Фалмут, уже успевший просмотреть статью, оборвал бессвязную речь возбужденного секретаря.
«Во что верят Четверо благочестивых», прочитал он. И где же тут признание в неудаче?
Посередине колонки, я отметил абзац Вот! и молодой человек ткнул в страницу дрожащим пальцем.
Мы не допускаем случайностей, стал читать детектив, если случится хоть один сбой, если хоть что-то из того, что мы обещали, пойдет не так, мы признаем неудачу. Мы настолько уверены в том, что цель нашего существованияпретворение в жизнь великого замысла, мы настолько убеждены, что являемся необходимыми инструментами в руках божественного провидения, что не смеем ради великой цели идти на неоправданный риск. Поэтому крайне важно, чтобы исполнению каждой казни предшествовали определенные заранее оговоренные действия, которые должны быть выполнены полностью и в точном соответствии с планом. Например, мы считаем необходимым доставить последнее предупреждение сэру Филиппу Рамону и, чтобы сделать предупреждение это более внушительным, доставить его должен кто-то из нас лично. Мы сделали все, чтобы этот пункт нашего плана был приведен в исполнение. Однако наши требования к самим себе настолько велики, что, если предупреждение это не будет передано сэру Филиппу в руки в соответствии с данным обещанием сегодня до восьми часов вечера, все наши приготовления окажутся напрасными, и нам придется отказаться от запланированной казни.
Детектив замолчал, каждая черточка его лица выражала разочарование.
Увидев ваше возбуждение, сэр, я решил, что вы нашли что-то новое. Все это я уже читал. Копия статьи была прислана в Скотленд-Ярд, как только ее получили.
Секретарь взволнованно ударил кулаком по столу.
Разве вы не видите? запальчиво выкрикнул он. Разве не видите, что больше нет надобности защищать сэра Филиппа, что его можно больше не использовать как приманку, что мы вообще можем вздохнуть спокойно, если считаем этих людей Посмотрите на часы
Детектив быстрым движением вынул из кармана часы, посмотрел на циферблат и присвистнул.
Черт возьми, половина девятого! изумленно пробормотал он, и все трое на какое-то время замерли, осмысливая важность этого открытия.
Тишину нарушил сэр Филипп.
А если это уловка, чтобы усыпить нашу бдительность, дрожь в голосе выдала охватившее его волнение.
Не думаю, медленно произнес детектив. Я даже уверен, что это не так, и ослаблять охрану не стану Но я верю в благородство этих людей Не знаю, почему я так говорю, ведь я имею дело с преступниками последние двадцать пять лет и никогда не верил даже лучшим из них. Но почему-то я не могу не верить этим людям. Если у них не вышло доставить вам свое послание, больше они нас не побеспокоят.
Рамон напряженной походкой прошелся по кабинету.
Хотел бы и я в это верить, пробормотал он. Мне бы вашу уверенность!
Стук в дверь.
Срочная телеграмма для сэра Филиппа, доложил седой служитель.
Министр протянул руку, но детектив опередил его.
Вспомните предупреждение Пинкертона, сэр, сказал он и вскрыл коричневый конверт.
«Только что получили телеграмму, отправленную с Чаринг-Кросс в 7:52. Начинается словами: Последнее предупреждение министру иностранных дел доставлено. Подписано: Четверо благочестивых. Это правда? Редактор Мегафона».
Что это значит? в полном недоумении произнес Фалмут, прочитав телеграмму.
Это значит, дорогой мистер Фалмут, сердито воскликнул сэр Филипп, что ваша благородная «Четверка» не более чем группка лжецов и хвастунов, да к тому же еще и убийц. И еще, я надеюсь, это означает, что вы наконец оставите свою смехотворную веру в их честность.
Детектив не ответил, но по лицу его прошла тень, он задумчиво прикусил губу.
После того как я ушел, сюда никто не входил? спросил он.
Никто.
И вы не видели никого кроме вашего секретаря и меня?
Совершенно верно. Ни одна живая душа не разговаривала со мной и не приближалась на дюжину ярдов, категорически ответил Рамон.
Фалмут сокрушенно покачал головой.
Что ж я как же так пробормотал он и двинулся к двери.
Тут сэр Филипп вспомнил о доверенном ему конверте.
