Догадываюсь
Но не до конца. Коля весной, как услышал про Зойкиного богатого папашу, да про подаренную «шестерку», от жадности даже сна лишился. Правда, в начале ты ему дорогу переступил, но он не растерялся. С женой, срочно развелся и к Зойке, как влюбленный жених, подкатился. Та, конечно, не устояла, Коля красиво петь умеет. Встречаться с ним она согласилась, а замуж ни в какую. Тут ты подвернулся со своим миллионом. У Коли вообще голова крутом пошла, со всех сторон деньги и не ухватишь. А сюда, на север, он Зою не просто так брал. Боялся ее в Астрахани оставлять, вдруг найдется кто помоложе, да уведет. Да и рассчитывал все же уболтать за него замуж выйти. А оно вон как получилось Ладно, пойдем, пока он всю похлебку не сожрал.
На следующее утро я стрелял в нерпу и промахнулся. Сильно тряслись руки. И все же нам повезло. Мы убили медведя, но это лишь приблизило смерть двоих из нас. Старик Ласей был прав. Краденые деньги тянули за собой одно несчастье за другим.
Белый медведь лежал на пригорке в полусотне метров от края льда. Его увидел Карась и прибежал за мной. Я взял винчестер покойника Ласея, Карасьдвустволку.
Заряжай пули
Покопавшись в патронташе, я сам отобрал заряды понадежнее и передал Карасю. Цыкнул на Ашухина, сунувшегося было следом:
Сиди тихо здесь!
С бугра осмотрели место, где лежал зверь. Слишком близко от края. Может успеть броситься в воду, даже смертельно раненный. Медведь вдруг поднялся и, фыркнув, не спеша зашагал в нашу сторону. Это был огромный зверь с толстыми лапами и вытянутой мордой. На светло-серой, местами желтоватой шерсти выделялись три черных пятна: нос и глаза. Медведь был наверное сьгг, потому что никуда не торопился. Понюхал воздух, зевнул и снова улегся.
Обходим с двух сторон, зашептал я. Ползи вдоль гряды. Стрелять только после меня.
Я перебежал низину и тоже пополз. Через сотню метров я выдохся и минуты две лежал неподвижно, с хрипом выталкивая воздух из легких. Затем двинулся дальше. Как ни вжимался я в лед, но медведь, видимо, меня заметил. До него оставалось метров двести. Лобастая морда встревоженно обнюхивала воздух. Передвинув планку на двухсотметровую отметку, я торопливо целился. Лишь бы снова не начали трястись руки!
Я выстрелил в тот момент, когда медведь поднимался. 7.62-мм не самый лучший калибр для медведя, но попал я довольно точно. Огромная туша дернулась, выстрелил еще раз и, кажется, опять попал. Медведь, шатаясь, бежал к воде. Следующие две пули прошли мимо. Я слышал, как они с воем рикошетили. Но раны оказались тяжелыми, шагов через двадцать медведь сел на задние лапы. Наперерез торопился Тарасенко. Грохнули два выстрела из охотничьего ружья. Потом еще один. Карась не слишком умело добивал раненого зверя.
Когда я подошел, медведь был мертв. Огромная трехметровая туша лежала на боку, лужа крови, дымясь.
растеклась по льду. Это был крупный молодой самец, хорошо нагулявший жиру за полярное лето.
Мне стало не по себе. Я охотился на оленей, песцов, зайцев и никогда не приходилось убивать таких мощных красивых зверей. Но мы уже доходили до голода, и мясо медведя было для нас последним шансом выжить.
Ашухин торопливо шагал к нам, что-то крича на ходу и размахивая руками.
Рехнулся от радости? засмеялся Карась. Теперь нажрется вволю.
Нет, он что-то рукой показывает А ведь мы уже на побережье!
Я тоже закричал. Впереди тянулась узкая полоска земли. Я различал холмы на горизонте и блестящее ледяное поле, застывшее у берега.
Может, и выкарабкаемся из заварухи.
Флегматичный Карась обнимал и хлопал меня по спине. От переполнявшей его радости прыгал по льду, потом зарядив ружье, дважды пальнул вверх. Чайки, летавшие над нами, бросились врассыпную. Чайкиэто хорошо! Это тоже приметы близкой земли.
Часа за два, действуя единственным уцелевшим ножом, мы сняли шкуру и распороли брюхо медведю. Бросили в сторону на лед печень, сердце и огромные легкие.
