Вы, наверное, давно тут живете и все и всех знаете, говорил я; вдруг она достала из брюк папиросы со спичками и закурила; вот это деревенская бабушка, лихо! Не подскажете, кому принадлежит избушка в здешнем лесу, похожая на вашу?
В ответмолчание.
Или как к ней пройти, а?.. Ну, извините.
Я вернулся к церкви на другом конце села, окруженной каменной оградой с кипарисами внутри, сел на лавку у ворот с висячим замком. Подождал и дождался: подъехал автомобиль, близнец моей «копейки», вышел батюшка в облачении и с потертым саквояжем, должно быть, ездил на требы.
Моему вопросу он не удивился, ответил обстоятельно:
Избушка эта находится в нашем Чистом лесу. Да, такое вот название, при прежней власти был он заповедником. В лесуточнее не могу сказать, поскольку никогда там не бывал. Кому она принадлежитзнаю.
Кому?
Сначала объясните причину ваших расспросов.
Батюшка, речь идет о жизни и смерти!.. начал я надрывно.
Он жестом остановил меня, вглядываясь мне в лицо светлыми слезящимися глазами.
Да, место подозрительное. Когда-то дом относился к лесничеству, а теперь принадлежит моему многолетнему врагу.
Многолетнему? переспросил я. Древней старухе из крайней избы?
Батюшка кивнул и присел на лавку у ворот, прижимая к груди саквояж бережно, как ребенка.
А как же заповедь о любви к врагам своим? запоздало удивился я.
К своим, подтвердил он. Но не к Божиим. Старуху зовут Марина Морава, а происхождение ее известно, наверное, только «органам». Наверное, из западных цыган.
Она привлекалась?
После войны, когда были запрещены аборты.
Понятно.
Морававдова лесника, после его смерти и официально работала лесничихой. Но давно уже на пенсии, а тот лесной дом, говорят, приобрела в частную собственность.
Там внутри восточная роскошь, драгоценный ковер, пахнет изысканными духами, пьют французское вино Но самое странное: как ее до сих пор не обчистили?
Мораву боятся, потому что считают колдуньей.
Я присвистнул.
А как считаете вы?
Батюшка улыбнулся застенчиво и перекрестился.
Может, так оно и есть. Я не силен в демонологии, но коли человек сам себя называет ворожеей Я не раз призывал ее покаяться, но слово мое слабое. Он встал, добавив на прощанье:Дорогу к лесному дому вам здесь никто не покажет. Ищите сами.
Как называется ваше село, отец я взглянул вопросительно.
Киприан. А село называется Чистый Ключ.
На пороге крайней избы сидел уже один котик и умывался, улыбался, зазывая гостей. А мне все мерещился прицельный взгляд в спину; я вздохнул свободно, только когда поднялся на холм и село вдруг осело в низине, оставив на земной поверхности раковину и якорькупол и крест.
По идее (прямаякратчайшее расстояние между двумя точкамидомами Моравы), крест является ориентиром, вход в чащугде-то напротив; но я имел дело с нечистой силой и немало покружился по опушкам, покуда в густом орешнике не наткнулся на свою «копейку»; стало полегче на душе, будто близкого друга встретил. Значит, слевасмутно припомнилосьметрах в пятидесяти, та самая травянистая тропка Юля оставила машину в некотором отдалениине хотела, чтоб ее заметил кто-то, имеющий отношение к лесной избушке? А сама-то она какое имела к ней отношение? Что связывало «культовую писательницу» с деревенской старухой? Фауст и Мефистофель, Юлия Глан и Моравааналогия как раз в духе ее очень литературных романов прекрасная дама в «Двуличном ангеле» продает душу демону за свидание с мертвым возлюбленным. Банальный сюжет оживляется сценами вакханалий в стиле пышных потаенных фресок Рафаэля; вообще у Юлии Глан заметна эволюция в сторону традиционных ценностей: от однополой любви к «нормальной», впрочем, отношения монаха и дамы, скорее, паранормальные
Так теоретизировал я с горя, бродя по опушке, стараясь думать о ней как об энергичном пробивном прозаике, иначе слишком уж больно А злосчастная тропка ускользала, прячась под папоротниками; от аромата ландышей дух захватывало наконецпрогал, как вход в зеленую пещеруи я заставил себя войти.
