Если сейчас начнёшь рассказывать, что хотел купить повыгоднее ладан, то боюсь, совсем утратишь доверие моих друзей.
Монах поднял перед собой руки, словно защищаясь и примирительно улыбнулся:
Думаю, они и так уже догадались, что меня погнала новость, привезённая патриаршими посланцами.
Новый патриарх? догадался я.
Симон кивнул:
Главное, победа Иоанна Палеолога. Ведь именно по его указке Феодорит получил поставление от Тырновского патриарха. Кантакузин, который безоговорочно поддерживал московского князя, теперь в монастыре. Вы, наверное уже слышали от Киприана, что в Болгарию из Константинополя отправлено посольство. Обе стороны ищут союза. Будут договариваться. А что это значит? Будут торговаться. Так вот, одним из пирожков на этом столе будет Русская епархия. Та её часть, что отводилась Феодориту. Хотят довести это дело до конца и передать её в подчинение болгарской церкви, с образованием отдельной митрополии. Взамен Тырновский патриарх признает главенство Константинопольского. Но и это не всё. Палеологу нужно показать Авиньону, что он всеми силами стремиться к выполнению Лионской унии. О подчинении Константинопольской церкви папе. В самой империи эту унию никак не удаётся насадить уже почти сто лет. Слишком много противников. Зато теперь можно сделать это в Галиции, Волыни и Литве.
Мне вспомнился Киприан. Он много говорил о том же самом. О вражде между православными и католиками, об унии, о том, как предают, торгуют верой и идут на сделки с самыми злейшими врагами. Киприан умел говорить и убеждать. В его устах все эти рассказы звучали, как предшествие конца света. Представляю, как эти слова разжигали пламя в сердцах единоверцев и соплеменников. Но, на меня они не производили ни малейшего впечатления. Что было мне, правоверному мусульманину, до дрязг между христианскими прелатами? Это было неинтересно даже христианину Мисаилу.
Ты прости меня, уважаемый Симон, но я так и не понял, зачем тебе переодеваться и идти в это место, будучи неузнанным.
Помнишь я упоминал про то, что Джанибек договорился с польским королём о передаче ему ярлыка на Галицию? Я тогда ещё жил в Львове, и у нас много про это говорили. Так вот. Я и мои очень осведомлённые друзья выяснили, что ни через одну заставу на границе не проезжало посольство из Золотой Орды. Не видели его и на дорогах, ведущих в Краков. Таких дорог мало и скрыть столь заметное дело, как посольство Джанибека, было невозможно. Тем не менее, переговоры состоялись, ярлык был получен. Кто всё это сделал? Посольство было тайным. Однако даже в этом случае оно не могло проехать через Львов, так чтобы мы не заметили. Значит ехали через Венгрию. Причём ездили несколько раз. Ведь нужно было везти ответ. Два года назад в Орду уже открыто ездил польский посол. Про это все знают. Его звали Ян Пакослав. Кто доставил ему дорожную грамоту? Без неё его никто не пропустил бы через границу. Значит есть у них нужные люди в Золотой Орде. Легче всего этим заниматься католическим монахам. Их, как священнослужителей, защищает древний татарский закон Яса. Всего за год до посольства Пакослава в Сарае учредили отдельную епархию францисканского ордена. Вот только Сарай от Польши и от Венгрии далеко. Между ним и границей, есть только одно место, где можно встретить католических монаховТана. Да и оттуда до Польши и Венгрии добираться долго. Кроме того, невозможно сделать это незаметно. Ехать много дней через степь, где весть далеко опережает путника. Зато легко можно пробраться незаметным через леса.
Теперь становилось понятно, почему Симон хочет нанести визит в обитель тайно.
Места здесь глухие, а, самое главное, можно сказать ничьи. Рязанский и сарайский епископы много лет спорили за Червлёный Яр, который лежал у Дона. С севера из-за Оки сюда подбиралась паства суздальской епархии. Но, досюда никто из них не добрался. В этих краях с древних времён народ жил по своему. Сидел в лесах, молился своим богам. Когда за ханским двором сорок лет назад стали приезжать мусульмане, было их немного, да и селились они исключительно в Мохши. Со временем настроили мечети, учредили школы, а когда Узбек объявил себя султаном и защитником веры, так и многие из его окружения перешли в ислам. Да и торговцам было куда сподручнее разбирать дела у местного кади. Мусульманское право для этого подходило лучше всего. Опять же бумагу какую составитьв лесах народ безписьменный.