Жаль топор не захватили, проговорил Карась. Отрубили бы кусок и сразу сварили. Впрочем, можно и ножом от окорока отхватить
Он сидел на шкуре, вытирая со лба пот.
Витя, давай печенку сварим и сердце, торопливо предложил Ашухин, Пожуем, отдохнем, а потом принесем топор и разделаем остальную тушу. Ты когда-нибудь медвежью печенку пробовал?
Нет, я вообще на медведей не охотился. Их очень мало, да и запрещено.
Я кое-что начинал подозревать, хотя и не был уверен в своей догадке. Я решил проверить ее до конца.
В чайнике бурлило, плескаясь через край, аппетитно пахнущее варево, крупные куски печенки и разрезанная на зри части половина сердца.
Мы выпили по стаканчику разведенного спирта, это были остатки, и сидели поглядывая на чайник.
Может готово? не утерпел Карась, Попробуй печенку, Коля.
Но Ашухин, держась рукой за горло, мотал головой.
Ребята, мне, наверное, от спирта плохо стало. Наизнанку выворачивает.
Он поднялся и, шатаясь, побрел прочь.
Посадили мы желудки на этой диете не жрем ничего, Карась мотнул головой в сторону Николая. Вон даже спирт не идет. Давай я, что ли печенку попробую.
Он потянулся было к чайнику, но я удержал его за рукав.
Сиди!
Да я только попробую, хватит там на всех.
Сиди, повторил я. Будем есть все вместе.
Ну и жмот, засмеялся Карась. Там два центнера мяса лежит, а он кусочек жалеет.
Николая не было минут пятнадцать. Он пришел и лег на подстилку.
Хреново, пожаловался Ашухин. Выдрало одной зеленью. Может, в спирте осадок какой-то был?
Мы же не отравились, сказал Карась. Спирт нормальный, ведро целое вылакали и ничего. Это все от голодухи. Тебе поесть надо, сразу станет лучше.
Не могу, даже тошнит от запаха.
Я уже не сомневался, что разыгрывается спектакль, в котором мой бывший одноклассник является главным действующим лицом. Я подыгрывал ему изо всех сил.
Поковырявшись в чайнике, я налил в миску немного бульона и выложил несколько дымящихся кусков. Один из кусков я поддел на нож и, обжигаясь, сунул в рот.
Хороша печеночка, похвалил я, хотя сунул в рот совсем не печень, а кусок сердца.
Я играл и рисковал. Если Ашухин заметит фальшь, он мгновенно извернется, и тогда виноватым стану я. Но, перекатывая на ладони новый кусок, на этот раз печени, я поставил перед Николаем миску.
Ешь. Хотя бы бульончику похлебай.
Николай обессиленно мотал головой.
Не хочу
Неправда, он хотел есть. Ашухин отвернулся. Мы все очень хотели есть, и Карась, не вытерпев, уже копался ложкой в дымящемся вареве.
Я вернулся к костру и вдруг пинком опрокинул чайник.
Ты чего? не понял Карась.
Зато сразу все понял Ашухин. Я почувствовал, как мгновенно напряглось его тело.
Иди покажи место, где тебе стало плохо, тихо предложил я Николаю. Может там кровь? Да оставь ты эти куски, прикрикнул я на Карася, если загнуться не хочешь. Печенка угробила бы нас не хуже мышьяка, правда, Коля?
Ашухин молчал. События разворачивались слишком стремительно, и он еще не успел решить, как действовать дальше.
Когда ты варишь суп, сказал я, то начинаешь черпать пшено еще сырым. А сейчас целый час ждал, пока сварится печень, и не схватил ни кусочка.
Чего ты мелешь! Не видишь, что мне стало плохо.
Идем, покажешь следы!
Карась непонимающе смотрел то на меня, то на Николая. Кажется, он до сих пор ничего не понял
В печени белого медведя содержится яд. Триста-четыреста граммов печени и любому из нас конец. Слушай, откуда ты взялся такой паскуда? Неужели двухсот пятидесяти тысяч тебе мало?
А тебе не кажется, что ты валишь с больной головы на здоровую.
Николай уже оправился от растерянности и спокойно смотрел на меня. Пожалуй, он смог бы все перевернуть с ног на голову и сделать виноватым меня. В нем пропадал большой актер. Но мы с Карасем слишком хорошо знали Ашухина, и оба догадывались, на что он способен.
Дальнейшие события разыгрывались мгновенно. Карась бросился на Ашухина, но в руках у того уже оказался винчестер. Пуля ударила Женьку в верхнюю часть живота и отшвырнула назад. Ашухин лихорадочно рвал рычаг затвора, досылая следующий патрон.
