Ну это вы уж, пожалуй, чересчур, смущенно заулыбался Доставнин и неожиданно лихо закинул ногу на ногу, совсем как режиссер минуту назад. Колотов с глупым видом уставился на начальника. Доставнин кашлянул и ногу убрал.
Андрей Владимирович снимает кино про будни уголовного розыска, сказал Доставнин. Чтобы все было как в жизни, он хочет воспользоваться на некоторое время нашим зданием.
Киноважнейшее из искусств, сказал Колотов.
Ладно, Доставнин махнул пальцами, иди работай. К концу дня напиши подробный рапорт о задержании, и особенно подробно о причинах ранения Зотова.
Колотов, довольный, развернулся и направился к двери.
Погодите, остановил его режиссер. Он подошел к оперативнику, несколько мгновений смотрел ему в глаза, потом произнес смачно:Сволочь! И резко от бедра ударил Колотова в живот.
Но тренированный Колотов оказался быстрее, он почти машинально выставил блок, отвел в сторону коснувшуюся уже его пиджака руку, жестко ухватил ее за кисть и крутанул снизу вверх. Капаров вскрикнул тускло и обреченно и согнулся, будто решил истово кланяться Доставнину за хорошее его отношение. А Колотов уже по инерции взял руку режиссера на излом, ухватил его голову за волосы и со словами: «Что ж ты делаешь, гад!»придавил растерзанного кинематографиста к мягкой спинке кресла, стоящего в углу кабинета «Плохо, подумал Капаров. Что же мне так плохо-то?» Он вспомнил ее губы и ноги, ее сладкий, такой волнующий голос, вспомнил, как вчера держал ее за руку, уже чужую, холодную, и бил сам себя по щекам, каясь, а она мотала головой и вырывалась, вырывалась
Колотов почувствовал, как Капаров обмяк, ватной и податливой стала рука, голова отяжелела, и Колотову показалось, что он держит полузадушенного куренка, которого надо обезглавить к воскресному обеду, а этого он сделать никогда бы не смог. Он убрал руки, и Капаров рухнул в кресло.
С ума сошел, медведь?! брызгая слюной, заорал над ухом Доставнин. На багровом лбу его родничками бились синие жилки.
Не надо ссориться, все нормально, Капаров грузно поднимался. С силой массируя руку, он тряхнул красиво стриженной головой и улыбнулся. Все просто отлично. У вас замечательная реакция и почти актерская пластика. Я это сразу заметил и решил проверить на деле. Я беру вас сниматься, он хотел бодро, по-дружески ткнуть Колотова в плечо, но пошевелил бровями и передумал. Проверка, повторил он.
Ну и методы, заметил Доставнин.
Вы большой профессионал, сказал Колотов.
У нас есть одна роль, продолжал режиссер. Прямо для вас. Я уже наметил актера, но вы будете достоверней. Я хочу правды, он вскинул голову, настоящей правды!
Да, да, Доставнин потрогал лоб, сейчас это очень важно.
Мне работать надо. Колотову уже все надоело, и он понемногу пятился к двери.
Я вас умоляю, режиссер приложил руки к груди и, сделав плаксивые глаза, посмотрел на Доставнина. Начальник не устоял: кинематографвеликая сила. Он приказал Колотову:
Поступаешь в распоряжение товарища режиссера. На какое-то время замкни свою группу на меня. Все.
Да я не могу, Колотов растерялся. Мне нельзя. У меня мениск, я корью болел
Просторный кабинет на первом этаже, где располагались розыскники ГАИ, на несколько дней отдали киношникам. Они там не стали почти ничего менятьвсе должно быть как в жизни, только вместо маленького портрета Дзержинского повесили большой, а на противоположную стену портрет Ленинатоже большой. Гаишники кабинет оставили стерильно чистым, как и полагается дисциплинированным работникам, а Капаров, наоборот, оглядев помещение, распорядился набросать на столы бумаги, папки, скрепки, вымытые пепельницы наполнить окурками, а шторы и вовсе велел снятьдля большей сухости кадра.
Достоверно? спросил он Колотова, показывая ему кабинет.
Вам видней, дипломатично ответил Колотов.
Я хотел, чтобы вам было видней, настаивал режиссер.
А мне все видно, отозвался Колотов. Здесь светло.