Не забудьте свой драгоценный документ, сказал он, выдвигая ящик, и бросил конверт на стол.
Детектив удивленно обернулся.
Что это? спросил он, глядя на конверт.
Вы, надо полагать, слишком ошеломлены тем, что ваша оценка моих преследователей оказалась завышенной? сказал сэр Филипп и подчеркнуто сухо добавил: Я буду просить комиссара прислать мне другого офицера, который лучше разбирается в преступниках и который не верит, как малое дитя, в благородство хладнокровных убийц.
Сэр, вы можете поступать так, как посчитаете нужным, ничуть не смутился Фалмут. Я лишь вздохну спокойнее, сложив с себя эти обязанности. А что касается моей пригодности к данной работе, то, поверьте, у меня нет более строгого судьи, чем я сам. Но меня больше интересует, что вы имели в виду, говоря, что у вас находятся какие-то мои документы.
Министр иностранных дел пристально посмотрел на невозмутимое лицо офицера полиции.
Я имею в виду тот конверт, сэр, резко сказал он, который вы перед отъездом, вернувшись, оставили у меня.
Детектив от удивления на какое-то время лишился дара речи.
Я не воз-вра-щал-ся, наконец произнес он напряженным голосом. Я не оставлял вам никаких бумаг. Он взял со стола конверт, надорвал край. Внутри оказался еще один конверт. Увидев серо-зеленый уголок, сыщик воскликнул:
Это послание от «Четверки»!
Министр, бледнея, попятился.
А доставил его пролепетал он.
Один из «Четверых благочестивых», безжалостно закончил Фалмут. Они выполнили свое обещание.
Он быстро шагнул за дверь в приемную, жестом подозвал к себе переодетого в штатское офицера, дежурившего у внешней двери.
Вы помните, как я выходил? спросил он.
Да, сэр Оба раза.
Оба раза, значит, да? едко произнес Фалмут. И как же я выглядел во второй раз?
Его подчиненный часто заморгал, удивленный подобным вопросом.
Как обычно, сэр, неуверенно произнес он.
Во что я был одет?
Констебль заколебался.
В длинный пыльник.
И на мне были защитные очки, надо полагать?
Да, сэр.
Я так и думал, прорычал Фалмут, раздувая ноздри, и бросился по мраморной лестнице вниз в вестибюль. Там дежурили четыре офицера, которые при его появлении вытянулись и отдали ему честь.
Вы видели, как я выходил? спросил он сержанта, главного из четырех.
Да, сэр, оба раза, ответил офицер.
Черт бы побрал эти ваши «оба раза»! заскрежетал зубами Фалмут. Через сколько я вернулся, когда ушел в первый раз?
Через пять минут, сэр, ошеломленно ответил офицер.
«Дали себе время подготовиться», подумал Фалмут, а вслух сказал:
Я приехал на автомобиле?
Да, сэр.
Ага! надежда затрепетала в груди детектива. А вы не заметили номера? спросил он, и сердце его замерло в ожидании ответа.
Заметил.
Детектив едва сдержался, чтобы не обнять невозмутимого офицера.
Прекрасно Какой был номер?
А17164.
Фалмут торопливо записал номер в блокнот.
Джексон, позвал он, и один из переодетых офицеров сделал шаг вперед и отсалютовал. Срочно отправляйтесь в Скотленд-Ярд и узнайте, на кого зарегистрирован этот номер. Когда выясните, найдите владельца, пусть расскажет, где был и чем занимался в это время. Если возникнет необходимость, возьмите его под стражу.
После этого Фалмут вернулся в кабинет сэра Филиппа. Министр все так же взволнованно расхаживал по комнате. Секретарь нервно барабанил пальцами по столу, письмо оставалось нераспечатанным.
Как я и думал, стал объяснять Фалмут, человек, которого вы видели, был один из «Четверки», ряженный под меня. Время он подобрал исключительно точно. Даже моих людей сумел провести! Им удалось найти автомобиль точно такой же конструкции и цвета, как у меня. Дождавшись подходящего времени, они приехали на Даунинг-стрит через несколько минут после того, как уехал я. У нас есть последний шанс поймать голубчика: по счастью, дежурный сержант заметил номер автомобиля, и, возможно, нам удастся по нему вычислить Что вам?
