Какие?
Есть те, которых интересно изучать, узнавать глубже, рассматривать ото всюду, они, как восточный сад, не меняются в зависимости от ракурса. Они не зависят от чьей-то точки зрения, они личности. А есть люди-западные-парки, на которых надо смотреть со стороны, потому что если исказить перспективу, то упрешься во что-то плоское и бессмысленное. Дами задумалась, настораживаясь, к чему он начал раскладывать всё по полочкам, как психолог? Но Энди успокоил её, спросив:Как ты думаешь, я сад или парк? Для тебя.
Для меня? Девушка чуточку растерялась, поскольку большую часть философии супруга упустила из вида. Взяв его за руку, она смущенно улыбнулась. Пока что ты для меня тёмный лес. Энди понравился этот ответ, и он рассмеялся, приятно отметив умение Дами быть оригинальной и шутливой, когда её ничто не сковывает.
Сандо хотел, как обычно, взять еду с кухни и пойти перекусить в их с Джином комнате. Ему не нравилось есть даже в компании персонала, обслуживающего дворец. Нет, он мог бы, и не считал себя выше них, Сандо был не из тех, кто заносится в чем-либо, кроме разве что умений в боевых искусствах. Ему было одинаково всё равно, с нищим делить стол или императором Японии, но по душе молодому мужчине было уединение и одиночество, или близкий друг в качестве собеседника. Но никак не посторонние.
Спустившись по лестнице, он прошёл по короткому коридору, выходя в промежуточное помещение, где хранились чистые полотенца для кухни, высокой стопкой стояли тазы, а рядом большие кастрюли. На длинном столе вдоль всей стены стояли закрывающиеся на защелки банки с крупами, висели венички трав-специй, трав-чаёв, трав-зелени для салатов. Дверцы под столом, отделанные дубовым шпоном, были закрыты, а одна из полок над столом была открыта и в ней что-то искала Николь. Приподнявшись на цыпочки, она лезла на самый верх, выгибая спину и протягивая руку так сильно, что видно было напряжение мышц на боку, обнажившемся от поднявшегося топа. Ступни Николь были босыми, и казались удивительно маленькими. Сандо остановился, понимая, что не пройдёт мимо неё, не привлекая к себе внимания. Пока что, застывший, он был незамечен, заглушенный шумной вознёй Николь. Но вот, слегка повернув голову, чтобы взглянуть в другой угол полки, краем глаза она заметила кого-то в проходе, и моментально бросила своё занятие, вставая на ноги ровно. Через секунду она поняла, кто стоит в двух метрах от неё. Они молча посмотрели друг на друга, после чего Николь сморщила нос и сразу же стала выглядеть, как разъяренная орлица. «Нет, скорее сорокопут, подумал Сандо, эта маленькая и на вид безобидная птичка, которая умеет подражать пению других птиц, заманивая их на шипы и колючки, насаживая жертвы на эти маленькие колышки и расправляясь своим острым клювом». Выражения глаз Николь было ему достаточно, чтобы он понял, что она ожидала его здесь увидеть. Может, не прямо в это мгновение, но для того она и околачивалась здесь, где питались телохранители, чтобы «нечаянно» столкнуться. В его же лице ничего не дернулось, не изменилось.
Чего уставился? как обычно, начала девушка с атаки.
А разве тебе это не нравится? Что я смотрю на тебя? не повёл и бровью Сандо, не скрестил руки на груди, как обычно встают в позу. Он просто стоял, прислонив плечо к косяку.
Мне нравится, когда мужчины смотрят на женщин так, будто они мужчины, а не евнухи, фыркнула Николь.
Поэтому ты пришла туда, где изволит кушать евнух и перегородила собой проход? В поисках горячего мужского взгляда? Это его ты ищешь на верхней полке?
Как же я могу что-либо перегородить своим костлявым задом? шипя процитировала Николь, его же, Сандо, слова, сказанные о ней. Прищурившись, она окинула взором вокруг себя пространство, показывая, что там могут пройти двое таких, как он. Наёмник пожал плечами, прекрасно видя, что он спокойно пройдёт мимо неё, но близость будет опасная. Если они не почувствуют тел друг друга, то уж тепло или холод, которое излучает то или иное, зацепит точно. Странно, но стоило Николь начать беситься и упоминать свой костлявый зад, как Сандо почувствовал легкое возбуждение. Как всегда перенося тяжелее его равнодушие, нежели оскорбления или сарказм, Николь сжала кулаки и попыталась, хоть раз, вытерпеть отсутствие тяги к себе со стороны того, кто её так будоражил. Я хотела выпить кофе, за ним и лезла. Но не смогла дотянуться.