Н-да, неопределенно заметил Капаров. Ну, хорошо, он подозвал ассистента, вертлявого парня в мешковатой куртке, взял у него розовую папку. Вот сценарий, вот ваш герой, ваш текст, он раскрыл папку. Ваша роль эпизодическая, с основным действием почти не связана. Просто в одной из сцен герой картины входит в кабинет и застает там своего коллегу, то есть вас, за допросом жулика, угнавшего автомобиль. Жулик не хочет сознаваться и называть сообщников, а вы его раскалываете. Понятно? Читайте. Я скоро приду.
Возбужденный, шумный, он вернулся через полчаса.
Ну как? спросил он, блеснув творческим зарядом в черных глазах.
Это неправда, Колотов отодвинул от себя сценарий.
Что значит неправда? опешил режиссер.
Мы так не говорим, сказал Колотов.
А как вы говорите? Творческий заряд в глазах Капарова растаял, появился нетворческий.
По-другому.
Точнее.
Ну, по-другому, и все, Колотов безнадежно заглядывал в открытую дверь. Там по коридору ходили счастливые коллеги.
У нас консультанты из центрального аппарата. Они что, дилетанты? В глазах режиссера появилось точно такое же выражение, как некоторое время назад, когда он задумывал ударить Колотова в живот.
Нет, конечно, устало ответил Колотов. Но все равно это неправда.
Что конкретно?
Ну вот смотрите, Колотов наклонился над папкой и зачитал:«Вы будете говорить или нет? Петров пристально и сурово посмотрел задержанному в глаза. Лучше признавайтесь сразу. Это в ваших интересах. Суд примет во внимание ваше чистосердечное признание и смягчит наказание. В противном случае ваша участь незавидная. Наш суд строг с теми, кто не хочет осознать своей вины»
Ну и что здесь неверного? Капаров с сочувствием учителя к нерадивому школьнику посмотрел на Колотова.
Да нет вроде все верно Колотов потрогал лоб, он почему-то был в испарине. Но неверно
Господи, режиссер вздохнул, а как бы сказали вы?
Колотов пожал плечами и посмотрел в окно. В «Волгу» быстро усаживались ребята из БХСС. Везет же людямработают.
Ну подумайте, вспомните, режиссер присел на краешек стола перед Колотовым. Как вы допрашиваете? Какие слова произносите? Каким тоном? Как это было в последний раз?
Колотов вспомнил, как он говорил с Питоном, а потом с Гуляем, вспомнил и усмехнулсяхорошо говорил, действенно.
Вспомнили? обрадовался Капаров, заметив тень усмешки на лице Колотова.
Колотов кивнул.
Сейчас попробую, сказал он и сосредоточился.
Ну, поторопил режиссер. Ну представьте, что я преступник.
Колотов встал, посмотрел на Капарова недобро, открыл рот, обнажив влажные крепкие зубы, и замер так, потом выдохнул и сказал:
Бриться надо каждый день, у вас щетина быстро растет.
Да? Режиссер испуганно вскинул руку к подбородку. Действительно. Замотался, не успел
Колотов сел и насупился.
Ну? опять занукал режиссер. Что же вы?
Колотов молчал и смотрел в окно. Режиссер потрогал еще раз щеки и встал.
Хорошо, он сунул руки в карманы, повел плечами, будто озяб. Это пока терпит. Съемку я назначил на послезавтра. Подумайте, как это можно сделать правдиво, запишите, и послезавтра встретимся. Идет?
Он все-таки исполнил свою мечту, поднялся в кабинет, заперся и накурился вволю. Повеселев, с удовольствием поработал с документамископилось много переписки. Потом съездил проверить засаду на Петровской. Оперативники играли с фасовщицей в «дурака» и тоже курили длинные иностранные сигареты. Никто не приходил и не звонилвпрочем, это и ожидалось. И только после этого поехал домой.
Маша и пятилетний Алешка смотрели программу «Время». Алешка очень любил эту программу, и вместо вечерней сказки он насыщался на ночь последними новостями.
Королева странно ходит, сказал он, не отрываясь от телевизора. Наверное, что-то у нее с ногами.
Подагра, сказал Колотов, снимая пиджак.
Вернее, остеохондроз, поправил Алешка.
Тебе видней, согласился Колотов.
Котлеты будешь? Маша поднялась и направилась на кухню.
Все равно, ответил Колотов и посмотрел ей вслед. Халат прилип к ее ногам. «Она тоже странно ходит, только сейчас заметил Колотов. Но до этого самого хондроза еще далекослишком молодая. А почему так ходит?»