Минут через десять в древесных просветах, колыхаемых ветерком, показались бревна стен и я вышел к избушке с печной трубой (то был не бред мой, Господи, она существует!). Подошел, трясясь от холода, словно не майский сквознячок, а январский норд-ост пробирает до костей. На двери висит большой амбарный замок.
Кажется, ночью он лежал на комоде я выбежал с пустыми руками из открытого дома, забыв про все! И жуткий лес закружил. И кружил до самого ручья, над которым присел я, вконец измученный, напитьсяи вдруг заметил на руках кровь! Благодатный лопочущий ручеек вывел на пустынный проселок, далеек полустанку Чистый Ключ.
При солнечном свете логово Марины Моравы выглядело иначе, конечноне заколдованный замок с призраком, но для меня не менее зловеще. Оно имело своего покровителя, который зажег свечу, подлил в бокалы с вином зелье, поиграл с люком погреба и запер дверь. А может, и унес ножнаверняка, он оставался на ковре! нож с моими отпечатками пальцев (я забыл про отпечатки, увидев монстра в окне). Опустившись на осевший в землю валунчик, служивший порогом, я задумался.
Покровский прав: ничего нельзя было трогать, открывать, закрывать, уносить и т. п., если на меня хотят повесить преступление. Или действовали двое, в символическом ключе как они там смеялись в «Русском Логосе»: демон-искуситель, вложивший мне в руку ножАнгел-хранитель, уничтожающий улики против меня. Я рассмеялся безумным смехомтем самым, гоголевским, сквозь слезывскочил, обогнул угол избы и заглянул в окошко.
Долго смотрел, прижавшись лицом к железной решетке, но детали расплывались в сумеречном заоконном пространстве. Орудие убийства, кажется, исчезло. Или мне не видно? Подошел ко второму окну, несколько другой ракурс: нету ножа на том месте! Постепенно в предзакатном западном свете проступили предметы: столик с бутылкой, наполовину опустошенной, и два бокала с вином (чуть-чуть на донышкахтак и было!), деревянный подсвечник с оплывшим воском на высоком комоде, зеркало в медной, с изысканными завитками, оправе, засохшие потеки и пятна на ковре. Не покровитель, а врагтот, должно быть, с земляным лицом в окне или чертова бабушка в брюкахподобрал нож с кровавыми отпечатками, запер избушку и отнес куда надо Но где же «органы»? Ведь ничего не тронуто, кроме орудия убийства. Погоди, а так ли это? Я до боли в глазах вгляделся в тесный тусклый мирок за стеклом. Нет, не так! Точно помню фотографию, засунутую за завиток зеркальной рамы. Фотографию, по которой я скользнул взглядом, не успев рассмотреть в отблеске свечи: девичье лицо без тех деталей, что необходимы для опознания; помню только волосы, черные, обильные, как будто капюшон плаща из волос И еще! На тахте нет Юлиной сумочки из искусственной соломки.
Ну и что мне это дает для разгадки прошлой ночи? Разве что туманное предположение, подловатый намек: коли «органы» не извещены, не собираются ли меня шантажировать?
Я отвернулся от окна, осмотрелся. Невеселое место. Чахлый ельник, высокий осинник, густой малинник, старый сарай из бревен. Подошел. Двери уже нет, а у входа как бы крошечный загончик, обнесенный проволокой. Раздался шорох, я шарахнулся в кусты малины и вдруг невольно улыбнулся: в вольер из сарайчика важно вышла парочкачерная курица и нарядный, как вельможа, петух. Курочка нежно заквохтала, кавалер ее страстно прокукарекал. Ведь не померещилось мне петушье пенье! И другое, и другое не померещилось: погребкак склеп, нож в спине, лицо мертвеца в окне и исчезновение трупа.
Конечно, ночью я не соображал, куда во тьме бегу, однако сориентироваться не сложно: машина моя на востоке, платформа на западе. Тропки не было, но просвет меж малинными прутьями намечался. Пойти бы туда под тревожное птичье трепыханье (петух нужен тут для обряда жертвоприношения при ворожбе?), найти звонкоголосый ручей, который приведет меня к проселку, сесть в электричку, увидеть лица современников Но на опушке ждет машина, и за мной наблюдают, чувствую! Пересиливая страх, я все-таки пошел в провальчик меж упругими оранжевыми прутьями в черный косматый ельник; слева под березкой мелькнуло яркое пятнокучка желтых цветов на тугих стеблях. Это кувшинки? Нет. Неужто орхидеи? Вдруг резко заголосили птицыкто-то спугнул их? я круто развернулся и почти побежал назад, ежеминутно ожидая нападения.