Сандо тронулся с места и, надвигаясь на Николь, плавно, но очень твердо подошёл к ней впритык, но даже тогда не остановился. Будто её не было у стола, он словно хотел встать на её место, разве что не наступив ей на ноги. Вмазанная им спиной к столу сзади себя, девушка задохнулась от груди, которая затмила ей свет и уперлась прямо в лицо, так что пришлось откинуть голову назад. Сандо безмятежно протянул руку за банкой с молотым кофе и достал его, отступив на какие-то десять сантиметров, только для того, чтобы сунуть кофе в руку Николь. Она судорожно ухватилась за неё, онемевшая, глазевшая на наёмника. Он был так близко и так бессмысленно около, что от желания получить поцелуй скрежетали зубы. У неё задергалась какая-то мышца пресса от напряжения. Кофейного цвета кожа Сандо пришлась бы ей по вкусу сейчас лучше. Можно даже не сыпать сахар, она оближет это так, до дна, пока не появится кофейная гуща. Сглотнув, девушка почувствовала, как по ложбинке позвоночника стекает капля пота. Опустив глаза к банке, она придумывала, что бы сказать ему, чтобы расшевелить, заставить заинтересоваться ею, привлечь к себе, влюбить, черт возьми, хотя бы возбудить так, чтобы онон самна неё накинулся, прижав где-нибудь не для того, чтобы поиздеваться, а чтобы утолить свой пыл.
Я хотела не тот сорт кофе, сунула она ему банку обратно. Достань другую, подняла она глаза выше. Губы Сандо косо поползли в бок, образовывая коварно-ироничную ухмылку. Продолжить эту игру в межстрочное содержание? Если бы она сказала прямо «облапай меня» или «прижмись ко мне сильнее», было бы ему так же интересно? Мужчина поднял одну руку, чтобы поставить банку на место, а другую, чтобы достать следующую. Плечи развернулись во всю ширину, накрыв Николь плотным ставнем от окна, что осталось за спиной Сандо. Привстав на цыпочки, она не выдержала и впилась губами в его шею, дразнившую её слишком смело. Николь впилась так, что позавидовали бы вурдалаки. Если бы не выдержка воина, тот вскрикнул бы, потому что девушка даже прикусила кожу. Но Сандо, поставив второй сорт кофе на стол рядом с напавшей на него, схватил её за плечи и отвел от себя. Николь стоило моральных усилий не обвить его руками и не прижаться обратно. Наёмник тронул влажный след на шее и посмотрел на пальцы, убеждаясь, что прикусили не до крови. Николь с разочарованием заметила, что не осталось и скромного засоса. Совершено не чувствительная дубленая кожа! Животное, а не мужчина!
Ты никак не передумаешь насчет секса со мной? стойко полюбопытствовал Сандо.
Ты всё равно меня захочешь, рано или поздно, скорее горько, чем уверенно заявила Николь. И придёшь сам, и просить будешь, а я не дам!
А ты и так не дашь, поэтому я и не ведусь, подавил зевок Сандо, показывая, что намерен уйти.
Кто тебе сказал?! удивилась Николь, схватив его за запястье.
А что, это не так? Тогда расстегивай брюки.
Что?! Прямо здесь? посмотрела на обе двери справа и слева девушка. Тут люди ходят! Сандо ловко расстегнул пряжку ремня, в два движения, и взялся за ширинку.
И что? Ты боишься? Стесняешься? Я даю тебе три секунды на размышления, а потом застегиваю штаны обратно.
Сандо! в панике стреляла зрачками Николь, силясь угадать, сколько серьёзности в его намерениях и каков процент вероятности того, что вот-вот кто-нибудь войдёт? Она трусливо взялась за пуговицу своих брюк, выведя её из дырочки. Давай отойдём куда-нибудь
Раз, Сандо опустил молнию вниз, и показались темно-серые боксеры. Девушке померещилось, что они не совсем ровные. Неужели он возбужден? Два
Сандо, пожалуйста! Пошли в спальню, на сеновал, в подвал, на чердак, но не здесь же?!
Три. Наёмник вжикнул молнией обратно и стал медленнее, чем расстегивал, застегивать ремень. Всё, ты отказалась, не говори потом, что я не хотел.
Это нечестно! взвизгнула разочаровано Николь, пытаясь осознать, что потеряла, и потеряла ли? Что-то она точно сохранила, если её действительно собирались отодрать на этом столе. Отодрать на столе ноги стали подкашиваться, и она вновь была готова бросаться на Сандо с объятьями и своей страстью. Он аккуратно, как шапочку маленькому ребенку одевает мама, застегнул её бесстыдно высунувшуюся из отверстия пуговицу и пригладил грубыми мозолистыми пальцами, чью железную хватку в полную силу ощущали на себе те, для кого это было последнее ощущение перед смертью. Никто из тех, кто видел, на что способен этот человек, убивавший на заказ жестоко и беспощадно, не узнал бы его с этим жестом невинной заботы о чести и целомудрии девушки.
