В таком случае на этом пока закончим, мисс Тина.
Мисс Робинсон произнесла что-то вроде «хр-рмф!», встала, энергично расправила платье и вышла из кабинета, задрав нос к потолку.
Мгновение Маклин Майлз сидел молча, рисуя каракули в блокноте. Потом он обратился к доктору Смиту:
Вот видите, как получается. Хотим мы того с Руфом или нет, но оба каким-либо образом лично замешаны в этом деле. Супруги Вейл были моими хорошими друзьями. Поскольку Сьюзен здесь не любят, если я не арестую ее поскорее, все подумают, что я эту женщину покрываю. Вот почему вы нужны нам, доктор.
Прежде чем Джон Смит смог что-то ответитьесли ему было что сказать, один из полицейских вошел в кабинет.
Все глухо, Маклин, произнес он. У каждого есть какая-то гипотеза, но никто реально не видел, когда Вейл вышел, и не заметил, пошел ли кто за ним. Надо было полагать, что кто-нибудь да заметил! Но нет.
Где там, когда все на Сьюзен глазели! вздохнул Маклин. Обычные энергия и живость, казалось, покинули его.
Полицейский не затворил за собой дверь, и, нагнувшись под низкой притолокой, в кабинет ввалилась огромная фигура. Алонсо Холбрук, как обычно, кипел от ярости.
Слушай сюда, Маклин! прорычал он. Как долго еще ты собираешься держать здесь людей? Им по домам пора. У них дети есть, за которыми нужен присмотр. Да через несколько паршивых минут день наступит. Когда солнце встанет, мне картины писать надо будет. Если, черт возьми, у тебя нет на уме чего-то конкретного, отпусти всех домой и продолжи расследование позже.
Маклин потер пальцами глаза.
Может быть, ты прав, Алонсо. Может быть, мы все слишком устали, чтобы толком в чем-то разобраться. Он обратился к полицейскому:Джордж, скажи им, что могут идти домой. Конечно, никто не должен покидать поселок.
Окей, Маклин.
Руф, стоявший рядом с Алонсо, тихо спросил:
Как там Лиз?
Черт побери, а как ты думаешь?! закричал Холбрук. С ней все прекрасно! Просто великолепно! Она у нас Жанна дАрк, защищающая жертву несправедливости, да? Может ли женщина быть более счастлива, чем сейчас, ведь она по уши в этих слащавых сантиментах? Он разглядел в углу Джона Смита. Так, значит, они и вас впутали?
Боюсь, что так, сказал доктор.
Я полагаю, усмехнулся Алонсо, что вам хотелось бы узнать, было ли у меня несчастливое детство или какие-нибудь травмы в двухлетнем возрасте, которые отразились на моей психике.
Вот что я действительно хотел бы узнать, кротко произнес доктор Смит, это убивали вы Терренса Вейла или нет? Вот это вопрос по существу, не так ли?
А если бы я его убил, то сказал бы, да? проорал Алонсо на пределе своих возможностей.
Знаете, мистер Холбрук, я не думаю, что вы убийца, сказал доктор. Его глаза смеялись. Потому что, если бы вы повздорили с Терренсом Вейлом, мощь вашей глотки услышали бы в Бостоне!
Еще и острит! Алонсо развернулся на каблуках и бросился вон из кабинета, едва успев пригнуться, чтобы не разбить голову о притолоку.
Большинство людей поспешили уйти, как только им позволил полицейский. Маклин Майлз договорился с местным похоронщиком об эвакуации трупа, и несколько мужчин в доме уже приготовились отнести тело к машине.
Наконец остались только Сьюзен Вейл, судья Кревен, Саттеры и доктор Смит. Роджер Линдсей исчез одним из первых, а Руф повез домой Лиз и Алонсо в своем джипе.
Глаза миссис Вейл сильно блестели, зрачки были круглыми и темными. Казалось, возбуждение подействовало на нее как наркотик. Эмили помогала ей надеть меховую шубку.
Конечно, я пойду домой вместе с тобой, Сьюзен, говорила она. Тебе ни к чему проводить эту ночь в одиночестве.
Я в полном порядке, Эмили. Я предпочитаю остаться одной.
Я отвезу вас домой, дорогая, предложил судья.
