назначали в далёком Царьграде, ярлыки им давали в Сарае. Не такие, как князьям. Православная церковь была под защитой древнего закона великого ЧингизханаЯсы. Освобождённые от даней и повинности, не подчинявшиеся никакой власти, кроме ханской, митрополиты имели право суда в своих владениях, как князья. Право это охранялось особой грамотой, выданной ханом. Любой эмир вставал на колени, когда брал её в руки.
Кто был по сравнению с митрополитом князь? Пусть даже великий? Обычный ордынский улусник, рискующий в один миг лишиться всего по одному ханскому желанию?
Власть, есть власть. Как не бывать на небе двух солнц, так на земле трудно ужиться двум правителям. Земная власть духовных владык всегда искушала, оказавшихся в её тени князей. Не раз они пытались использовать её в своих целях.
Когда, после Ногаева погрома, митрополит с двором перебрался из разорённого древнего Киева в залесский Владимир, вошедший здесь в силу князь Михаил Тверской замыслил, пользуясь случаем, прибрать церковную власть к своим рукам. Для чего попытался провести в митрополиты своего верного человека. Не вышло. Из Константинополя прислали своего кандидата. Петра из Галиции.
Михаилу бы смириться, а он затеял смуту среди архиреев, попытался пришлого митрополита сместить, обвинив в симонии и прочих грехах. Чем только нажил себе недоброжелателей. Недруг моего недругамой друг. В начавшейся вскоре схватке за великокняжеский ярлык Пётр поддержал московского князя Юрия.
Что не удалось Михаилу Тверскому, удалось Симеону Гордому.
Тот рассорился с митрополитом Феогностом из-за своих брачных дел. Развёлся со второй женой, женился на третьей. Дело его княжескоене на небесах вяжутся брачные узы правителей. Сплетаются они на грешной земле. Не по любви, а из политического расчёта. Брак с тверской княжной мыслился, как прекращение извечной борьбы Москвы с Тверью, ради такого многим можно поступиться. А тут митрополит со своими канонами. Упёрся и ни в какую. Ему и императоров ромейских в пример приводили, и так и эдак уговаривали.
Как это бывает в таких случаях, ссору великого князя с митрополитом сразу попытались использовать враги Москвы. Почуяли поживу и в Литве, где жило много православных, недосягаемых для ханских ярлыков, и в Суздале, где князь Константин Васильевич, уже набрал немалую силу. Литовцы стали зазывать Феогноста вернуться на покинутое место, в древний Киев. Суздальский князь повёз подарки в Ордухлопотать за назначение в преемники престарелому греку своего епископа.
Вот тогда ушлые люди и надоумили Симеона Ивановича, откуда ноги растут. Деньги и послов он отправил самому ромейскому императору. Большие деньги. Императорский суд не воды морскиезолото там не вниз, а вверх тянет. Сразу Феогност своё неисправимое рвение к канонам утратил. А сарайский епископ, вызванный в Константинополь, воротился на берега Итиля самым первым печальником и доброхотом московского князя пред лицом хана. Нужно ли к этому добавлять, что своим преемником Феогност назначил того, на кого показал князь Симеон Иванович. Алексия Бяконта. Крестника Ивана Калиты из московского боярского рода.
Так бы тому и быть, но свершилось всё по евангельскому предзнаменованию. Горе царству, которое разделится внутри себя. Всё дело в том, что в империи тогда было два императора. Уварятся в одном котле две бараньи головы?