Прости, Николь, я сделал всё, что мог, нахмурил сурово брови Сандо и, когда она поняла, что это было очередное издевательство, которое случилось только потому, что было обречено на провал секса, ведь он знал, что она не разденется среди бела дня в проходимом месте, ударила его со всей силы по плечу, зарычав. Ему это было, что укус москита. Сандо засмеялся.
Ненавижу тебя! Убирайся! Уйди вон! Я надеюсь, что Николас уработает тебя до полусмерти! Из коридора показался Джин, и друг, заметив его, сразу же отступил от девушки, чтобы не создавать видимость каких-то интимных начал. Николь тоже увидела третьего лишнего и, оттолкнувшись от стола и забыв о кофе, помчалась прочь, задев Джина плечом. Тот вопросительно кивнул Сандо, на что тайный золотой дал пояснение:
Моя жизнь, как корабль. Появление в ней женщины всегда к беде. Как минимум к буре.
Ты считаешь волны? двинулся Джин на кухню. Смотри, чтобы девятый вал не сломал твоё судно. И запасись спасательным кругом.
Резиновым? многозначительно уточнил Сандо. Товарищ покосился на него и хитро улыбнулся.
Дами удалось написать записку со своими планами и незаметно вручить её Джину, когда она попросила подать ей руку при спуске по лестнице. Но прочесть её он, естественно, до конца своего караула не мог. Он видел, что Энди куда-то отправился, но перед ним не отчитывались, и некоторые новости и слухи дворца, в отличие от иных, не расползались порой очень долго. Поэтому о том, что Энди не будет два-три дня, Джин узнал лишь когда вошёл в спальню и, достав бумажку, прочел каждое слово Дами. Ему хотелось прыгать и летать. Он поделился радостью с Сандо, предупредив того, где постарается провести ночь. Тот на это заметил, что если его поймают, то он будет делать вид, что давно подозревал неладное, открестится и ничего предпринимать не станет. Разумеется, это были угрозы-предостережения Сандо, а не то, что он осуществил бы реально.
Джин сходил в душ, привел себя в порядок и осторожно стал наблюдать, когда Дами выйдет прогуляться перед сном, хотя уже настала полночь. Но причуды господэто святое. Вот она показалась на тропинке, позади неё шли Марк и Джексон. Джин не стал задерживаться и осторожно побрёл к её спальне. Удостоверяясь на каждом шагу, что никого нет, никто не следит и не видит его, он проник в будуар, достиг кровати и залёг под ней. Супруга Энди гуляла недолго, минут двадцать, подышав посвежевшим воздухом. Он видел её ножки, вернувшиеся в комнату, слышал, как она пожелала доброй ночи юношам за дверью. Позвонила в колокольчик. Пришли две горничных, которые раздели её и принесли ей сорочку. Ванную Дами приняла перед прогулкой. Наконец, двери изнутри закрылись на щеколды, свет был потушен. Опустились темнота и тишина.
Джин шёпотом позвала Дами. Он незаметно выскользнул из-под кровати и, встав рядом с ней, такой неприкрытой в тонкой шелковой сорочке, обнял её со спины. Джин удовлетворенно выдохнула она.
Я люблю тебя, Дами, как же я тебя люблю! прошептал он ей на ухо, и на этом слова закончились. Развернувшись к нему, девушка утонула в поцелуе, вытаскивая из своих волос заколки, шпильки, отбрасывая их, вплетая пальцы в волосы Джина. Он поднял её на руки и поднёс к кровати, положил, забрался на неё сам. Не потребовалось и минуты, чтобы они остались без ничего, забрались под покрывало и, укрывшись им до груди, бросились в объятия друг друга. Руки Джина, опытные и проворные, распалили Дами до вершин блаженства. Едва удерживавшаяся, чтобы не кричать от счастья и удовольствия, она лила слёзы радости и облегчения, пока мужчина, когда это было нужно, зажимал её рот ладонью. А потом он уже не мог сдерживаться и вошёл в неё. Кровать не скрипела, не выдавая любовников, и он, обхваченный стройными ногами Дами, погружался в неё опять и опять, вверх-вниз, сливаясь тесно, плотно. Сливаясь в надежде на то, что они вот-вот превратятся в единое. Дыхание срывалось, стоны гасились поцелуями или вынужденными прикрытиями. Дами окунала лицо в подушку, грызла покрывало и утыкалась в плечо Джина, прижимая его к себе, а он, подхватывая её бедра, чтобы всадиться в неё до конца, обрушивал на неё всю любовь, которую берег четыре месяца с тех пор, как они узнали и полюбили друг друга.