Спасибо, судья Кревен, но моя машина здесь. Я предпочитаю ехать домой одна. Правда.
Эмили умоляюще посмотрела на Смита:
Доктор, как вы считаете?..
Моя дорогая Эмили, протяжно сказал Дэн Саттер, почему бы тебе не прекратить совать нос в чужие дела?
Он стоял возле дверей, его глаза были налиты кровью, но наблюдали за присутствующими по-птичьи настороженно. Слова Саттера вызвали неловкое молчание, что позволило Сьюзен в одиночестве удалиться.
Необычайное мужество и сила духа, заметил судья Кревен.
Необычайное, повторил Смит таким сухим тоном, что судья обернулся, чтобы посмотреть на него. Доктор пожал плечами. Где плачущие женщины? пробормотал он. Где убитые горем друзья и близкие?
Дэн Саттер засмеялся:
До вас быстро доходит, доктор!
Судья, вероятно почувствовав смущение Эмили, вызванное смехом Дэна, попытался исправить положение короткой благодарственной речью за хорошо подготовленную вечеринку, что вызвало лишь новый приступ хохота у Дэна. Как только судья покинул дом, Саттер принялся неуклюже надевать пальто и галоши.
Дэн, ты куда? спросила Эмили.
В ответ он оскалился в недоброй улыбке:
Эмили, я уже предлагал тебе прекратить совать нос в чужие дела!
Но сейчас почти четыре утра! дрожащим голосом произнесла Эмили.
Скажем так, после всех этих событий мне надо немного подышать свежим воздухом! Дэн застегнул пуговицы на пальто.
Доктор Смит, внимательно наблюдавший за происходящим, тихо заговорил:
Где-то в этом поселке, мистер Саттер, готовится ко сну в той же постели, что и прошлой ночью, под тем же одеялом убийца. Преступник сейчас думаетподозревает ли его кто-нибудь, видел ли его кто-нибудь, не оставил ли он какие-то улики. Убийца не хочет, чтобы его поймали, мистер Саттер.
И что? спросил Дэн.
Я считаю, что для вас было бы крайне опасно затевать игру в детектива, какими бы мотивами вы ни руководствовались.
Улыбка Дэна стала шире.
Я даю вам тот же совет, доктор, что я дал Эмили, и очень настоятельно! Занимайтесь своим делом! Он натянул на уши меховую кепку и вышел, хлопнув дверью.
Глава 3
I
В детском возрасте Руф Гилсон фантазировал на тему смерти. Это началось после того, как маленького щенка гончей, подаренного ему отцом, переехал молоковоз всего в нескольких ярдах от входа в дом. Минуту назад щенок играл с Руфом, а в следующую минуту он лежал в пыли мертвый. Мальчик начал представлять, что было бы, если бы он умер столь же внезапно. Это оказалось невозможно постичь умом. Кран с холодной водой в кухне все так же монотонно бы капал, нуждаясь в новой прокладке. Новорожденный теленок на южном выпасе по-прежнему ковылял бы на слишком длинных ногах. Джон Мертаг, как и раньше, доставлял бы почту в одиннадцать часов на своем древнем грузовике «форд». Илайхью Стоун ходил бы на охоту и на рыбалку, словно ничего не случилось. Но в то же время его, Руфа Гилсона, не будет, и знать об этом он не будет. Его родители могли плакать о нем, но они по-прежнему принимали бы пищу. Отец возьмет чашку с кофе, кофе в ней бледно-желтый от добавленного туда кипяченого молока. Мать будет жарить картофель на железной сковороде на плите. Будут жужжать мухи над мусорной кучей на заднем дворе. Но его не будет там! Его не будет нигде!
Это была такая игра, от которой маленькое тело Руфа покрывалось потом. Ничто из того, о чем ему рассказывали в воскресной школе, никогда не давало ему реальной надежды на продолжение некоего подобия жизни за черным занавесом смерти, который отделит его от всего, что он знал и любил. С тех пор как Гилсона озаботила эта проблема, прошло много времени. Служба в армии поумерила его мрачные помыслы. Но каким-то образом смерть Терренса Вейла вернула их назад. Возможно, так получилось потому, что это произошло здесь, в Бруксайде, где все его детские ассоциации были так сильны.