В двери появился служитель.
Вас хочет видеть детектив Джексон, сэр.
Фалмуту пришлось снова спуститься в вестибюль.
Прошу прощения, сэр, сказал Джексон, отдав честь, но не могла ли с этим номером произойти какая-нибудь ошибка?
А в чем дело? напряженно спросил детектив.
Видите ли, сказал офицер, номер А17164 зарегистрирован на вас.
Глава VIII. Записная книжка
Последнее предупреждение было изложено кратко и по существу:
«Мы даем Вам срок до завтрашнего вечера, чтобы пересмотреть свою позицию в отношении законопроекта об экстрадиции. Если к шести часам в газетах не появится сообщения о том, что Вы отозвали данный законопроект, у нас не останется другого выбора, кроме как исполнить данное нами обещание. Вы умрете в восемь часов вечера. К Вашему сведению прилагаем краткий перечень секретных мер, подготовленных полицией для обеспечения Вашей безопасности завтра.
(Подписано) Четверо благочестивых».
Сэр Филипп прочитал послание, не дрогнув. Просмотрел он и второй листок, на котором необычным иностранным почерком были перечислены подробности завтрашней операции, которые полиция в целях безопасности не решилась зафиксировать в письменном виде.
Где-то происходит утечка информации, сказал он, и двое встревоженных стражей увидели, что лицо человека, которого они были призваны защитить, посерело и поникло.
Только четыре человека знали эти подробности, тихо сказал детектив, и я даю голову на отсечение, что ни комиссар, ни я не имеем к этому отношения.
Я тоже! в сильном волнении воскликнул секретарь.
Сэр Филипп, пожав плечами, устало рассмеялся.
Какая разница?.. Они все знают, сказал он. Каким чудом они разведали тайну, я не знаю да и знать не хочу. Вопрос в том, могу ли я рассчитывать на защиту завтра в восемь вечера?
Фалмут стиснул зубы.
Завтра вы либо выйдете отсюда живым, либо им придется убить двоих! И глаза мужчины сверкнули так, что стало понятно: иному не бывать.
Весть о том, что видный политик получил еще одно послание, разнеслась по столице к десяти часам вечера. Об этом говорили в клубах и театрах, в антрактах люди с серьезными лицами обсуждали нависшую над Рамоном опасность. Палата общин кипела и бурлила от волнения. В надежде увидеть министра иностранных дел здесь собрались почти все члены парламента. Но после перерыва на обед выяснилось, что сэр Филипп сегодня вечером не имеет намерения показываться.
Могу ли я спросить достопочтенного премьер-министра, входит ли в планы правительства Его Величества продолжать рассмотрение законопроекта об экстрадиции политических преступников, спросил депутат от Западного Дептфорда, и не находит ли целесообразным министр иностранных дел, в свете чрезвычайных обстоятельств, вызванных этим законопроектом, отложить внедрение этой меры?
Депутаты зашумели, послышались выкрики: «Правильно!», «Ответьте!», и премьер министр медленно встал, с некоторым удивлением глядя на спрашивавшего.
Мне не известны обстоятельства, заставившие бы моего уважаемого друга, который, к сожалению, сегодня отсутствует, отказаться от его намерения вынести завтра на второе чтение данный законопроект, заявил он и сел.
Что это он так улыбался? тихо спросил депутат от Западного Дептфорда у своего соседа.
Волнуется просто, со знанием дела ответил тот. Чертовски волнуется. Сегодня я разговаривал с одним знакомым из кабинета, и он рассказал мне, что старик совершенно не понимает, что теперь делать. «Уж поверьте, сказал он, из-за этого дела о Четверке благочестивых премьер просто места себе не находит», и многоуважаемый депутат замолчал, давая возможность собеседнику в полной мере оценить степень его осведомленности.
Я попытался убедить Рамона отказаться от законопроекта, тем временем продолжал премьер, но он остался непреклонен. А страшнее всего то, что он, похоже, не сомневается в серьезности намерений этих людей.
Это чудовищно! возмутился министр колоний. Просто непостижимо, как подобное может происходить. Это же подрывает все устои человечества, сводит на нет все достижения цивилизации!