Устала? спросил он, садясь за стол. Красная кухонная мебель утомляла глаза. Зачем он согласился ее покупать?
Есть немного, не глядя на Колотова, Маша расставляла тарелки. Косметику она смыла, и лицо казалось теперь очень бледным, особенно на фоне красной мебели. Все-таки зря они купили этот гарнитур. Маша села напротив. Стянутые назад волосы приподнимали тонкие выщипанные брови и придавали лицу слегка удивленное выражение.
Все боремся, она подула в чашку с чаем и сделала осторожный глоток. Шеф рассчитал наконец сегодня молекулярную цепочку волокна, а Похачев через полчаса уже докладывал директору института, что его гипотеза подтвердилась, хотя никакой гипотезы не было и в помине. Сочинил на ходу, но ему верят. И шеф опять на вторых ролях.
Бывает, сказал Колотов, жуя котлету.
А что у тебя? Маша скатала из хлебного мякиша шарик.
Работаем, ответил Колотов, добирая картошку.
Много дел? спросила Маша и придавила шарик, сделав из него маленькую лепешку.
Хватает, Колотов чувствовал, что не наелся, но котлет больше не хотел, они отдавали жиром. Спасибо. Очень вкусно.
Наши продули, сообщил Алешка, когда Колотов вошел в комнату.
Бывает, Колотов встал у окна, сладко потянулся. «Скорей бы лечь. Темнело. Беспорядочно зажигались точечки окон в соседних домах, заходящим солнцем слоисто высвечивались тучи. Ночью будет дождь. Наверное. А может быть, не будет».
Я пошел спать, сказал Алешка.
Молодец, похвалил Колотов и подумал: «Хороший мальчик, дисциплинированный. Только в кого такой белобрысый?»
С высоты своего третьего этажа он увидел во дворе белые «жигули», а возле машины красивую соседку Ирину. Что-то приятное шевельнулось в груди. Едет красивая Ирина по своим красивым делам. Неплохо было бы сейчас сесть к ней в теплый автомобиль, вдохнуть тонкий дурман французских духов, рассказать ей по дороге что-нибудь глупое и веселое, а потом завернуть в уютный, полутемный ресторан
Алешку отведи завтра в сад, Маша помыла посуду и вернулась в комнату. Я уйду очень рано.
С удовольствием, отозвался Колотов и со вздохом подумал, что опять не выспится, опять по пути надо будет отвечать на неожиданные Алешкины вопросы, на которые и ответов-то нет, радушно улыбаться толстой угрюмой воспитательнице.
Какой фильм сегодня? Колотов отошел от окна и уселся в кресло.
«Идущий следом».
Что-то интересное, я слышал, давай посмотрим.
Лучше концерт по первой, Маша закинула ногу на ногу, матово блеснула гладкая, тяжелая коленка.
«Поправилась, что ли?»подумал Колотов и уставился в телевизор.
Что-то томное и страдательное запел на экране курносый, чернявый певец. Он, как на ходулях, передвигался по сцене, делал волнообразные движения свободной от микрофона рукой и, наверное, думал, что он очень обаятельный.
Девки по нему с ума сходят, когда видят, констатировала Маша, удобней устраиваясь в кресле.
Я тоже, сказал Колотов.
Что тоже? не поняла Маша.
С ума схожу, когда вижу, ответил Колотов.
Очень остроумно, Маша вынула из кармана халата сигареты.
Не кури, пожалуйста, попросил Колотов.
Маша кинула пачку на журнальный столик, она скользнула по полированной поверхности и упала на пол. Поднимать ее никто не стал.
Алешке пальто надо на зиму, сказала Маша.
Купим, Колотов облокотился на столик и подпер голову кулаком.
Попроси своих бэхээсников, может быть, дубленочку достанут, добавила Маша.