Языческая богиня
После звонка за дверью вроде бы раздался шорох, растворившийся в длинной паузе (понял я, что меня рассматривают в глазок, и постарался принять беззаботный облик), наконец дверь приоткрылась.
А, внук адмирала, обронила Тихомирова. Чем обязана?
Добрый вечер, Лада Алексеевна. Мы с вами едва знакомы я умолк выжидательно.
Ну, дальше?
Хотелось бы узнать вас покороче.
Известная, преимущественно в дамских кругах, писательница взглянула иронически.
С какой целью?
Сказать правду нельзя, придумывать предлог поздно. Я улыбнулся как можно сердечнее.
Ладно, проходите. Разберемся.
Она шла впереди по длинному коридору, покачивая крутыми бедрами, обтянутыми фиолетовым шелком. Фиолетовая, в желтых лунах и звездах, пижама ранним вечероморигинальный шик, богемный, должно быть.
В самой дальней комнате мы сели в кресла у низенького столика, я огляделся: обстановка ли влияла (ковры, мягкая мебель для изнеженного тела и одна лампа в углу, покрытая прозрачно-бордовым платком), но показалось мне, что я уже бывал здесь.
Черкасов бывал у вас? (Она неопределенно пожала круглыми плечами.) Знакомая какая-то атмосфера, может, и я с ним приходил, ну, подростком еще
Не помню, не подчеркивайте мой возраст, отозвалась Тихомирова, скорее, рассеянно, чем кокетливо; и вдруг предложила:Давайте выпьем?
С удовольствием.
Она вышла и вернулась через минуту (будто наготове держала) с двумя бокалами ия б, наверное, упал, кабы стоялпочатой бутылкой бордо. Не просто атмосферка знакомая, но и детальки убийственные!
Я взял наполненный хозяйкой бокал, но медлил сейчас выпьем, поцелуемся, провалимся в кошмар, я очнусь, а она Она отпила глоток и сказала:
Смерти я не боюсь, но болезни отвратительны.
Какие болезни? Вы больны?
Здорова и неутомима, как лошадь. И знаете, почему? Уже много лет я выпиваю каждый день полбутылки сухого красного. Когда начался капитализм, я пристрастилась к бордо.
Тихомирова говорила с ленивой усмешкой, потягивая из бокала, а я выжидал, проверяя по ней реакцию. И пробормотал как бы между прочим:
Любимое винцо Юлии Глан.
Она кивнула.
Вы мне напомнили: Дубовый зал, столик в уголке под лестницей. Я как раз поднималась и говорю: «Ты уже можешь позволить себе такую роскошь?» Мне в ответ: «А вы еще можете?» Находчиво, дерзкая обезьянка.
Так она вам подражала?
Ну, если в некоторых привычках не в творчестве.
Теперь понятно, воскликнул я, почему стихия вашей комнаты показалась мне знакомойдухи!
Духи? У Тихомировой раздулись ноздри крупного, но соразмерного с ее комплекцией носа. Я-то уж почти не замечаю, привыкла Французские, от Сен-Лорана.
Называются «Опиум». Так обезьянка и духи позаимствовала? То есть идею духов.
Да, «Опиум», она мне называла Я зажмурился, сосредоточившись. Знаете этот душок золы, дымка?
Я-то знаю, мое детство при печке прошло. (Я открыл глаза, встретил взглядострый, «черный») А вы откуда?..
Я археолог, дух домашнего очага за столетия до конца не выветривается.
Звучит даже патетично. Однако «Опиум» не пахнет печкой. Откуда такие неожиданные ассоциации?
Оттуда, из лесной избушки!
Сам не знаю. Теперь мне придется много врать.
Отчего вы не пьете? (Я решил рискнуть и опрокинул в рот целый бокал) Что это за место такое загадочное?
Какое место?
Где французский аромат смешивается с печным.
Женщина с напудренным лицом, с пунцово накрашенным ртом, волосами цвета меди и чуть раскосыми глазами внезапно показалась мне очень опасной и обольстительной, как гейша. Вообще-то на выпивку я крепок, может потому, что пью редко; но ведь со вчерашнего дня не ел, с позавчерашней ночи не спал, если не считать того краткого обморока Вдруг он сейчас повторится? А этой хоть бы хны, сидит прямо, положив большие руки на колени, как древний идол
Вы похожи на деревянное изваяние, язык мой развязался, представляете, пролежало в земле с двенадцатого века.