Ей казалось что всё, испытываемое ею прежде, было не просто недостойнымоно было настолько мелким и ничтожным, что не стояло в одном ряду с этой ночью, с их сексом, с их занятием любовью. Дами так ждала этого момента, так хотела Джина, что у неё кружило голову от одного его запаха, от ощущения его кожи. Она целовала его искривленные пальцы и втягивала их губами, позволяла ему делать с собой всё, но не потому, что ей, как бывало, было всё равно, а потому что она безоговорочно доверяла ему и жаждала испытать с ним всё, чувствовать его поцелуи на спине, когда она перекатывалась на живот, чувствовать его длинные ноги вдоль своих, щекочущие волосками, чувствовать, как скользят одна по другой их вспотевшие руки, чувствовать его ключицу своим подбородком, когда он кончал в неё и накрывал своим телом, и она прижималась щекой к его шее, слушая его тяжелое, насытившееся дыхание.
Джину казалось, что он сошёл с ума от счастья. Он не мог поверить в то, что это случается, что это случилось. С ним его любимая девушка, его женщина, она отдаётся ему так открыто, с упоением, так полно и до конца, что он боится не додать чего-то, поэтому вкладывает всю силу своей любви в каждое касание, в каждый поцелуй. Он прошёлся губами по каждому сантиметру Дами, от круглых пяточек до затылка, источавшего аромат волос, впитавших в себя розовое и миндальное масла, он прижимал её к себе, голую, прохладную, мягкую, пока она не разогрелась под ним, от его вторжений, следовавших одно за другим. Джин не помнил, когда столько раз за ночь он способен был любить женщину? Он кончил в неё пять раз, и если бы не то, что утром им нужно было быть бодрыми и не оставляющими свидетельств и подозрений, он продолжил бы и в шестой раз. Но близился час временного расставания, и Дами, чтобы поспать хоть часок, прижалась к нему, к его груди, совсем как маленький котенок, спрятав носик возле его сердца. Джин не смог уснуть. Он гладил её волосы, пытаясь осознать, что это свершилось, что Дами принадлежит ему, что они вместе. Не хотелось и думать о том, как после этого будет делить её с другим? Теперь, когда он знает, какая она в постели, как вздрагивает её живот, втягиваясь, когда он трогает чувствительные места, как она несколько раз облизывает нижнюю губу, когда он посасывает её грудь, как она прогибается, если поцеловать её чуть ниже шеи, сзади. А эти глаза, которые горят, как Туманность Андромеды, миллионами огней с огромным светом посередине, когда внутри неё разливается его семя и она сжимает его бедра своими, впихивая его в себя до основания! Нет, невозможно будет долго это терпеть, разлуку и ночи Дами с Энди. Джин хотел бы остановить время и замереть в этом состоянии, обнаженном, удовлетворенном, блаженном.
Он лежал и вспоминал, как они с ней когда-то в самолёте спорили о детях. Она отказывалась иметь с ним что-либо общее, тем более потомство, а он был уже тогда настроен решительно. Теперь уже всё равно, после того, как они переспали, чей ребенок может родиться у Дами. Кто бы ни стал отцом, он или Энди, Джин всегда будет считать его своим. Представляя, как они могли бы счастливо жить в Сеуле, двое и малыш, Джин ненавидел китайскую мафию, Китай, политические игры, заговоры, Дракона, Сингапур и всё, что не давало им быть свободными. Быть вместе.
Посмотрев на время, Джин увидел, что уже почти семь часов. Ему нужно успеть выскользнуть, чтобы вернуться, якобы поспавшим, на дневное дежурство. Поцелуями разбудив Дами, он хотел начать одеваться, но она, в полудреме, приникла к нему, тершаяся о плечо.
Ещё чуть-чуть
Мой милый котёнок, поцеловал он её ещё раз в висок. Некогда. Ты должна вставать.
Ты ведь придёшь этой ночью? пробормотала она, с трудом приподнимаясь. Энди ещё не будет.
Конечно приду, помог он ей выбраться из-под одеяла, чтобы она не споткнулась, вставая на пол. Дами потерла глаза, осматриваясь. Почесав лоб, она обернулась к Джину, сидевшему у неё за спиной.
Джин это не было механическим действием, прошептала она, краснея, хотя этого не было видно в темноте. Это было самым прекрасным, что я испытывала Сначала ты научил меня, что такое любовь внутри. Сейчас я, благодаря тебе, знаю, какая любовь бывает, когда вырывается наружу.