Христиане здесь были больше из кипчаков и монголов, которые с ханом пришли. Правда не православные, а чаще из последователей патриарха Нестория. Русских здесь было мало. Да и то приезжие. Потому и не попали эти края ни в одну епархию.
А вот для монастыря это не помеха. Отшельников обычно уважают даже иноверцы. Не искушённые в тонкостях религии, они часто не делают различия между святыми людьми. Кочевники исправно подкармливают их творогом и мясом, которые у них всё равно некуда девать, осторожные лесники тоже на всякий случай задабривают непонятных колдунов приношениями. В общем, с голода умереть не дадут.
По Дону, в Червлёном Яре ещё во времена Феогноста были монастыри и со своим крепким хозяйством. Доход имели изрядный. Неспроста архиреи за те края грызлись. Только, когда хан Джанибек обложил налогами церковных людей, оставив освобождение только для священнослужителей, многие из тех, кто укрывался под монастырской сенью от податей, ушли на собственный кошт. Доходы сразу сильно упали. Потом чума весь Червлёный Яр выкосила. Сейчас там не осталось ни одного монастыря.
Получалось, что нет места для тайного убежища по пути из Польши или Венгрии к Итилю через леса, чем эта обитель возле Мохши. Если, конечно, она есть на самом деле. Какие-то отшельники, конечно, жили. Там в лесу, ещё с неведомых прежних времён понарыто в горе всяких пещер. Вот их и облюбовали искатели иноческого подвига. Так уж повелось, ещё от отцов монашества, что для истинного отшельника нет места лучше, чем пустыня или пещера. На Руси ведь первые иноки, ещё от крещения равноапостольным князем Владимиром, тоже в пещерах спасались. Обитель их так и зовётся по сей день Киево-Печерская. Сейчас возле Нижнего Новгорода свой монастырь в пещерах образовался. Да и в Червлёном Яру многие рыли себе убежища от греховного мира в земле. В иных землях то же самое. Сербский патриарх так и вообще именуется Печский. Пещерный значит.
Илгизар про этих отшельников знает, добавил к рассказу инока доезжачий, Говорит их там немало. Только в городе они почти не появляются. Ещё с прежних времён по базарам слухи ходили, что туда вот от этого самого дворца, где мы сидим, ход прорыт. По приказу Баялуни. То ли колдовством она в этих подземельях занималась, то ли сокровища спрятала. Кто во что горазд.
Так может и сосуд тот самый, не в могиле спрятан, а в этом подземелье? пришла вдруг мысль в мою голову.
Вот завтра сам и посмотришь, засмеялся старый псарь, Ты будешь божьим людям ладан предлагать. Они навряд его купят, хотя кто их знает. Твоя задача получше их разговорить. И подольше. Говорить будешь по-гречески. Если никто не понимает, сошлись, что по-кипчакски плохо разумеешь и попроси помочь Мисаила. Думаю, кто вы такие они прекрасно знают. Знают и то, что вы по-русски не понимаете. Потому опасаться не будут. А он (кивнул на Симона) будет слушать. Он понимает. Ну и ты Мисаил, держи ухо востро. Слыхал, что говорено, про монахов или королевских посланцев? Они тоже могут промеж собой что чирикнуть. Ты же латынь знаешь, если что?
Мисаил кивнул.
Вот и хорошо. Главное вида не подавай, что знаешь.
Злат немного подумал и неожиданно подмигнул мне:
Знаю я человека, который и в Львове, и в Сарае часто бывает. Понял о ком говорю?
Авахав?
Он самый. Теперь понял, почему я тебя к этому делу подвязал? Помнишь, откуда те невольники в Чембало приплыли? Продавец которых почему-то в Тане сидел? Авахава в последний раз видели на волынской дороге. Он ведь не зря спешил. Что-то затевается. Про Цареградские дела он знать не мог. Что может искать этот прохиндей в Галиции? Ты ведь из этих краёв?