Все это, я бы сказал, достаточно романтично, ответил флегматичный премьер, да и позиция этих «Четырех» вполне логична. Подумайте, какая огромная силадобрая ли, злая личасто бывает сосредоточена в руках одного человека: капиталист, контролирующий мировые рынки; перекупщик, придерживающий хлопок или пшеницу в то время, как мельницы простаивают без дела, а люди голодают; тираны, деспоты, держащие в своих руках судьбы целых народов А теперь подумайте о четверых людях, никому не известных, которые как призраки скитаются по свету, выносят приговор и казнят капиталиста, перекупщика, тирана Борются со злом, неподвластным закону. Мы, те из нас, кто больше склонен к идеалистическому мировоззрению, считаем: Бог им судья. Эти люди присвоили себе божественное право вершить высший суд. Если нам удастся их поймать, смерть этих людей не будет романтичной, они расстанутся с жизнью самым обычным способом в небольшом здании в Пентонвилле, и мир так никогда и не узнает, каких великих художников потерял.
Но как же Рамон?
Премьер улыбнулся.
Тут, я думаю, эти люди переоценили свои силы. Если бы они хотели сначала нанести удар, а потом объявить, какие преследуют цели, я почти не сомневаюсь, что Рамон был бы уже мертв. Но они заранее предупредили нас о своих планах и повторяли предупреждение многократно, всякий раз открывая свои карты. Мне ничего не известно о мерах, которые предпринимает полиция, но я совершенно уверен, что завтра подобраться к Рамону ближе чем на дюжину ярдов, будет сложнее, нежели какому-нибудь сибирскому каторжнику попасть на обед к царю.
И Рамон не собирается отзывать законопроект? поинтересовался министр колоний.
Премьер покачал головой:
Однозначно, нет.
Тут в переднем ряду поднялся один из представителей оппозиции с предложением внести поправку в дополнение к последнему обсуждавшемуся законопроекту, на чем разговор о «Четверке» закончился.
Когда не осталось сомнений, что Рамон не приедет, зал заседаний стал быстро пустеть. Члены парламента собирались в курительной и кулуарах, чтобы обсудить дело, которое их занимало больше всего.
Рядом с Вестминстерским дворцом собралась огромная толпа лондонцев, надеющихся хоть вполглаза увидеть человека, чье имя было у всех на устах. Уличные торговцы продавали его портреты, у грязноватого, растрепанного вида людишек, торгующих дешевыми книжонками, описание «истинной» жизни и приключений «Четверых благочестивых» шло нарасхват, а бродячие певцы, включая в свой репертуар сочиненные на скорую руку куплеты, превозносили бесстрашие государственного деятеля, не побоявшегося угроз «трусливых иностранцев» и «смертельно опасных анархистов». В этих виршах сэра Филиппа хвалили главным образом за его стремление не позволить чужеземцам отбивать кусок хлеба у честных трудяг.
Все это изрядно забавляло Манфреда, который с Пуаккаром ехал по набережной Виктории. Немного не доехав до Вестминстера, они отпустили кеб и пошли пешком к Уайтхоллу.
По-моему, эти строки о «смертельно опасном чужеземном анархисте», который хочет лишить куска хлеба местных бездельников, особенно удачны, посмеиваясь, заметил Манфред. Оба мужчины были во фраках, а в петлице Пуаккара красовалась шелковая ленточка ордена Почетного легиона. Сомневаюсь, что Лондон так лихорадило со времен Чего?
Недобрая усмешка Пуаккара не укрылась от взгляда его товарища, и Манфред тоже улыбнулся.
Чего же?
Этот же вопрос я задал метрдотелю, медленно, как бы нехотя произнес Пуаккар. Он сравнил нынешнее возбуждение с жуткими ист-эндскими убийствами.
Манфред остановился и в ужасе посмотрел на спутника.
Боже правый! сдавленным голосом воскликнул он. Мне никогда не приходило в голову, что нас могут сравнивать с ним!
Они двинулись дальше.
Это неизменная часть неискоренимой пошлости, невозмутимо продолжил Пуаккар. Даже Де Квинси ничему не научил англичан. Здесь у бога справедливости есть только один пророк, и живет он в казенном доме в Ланкашире. Это ученик и ревностный последователь незабвенного Марвуда, чью систему он значительно развил и улучшил.