Вот, должно быть, страшилище.
Языческая богиня великолепных пропорций.
А, ну ладно. И дерево не сгнило?
Насквозь прокоптилось огнем и дымом, видать, из костра спасли.
Какая именно богиня? заинтересовалась Тихомирова.
Лада. Славянская Венера.
Она улыбнулась и подлила бордо в бокалы.
Лада Алексеевна
Хотите на брудершафт?
Хочу.
По проторенной дорожке идем! Выпили, поцеловались, не уснули. Я встал с колен, сел в свое кресло и слизал ее помаду с собственных губ. Она закурила, я обратил внимание (после чувственного пассажа) на обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.
Ты замужем?
Не бойся, мы давным-давно разъехались.
Да я и не боюсь.
Скажи-ка честно: зачем ты все-таки пришел ко мне?
Любопытство. У меня не было знакомыхписательниц.
А теперь целых две! Хочешь сравнить нас с Юлой?
Может быть, хочу.
В каком плане?
Я улыбнулся и промолчал, а она продолжала:
Ты так и не ответил на мой вопрос: где пахнет печкой и Сен-Лораном?
Ко мне вернулась трезвая осторожность.
Стараюсь вспомнить и не могу, как во сне. Может, у тебя и дети есть?
Есть. У меня есть все.
И друг? Это Юлий Громов, да?
Алеша, ты любопытен, как женщина.
Нет, скажи!
Ты лучше скажи: у вас с Юлой серьезно?
Не знаю.
Ты ведь пришел про нее узнать, правда?
Что узнать?
Ну, не притворяйся. Платон наверняка тебе доложил, что я была близка с семьей Старцевых.
Я отвел взгляд от карих глаз, не подтверждая и не отрицая: пусть выговорится.
Что я с Марией дружила, да?
Он про Марию сказал, что она таинственно исчезла.
Это так. Тебе-то что за дело?
Есть дело. После ее исчезновения ты, наверное, старалась заменить девочкам мать?
Тебя тянет на банальности! отрезала Лада с непонятным мне раздражением или понятным: опять допустил намек на возраст?.. Может, и старалась бы, но Федор такой собственник Получил по заслугам.
Ты имеешь в виду уход Юлии из дома?
Между нами говоря, девчонку следовало бы выпороть за скрытность, но, с другой стороны, она сумела доказать своей право на свободу. То, на что у меня годы ушли, она получила за считанные месяцы.
Литературный успех?
Да, и куда более оглушительный.
Горечь, прозвучавшая в этих словах, подсказывала мотив: где-то в печати уже мелькал такой неологизмсальеризм. Разъедающая душу зависть к чужому успехутак ядовитое лекарство разъест пробку пузырька и вырвется смертоносный миазм. Тихомирова словно спохватилась:
Успех заслуженный, отдаю должное. Нас сдерживали всяческие табуцензура и самоцензура, а они абсолютно свободны, пора это понять. Онидругие. Что уж там Федор пыхтит, зелен виноград, видно.
Абсолютно свободны? переспросил я. Лада, так не бывает. И какой ценой успехбогохульством?
Алексей, не говори красиво. У Юлии Глан есть стиль.
На пороге бесшумно (я вздрогнул) возник юноша. Ведь как подкрался! Невысокий, тоненький, в белой водолазке и белых штанах как зажженная свечабледное лицо под шапкой огненных кудрей.
Мам, сказал Рыжик басом, подай копеечку.
Во-первых, вчера подавала. Куда дел?
Ну, мам!
Во-вторых, что за невоспитанность?
Ах, добрый вечер! раскланялся юноша, едва взглянув на меня.
Алексей Юрьевич, это мое единственное сокровищеДенис. Тихомирова достала из пижамного кармашка ключ, перегнулась через поручень кресла и открыла ящичек изящной тумбочки; кокетство женщины с появлением сына сменилось сдержанным достоинством. Сколько?
Ну хоть тысчоночку.
Принял купюру и исчез так же внезапно, как появился. Мы выпили, добив бутылку, Лада закурила. Курила она непрерывно, как и Старцев, Покровский, как мой дедманера, ставшая сущностным элементом образа жизни, средством приглушить творческий темперамент, нервность, страстность, напряг.
Почему ты сказал тогда на юбилее, что Юле грозит смерть?
Про смерть сказала ты.
Разве?.. Впрочем, женщины всегда преувеличивают.