Там сейчас всё вертится вокруг принятия католичеством Корибутом, подумав, ответил Симон, Ведь с этого времени он оказывается под покровительством папы. А это уже всё ставит с ног на голову. Ведь венгры, поляки, рыцаривсе они воевали Литву с благословения святого престола. Тут тебе и призыв к защите веры, крестовому походу, отпущение грехов. Теперь всё. Литовский князьпримерный сын матери-церкви. Тевтонским рыцарям ещё есть к чему придраться: Ольгерд католичества не принимал. А вот польский король теперь оказывается, как рак на мели. Он ведь у поганого царя ярлык взял, получается едва не подданным себя признал. Как это в писании: поклонился, чтобы царство получить? Да ещё дань платит. Думаю, Корибут в первом же послании не преминул об этом его святейшеству донести. А уж, коли папе посулили всю Литву под его руку привести
Только вряд ли Авахаву до этого дело есть. покачал головой Злат, Он купец сурожский, его рынок в Орде. А вот ежели между польским Казимиром и татарами был против Литвы союз, то он теперь дымит и искры сыпет. Если Авахав ко всему этому был причастен, то ему самое время лететь во Львов, загня хвост. Я вот что думаю. Этот самый Пакослав, что к хану ездил, он по дороге со многими эмирами встречался. И кто их знает, о чём они там договаривались. Там ведь у границы многие недовольны. Их в последнее время не раз били в венгерских землях. А от хана помощи так и не пришло. Теперь все земли за Днестром Людовику Венгерскому присягнули. Кто в наши степи отошёл, а ведь кто и молдавскому князю служить остался. Улуснику венгерскому. Продали же в Чембало без ведома хана татарских невольников. Скорее всего тех самых пленных, что к венграм недавно попали.
Доезжачий долго молча думал и вдруг спросил монаха:
Ты на венгерском разумеешь?
Тот кивнул, в некотором недоумении.
Слушай завтра внимательно. В этих лесах ведь полно венгров живёт. Издревле.
Когда мы уже собирались спать, ко мне подошёл Туртас.
Ты завтра будешь забирать ладан из вещей брата? Я хочу на его сапоги глянуть. Когда он в обители был, дядя его след вынул. Что-то там по своему заговорить хотел. Чтобы дорогу обратно к нему не нашёл. Воском залил. Оказалось, так и лежал до сих пор в укромном месте. Я его выпросил. Хочу завтра сравнить с теми сапогами, что остались.
Услышав наш разговор, доезжачий усмехнулся:
Вот так у нас всё. Следов полно, да все запечатанные.
XXXIV. Печа наручадская
Гора, к которой мы направлялись, была хорошо видна из Мохши. До неё вполне можно было успеть дойти пешком туда и обратно между утренним и полуденным намазами. Конечно, солидному заморскому купцу даже на такое недальнее расстояние пристало ездить верхом, поэтому доезжачий подобрал нам подходящих лошадок. Две получше, для меня и Мисаила и мерина попроще для Симона, изображавшего слугу.
Хоть монах и был ростом с Симбу, но ему не доставало крепости и стати, потому одеяние было немного великовато. Злат, придирчиво осмотрев его со всех сторон, махнул рукой: «Сойдёт».
Уже, когда выехали из ворот, с нами навязался и Баркук. Он с самого начала просился, чтобы его взяли посмотреть пещеры, согласен был даже бежать всю дорогу, держась за стремя. Вот я, увидев его огорчённое лицо, и сжалился.
Когда накладывали в мешочек ладан из вещей Омара, Туртас примерил восковой слёпок к сапогам. Он не совпал ни с одной подошвой.
Видно твой брат берёг хорошую обувь и для ходьбы по округе одевал, что поплоше. Лишний раз подтверждается, что в последний раз он отправился за город.
Стоявший рядом Злат ещё раз внимательно осмотрел сапоги Омара.
Твой брат знал толк в обуви. Видно, что сапожника выбирал самого искусного. По мерке шил. Потому и берёг. А вот сапоги, которые здесь за город надевал, явно уже готовыми купил. Видишь, на сколько они были больше? Твоему брату приходилось не меньше двух локтей онучей наматывать, чтобы на ноге не болтались. Попрел знатно по летней жаре.
Слепок действительно был значительно шире, чем сапоги Омара. И длиннее больше чем на палец.
Брат был жадноват, но эта черта никогда не переходила у него в бережливость. Особенно в одежде. Хотя по отношению к ней и Омару вернее было слово наряды. Он любил красоваться. Шёлковые халаты, шитые золотом кушаки с кистями, шапки отороченные драгоценным мехом и сапоги из лучшего сафьяна были предметом его самой искренней любви. Здесь он не знал чувства меры. Даже отправляясь в путь или на отдалённый склад, где-нибудь у затерянной в камыше пристани, брат наряжался, как для визита в султанский дворец. Скрепя сердце прикрывая всё это великолепие дорожным плащом от грязи и пыли. Но и сам этот плащ непременно был из тонкой крашеной шерсти с затейливой вышивкой по краям.