Но этого патрона не оказалось, магазин был пуст. Четыре пули ушли в медведя, пятый достался верному помощнику Ашухина Женьке Тарасенко. Мне не хватило. Я это знал, когда бежал навстречу щелкнувшему бойку, но мне все равно было жутко.
Ашухин пятился, поднимая над головой разряженную винтовку. Я ударил его в челюсть и, не удержав равновесия, свалился вместе с ним, тяжело подмяв Ашухина под себя. Он сдавленно вскрикнул, скорее, даже захрипел и тут же обмяк, потеряв сознание.
Я поднялся. Евгений Тарасенко, по кличке Карась, наш экспедитор и охранник, умирал. Из-под него вытекла огромная лужа крови, для этого хватило полминуты. Женька прерывисто очень часто дышал, пальцы рук дергались, я отвернулся и шагнул в сторону. У Тарасенко началась агония и помочь я ничем не мог.
Но и у Ашухина дела обстояли хреново. Он так и не пришел в сознание. Я понял причину, когда оттащил тело в сторону.
Падая, Ашухин ударился об острый ледяной гребень. У него был сломан позвоночник.
Я часто потом задумывался, зачем Николаю понадобилась наша смерть. Жадность? Возможно. Я не забуду его глаз, когда в первый раз вытаскивал из мешка деньга и отсчитывал двести двадцать тысяч, долю Ашухина. И как потом, после смерти Зои, он потребовал разделить ее деньги. Но, кроме жадности, главная причина была в другом.
Мы слишком далеко зашли. Кроме кражи, которая обеспечивала каждому из компании достаточно лет тюрьмы, на нас повисло убийство. Ашухин был самым дальновидным и продуманным из нас. Он хорошо понимал, если мы попадем в поле зрения, уголовного розыска или комитета госбезопасности, нас расколют и обязательно докопаются до истины. Трех человек легко поймать на противоречиях и обмане. Ни мне, ни Карасю он не верил.
Но он перехитрил сам себя. Все кончилось хреново для каждого из нас и неизвестно, какая судьба ждала меня. Тело Евгения Тарасенко медленно застывало. Я кое-как скрестил на груди его руки, испачканные кровью. Наверное, их следовало бы помыть, но воды не было. Я не смог отыскать и какой либо груз, чтобы привязать к ногам. Впрочем, в ледяной воде Арктики труп может и вообще не всплыть. Я перевалил тело через край льдины. Оно с плеском погрузилось в воду, потом появилось снова и несколько секунд колыхалось на поверхности. Я отвернулся, а когда снова поглядел вниз, на поверхности воды ничего не было. Темное продолговатое пятно быстро исчезло в глубине.
В ледяной ниже, где мы спали, я постелил медвежью шкуру и перетащил туда Ашухина. Он находился в каком-то оцепенении, невидяще уставившись вверх.
Ноги, прошептал он, Я не чувствую их
Я промолчал и стал разжигать костер. Я хотел есть.
Ашухин зашевелил рукой, корябая пальцами лед.
Почему ты молчишь? Где Женька?
Уже забыл?
Забыл как эхо, отозвался Ашухин. Он бросился на меня с ножом, и я стрелял. Что с моими ногами?
Ты сломал позвоночник.
У меня не было желания утешать его.
Я умру, да?
А ты хотел бы всех нас пережить? Попробуй
Спустя полчаса он попросил:
Посади меня, чтобы я мог видеть берег.
Я перетащил шкуру немного в сторону и посадил Ашухина спиной к ледяному торосу.
Налей мне спирта.
Он весь кончился.
Ну хотя бы пол-стакана. Знаешь, как больно
Спирта не осталось. Ты будешь есть мясо?
Отравленную печень, да? Хочешь от меня избавиться?
Ашухин беззвучно плакал и слезы стекали по щекам. Ему было жалко себя, как не было жалко в жизни никого другого. Он не хотел умирать. Не хотел верить в неотвратимость собственной смерти и надеялся, что его все же спасут. По-другому не могло быть. Ведь его жизнь значила неизмеримо больше, чем жизнь всех остальных
Берег был уже рядом. Льдина заметно к нему приблизилась. Я поел вареной медвежатины и лег в стороне от Ашухина, закутавшись в два спальных мешка. На душе было скверно. Во мне что-то переломилось. Человек не может оставаться таким как прежде, когда рядом случается столько смертей, в которых виноват и ты сам.