Сделаем, Колотов нажал пальцем на правый глаз, и изображение на экране раздвоилось. Теперь певец пел дуэтом сам с собой. Но вот наконец певцы завершили страдания и, горделиво приосанившись, ушли за кулисы. Колотов отпустил защипавший глаз. На сцену вышли жизнерадостные ведущие. Две симпатичные дикторши и один диктор с лицом исполкомовского работника областного масштаба. Улыбка ему не шла, и трудно было поверить, что он на самом деле такой веселый. Одна из дикторш очень нравилась Колотову. Она появилась недавно и заметно отличалась от других. У нее были нежные, пухлые губы и длинные завлекательные глаза, Колотов видел такие лица в зарубежных, не совсем приличных журналах. Дикторши что-то прощебетали, а потом камеры показали зал. В зале стояли столики, на столиках настольные лампочки, бокалы на длинных ножках и бутылки боржоми. А за столами сидели мужчины и женщины в приличных костюмах и платьях. Зал выглядел уютным и праздничным. И Колотов представил, что вот он тоже сидит в дорогом костюме за одним из столов поближе к сцене, чуть усмешливо улыбается, перебрасывается незначащими словечками с соседями, потягивает боржоми, а может, чего и покрепче для поддержания тонуса и многозначительно переглядывается с красивой дикторшей. Встретив его взгляд, она невольно улыбается и опускает глаза. А потом, объявив номер, подходит к его столику, садится. «Привет», говорит она. «Привет», отвечает он и наливает чего-нибудь ей в бокал. Розовое платье у нее тонкое, облегающее, и ему приятно смотреть, как оно натягивается на бедре женщины, когда она аккуратно закидывает ногу на ногу. «Сегодня у авангардиста Матюшкина соберутся интересные люди, говорит она. Пойдем». «Конечно», отвечает он. «Тогда в одиннадцать у выхода со студии», говорит она, кивает ему, чуть прикрыв глаза, поднимается и идет на сцену. С соседних столов внимательно разглядывают Колотова. Но он не обращает ни на кого внимания. Пустое А потом у Матюшкинаразговоры, споры, смех, влажная духота, ощущение приподнятости. Он не стесняется, не робеет, он вполне нормально может держаться в любом обществе. Правда, острит немного тяжеловесно. Но это нравится А потом поиски такси под шутки провожающих, ее тихая, теплая квартирка И вообще, а если бы она была его женой? Он работает, она понимает. Она работает, он понимает. Вот наконец они вместе. Как хорошо им! И вокруг друзья, много друзей и добрых, и злых, и равнодушных. Но больше добрых, занятых своей творческой, нелегкой работой. Он занят своей работой, они своей, им есть о чем поговорить
Пойду мясо потушу на завтра, проговорила Маша и тяжело поднялась.
Колотов вздрогнул и с удивлением посмотрел на жену.
Да, да, сказал он. Конечно.
А на сцену уже вышла певица в балахонистом коротком платье и стала петь о том, как ей было хорошо, когда она была школьницей, и что она вообще так до сих пор и осталась школьницей, и что до самой смерти именно в этом состоянии она и будет пребывать. «Похоже на то», отметил Колотов, разглядывая недоразвитое лицо певицы.
На кухне что-то грохнуло, зазвенело металлически. Покатилась грузно по линолеуму то ли сковорода, то ли кастрюля.
Что случилось? громко спросил Колотов. Ответа не былоМаша, позвал он. Тишина. Раз, два, три, четыре, пять, сказал Колотов, я иду искать.
Он оторвался от кресла, пошлепал в великоватых, еще отцовских тапочках на кухню. На полу валялась опрокинутая кастрюля, бурыми комочками темнели рассыпавшиеся на линолеуме котлеты. Маша сидела у окна, отрешенно глядела на кастрюлю.
Ну что такое? Колотов нагнулся, поднял кастрюлю, поставил ее на стол, потом, не зная, что делать с котлетами, сел на корточки и стал их задумчиво разглядывать.
Понимаешь, котлеты упали, наконец едва слышно пробормотала Маша. Я их в холодильник, а они вырвались, и упали, и разбежались кто куда, как живые. Понимаешь, я хотела их в холодильник, а они разбежались, лицо у Маши сморщилось по-детски, и она заплакала, тихо, безнадежно, стараясь подавить плач пальцами, сжимающими горло.
И что страшного? мягко произнес Колотов, поднявшись. И бог с ними, с котлетами. Мы сейчас с тобой мясо тушеное сделаем. Я помогу, хочешь? он шагнул к Маше, протянул руку к ее голове, пошевелил пальцами в воздухе, колеблясь, и наконец погладил по волосам. Маша отпустила горло и уткнулась лицом в его ладони. Голова ее мелко подрагивала под колотовскими пальцами. Он непроизвольно убрал руку и подумал: «Женский цикл начался. Точно. Хотя раньше такой реакции не было».