Весть о том, что в этих далёких северных лесах даже Омар изменил своим привычкам, меня позабавила. Хотя, достаточно было лишь раз сунуться в шёлковом халате в здешние заросли, чтобы убедитьсяглавное достоинство одежды для этих мест, её крепость. Я даже пожалел, что не расспросил в лесной обители, как был одет брат. Хотя теперь я точно знаю, что сапоги он выбрал попроще.
Этими мыслями я поделился с доезжачим. Он сдержанно улыбнулся, вежливо давая понять, что оценил мою насмешку и неожиданно посочувствовал:
В еде твой брат был столь же привередлив? Тогда ему было нелегко привыкать к здешней пище.
До сих пор я не уделал много внимания в описанию еды. В этом просто не было необходимости. И вот настал час, когда требуется наверстать это упущение. Потому что, как говаривал многоучёный Илгизар из Мохши, великий мастер выражать неизвестное через известное: «Не нужно пренебрегать ни одной, даже самой, на первый взгляд незначительной вещью. На дороге жизни можно найти ответ на любой вопроснужно только внимательно смотреть под ноги». Кто знает, если бы не разговоры о еде, писал ли я сейчас эти строки?
Пища жителей улуса Берке действительно несколько непривычна для обитателя изнеженного Каира. В этом нет ничего удивительного. Многое из того, что наполняет прилавки наших базаров, здесь просто не произрастает. Зато здесь в изобилии имеется то, что в других местах является лакомством. Скажите кому-нибудь на каирском базаре, что мясо это пища бедняков. Над вами в лучшем случае посмеются. А пастухи огромных стад на просторе Великой Степи бывает месяцами не видят ничего, кроме баранины или конины, и радуются, как лакомству хлебной лепёшке.
Когда я только ступил на землю улуса Берке (я называю его так на наш лад, хотя сами жители говорят улус Джучи), то моим первым открытием была великолепная здешняя рыба. Когда была возможность, я непременно заказывал блюдо из неё и мало обращал внимание на остальное. Меня даже не порадовало угощение из арабских кушаний, которыми меня потчевал добросердечный дядюшка Касриэль.
Уже по пути через Великую Степь я волей-неволей познакомился с пищей её обитателей. Она не отличалась разнообразием и могла удручить самого непритязательного человека. Ибо состояла повсеместно из проса и мяса. Причём не поровну. Там, где было больше просаели, в основном просо. Где мясамясо. Одинаково и богатые и бедные. Мясо варили или жарили на углях. Из проса варили мутную похлёбку или густую кашу. Конечно у обладателей стад не было недостатка в молоке и твороге. Мне рассказывали, что здесь даже делают из молока кобылиц хмельной напиток, но мне так и не довелось его попробовать.
Однако я буду несправедлив к пище Великой Степи, если не расскажу о кушанье, которое действительно меня удивило и запомнилось. Однажды, когда мы уже оставили корабль и пробирались в сторону Мохши, ведомыми только нашему спутнику тропами, на одном из привалов мы замешкались и решили уже остаться здесь до ночи. Костёр, на котором мы готовили свой немудрёный обед, был обложен дикими камнями, которые сильно раскалились. Вот тогда сотник, узнав, что мы никуда не трогаемся, приказал резать барана. Меня тогда удивила подобная поспешность. Мы ведь только пообедали, ужин ещё не скоро. А мясо жарится быстро. Что мы будем вечером холодную баранину есть?
Между тем тушу освежевали, порубили, промыли внутренности. Я заметил, что всё это время нукеры, старательно жгли костёр, подвинув камни в его середину. Потом мясо сложили в баранью шкуру вместе с раскалёнными камнями и старательно её завязали. Когда вечером мы попробовали, что получилось, то восхищению моему не было предела. Это мясо свело бы с ума самого требовательного завсегдатая лучших каирских харчевен. Да что харчевен. Гости на пышном пиру у любой знатной особы, позабыли бы о других изысканных лакомствах и утончённой беседе с сотрапезниками. А всего то обычная баранина.
По приезде в Мохши всё переменилось. После суровой и простой пищи Великой Степи здесь нас встретил совсем другой мир. Я прожил долгую жизнь, много где побывал, много что повидал. Однако, положив руку на сердце и ни на миг не покривив душой, скажу: никогда, ни до ни после я не ел такого вкусного хлеба, как в Мохши. Видимо тамошняя земля придаёт злакам особенный вкус. Кроме великолепных пшеничных лепёшек, здесь были ржаные с необычным вкусом. А ещё здешние мастера пекли удивительные хлебы из теста, которое они выстаивали на дрожжах.