Ашухин прожил еще сутки. Он боялся, что я увижу корабль или лодку и не скажу ему.
Корабль здесь должны быть корабли ты ведь подашь им сигнал?
Подам, отвечал я.
Ты не подумай, я тебя не выдам. Скажу, что поскользнулся и упал сам.
Про застреленного им Тарасенко Ашухин не вспоминал. Потом он потерял сознание и не приходя в себя умер. А спустя еще несколько часов льдина воткнулась в отмель, подойдя почти вплотную к береговому припою. Зеленый ноздреватый лед выглядел не слишком надежно, но я знал, что другой возможности выбраться на берег у меня не будет. Достаточно небольшого ветра, и льдину опять потащит в океан.
Я торопливо собирал вещи, бросая лишнее в воду: винчестер старика Выргу, к которому не было патронов, его полушубок, спальный мешок, какие-то тряпки. Чем меньше следов, тем лучше.
Прежде, чем спрыгнуть вниз, я оглянулся. То, что было когда-то Николаем Ашухиным, сидело, привалившись спиной к торосу, и смотрело мимо меня невидящими глазами. Мелькнула мысль, а что если сбросить тело в воду? Наверное, это был бы лучший выходне останется никаких улик, но я не мог забыть Женьку Тарасенко, как медленно и неохотно погружался он в глубину.
Почти полдня я добирался до берега. То, что смотрелось издалека сплошным ледяным полем, оказалось на самом деле месивом талой воды, торосов и огромных промоин. Мне приходилось делать километровые крюки, чтобы обогнуть трещины и затопленные участки льда. Через пару часов я был уже насквозь мокрым и не пытался обойти мелкие лужи.
Вдобавок ко всему возле берега сильное течение отжало лед. Полоса бурлящей черной воды отделяла меня от береговых уступов. Я сел прямо на лед тупо уставившись перед собой. Я был настолько измотан, что уже не хотел ничего. Рядом лежал мой синий рюкзак, набитый кусками медвежьего мяса и пачками денег. Больше всего мне хотелось пнуть его изо всех сил и столкнуть в воду. Уже погибли четыре человека и совсем мало шансов выбраться оставалось у меня.
Подступающий холод заставил подняться и шагать дальше. Солнце клонилось к горизонту и примерно через километр я увидел перед собой галечную гряду. Здесь также кипело струями сильное течение, но по крайней мере было неглубоко. Я спрыгнул в воду и, с трудом удерживая равновесие, побрел к берегу. Ружье и патронташ над головой. Раза два, споткнувшись, я успевал прижать их к себе, но течением все же сорвало спальный мешок, привязанный к рюкзаку, и мгновенно унесло прочь.
Остаток ночи я провел на отмели, возле огромного костра, благо плавника кругом хватало. Утром двинулся дальше. Через километр или два я наткнулся на приземистую бревенчатую избу. Дверь была приоткрыта колом, а единственное узкое оконце забито досками Я вошел внутрь и постоял всматриваясь в полутьму, наполненную запахом холодной золы, прелых шкур и мышиного помета. Ближе к двери стояла печь, сделанная из бензиновой бочки, обложенной камнями. Закопченая, склепанная из старых ведер и кусков жести труба исчезала в прорубленной квадратной дыре, тоже обитой жестью. Потолок провис, а по, сбитый из огромных сосновых плах, покрылся слоем: плесени. Но в общем избушка находилась в довольно приличном состоянии. Видимо наведывались люди, скорее всего рыбаки.
Я потоптался на пороге и двинулся дальше. Береговая полоса все больше отклонялась на юг, а потом повернула на запад. Я шел по Kpyгy и вскоре понял, что это значит. Но упрямо продолжал шагать, пока впереди не показалась знакомая бурлящая протока и ноздреватый подтаявший припой. Льдину с мертвым Ашухиным уже снова утащило в море, но это ничего не меняло. Из одной ловушки я попал в другую. Я был на острове.
Повторялась история двухлетней давности. Но тогда, нас было двое, среди груза самолета оказалось несколько ящиков консервов, а самое главное, нас искали. Сейчас я был всего лишь измотанным одиночкой, искать которого никто не собирался.
С пологого холма я различал на горизонте серую полосу скал и отдельные вершины. Человеческого жилья и рыболовных судов нигде не былоберег оставался пустынным. Подходила к завершению путина и близился период осенних штормов, вряд ли здесь до весны появятся люди. Оставалась надежда на случайное судно и на то, что рано или поздно море замерзнет. Тогда я смогу добраться до берега.