К тому же он устал. Ему удалось лишь час беспокойно подремать, прежде чем наступило время вставать, все еще в ночной темноте, чтобы присмотреть за утренней дойкой коров. Это само по себе способствовало возобновлению старой игры. Вот он, официальное лицо поселка, участник следствия по убийству, но домашние дела все равно должны продолжаться. Нужно помочь Тоду Брэдшоу, его работнику, с доильными аппаратами. Молоко следовало залить в стерилизованные фляги, которые надо было поставить на погрузочную платформу, откуда грузовик, каждое утро отвозивший фляги на станцию, заберет их. Нужно поймать убийцу и отомстить за загубленную человеческую жизнь, но также предстояла и дойка.
Руф старался отмахиваться от расспросов Тода про вечеринку и о том, что случилось. Он думал про ТерренсаТерренса живого, пьющего из стакана, курящего сигарету, разговаривающего со своей прелестной женой до того, как они отправились на вечеринку, устроенную в его, Вейла, честь. И вот через такой короткий промежуток времени эта жизнь полностью и навсегда погасла. Но с Терренсом произошло не совсем то, что с щенком, погибшим случайно, или с ребенком, погибшим в воображении. Здесь было нечто другоесмерть Вейла стала результатом сложных взаимоотношений между людьми, неизвестных, но реальных.
Часть этих взаимоотношений касалась и самого Гилсона. У Холбруков не было машины, и он отвез их домой от Саттеров в своем джипе, после того как Маклин наконец отпустил всех по домам. Они втроем втиснулись на переднее сиденье. Алонсо был необычно для него молчалив. Руф чувствовал, как плечо Лиз тесно прижимается к его плечу. Ему хотелось сказать что-нибудь, но нужно было, чтобы сказанное оказалось именно тем, что нужно. Все слова, которые приходили на ум, это «Ради бога, забудь о Роджере», «Позволь мне заботиться о тебе», «Позволь мне защищать тебя». Но Руф знал, что такое говорить не стоит.
Когда он остановил машину возле дома Холбруков, Алонсо вылез из джипа.
Выпьешь? Или кофе хочешь? угрюмо спросил он.
Лучше домой поеду. Через пару часов я снова должен быть на ногах.
Как хочешь, сказал Алонсо. Он быстро зашагал по дорожке к дому, словно намеренно хотел оставить Руфа и Лиз вместе одних.
Спасибо, что подвез. Девушка начала выбираться из джипа.
Лиз!
Да? Она обернулась.
Это неподходящий момент для того, чтобы сказать одну неподходящую вещь.
Вовсе нет, если тебе хочется это сказать, Руф.
Слова неуклюже вывалились из его уст:
Лиз, я люблю тебя всем сердцем. Мне невыносимо видеть, когда тебе больно. Я бы сделал ради тебя что угодно.
Руф! Она протянула к нему руку. Руф, дорогой! Ты самый лучший друг, какого можно пожелать. И я обязана перед тобой извиниться.
Извиниться?
Там, у Саттеров, я я попросила тебя вести игру честно! Словно тебя нужно было об этом просить.
«Вернись, хотел сказать Руф. Вернись обратно ко мне. Больше ничто не имеет смысла. Больше ничто не реально». Но он не смог найти ни подходящих слов, ни смелости, и Лиз слегка сжала его руку и отправилась по дорожке вслед за Алонсо. Да, здесь имели место весьма запутанные отношения!
Убедившись, что в коровнике дела шли хорошо, Гилсон пошел в дом, чтобы выпить вторую чашку кофе и что-нибудь съесть. Он нес с собой электрический фонарь, который поставил на стол на крылечке заднего входа, и тут из темноты, со стороны дровяного сарая, послышался голос. Это было так неожиданно, что Гилсон едва не выпрыгнул из собственных ботинок.
Руф!
Из кухонного окна на улицу падал слабый свет, и в круг света вошел Роджер Линдсей. Он выглядел изможденным, был небрит и в той же одежде, что и на вечеринке.
Черт, ты до смерти меня перепугал, выдохнул Руф.
Мне нужно с тобой поговорить. Можно зайти к тебе?
Конечно. Почему нет? Гилсон открыл дверь и отошел в сторону, чтобы дать Роджеру пройти впереди него.
Кухня была наполнена теплом и ароматом свежего кофе. Руф снял куртку и шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи. Он прошел в кладовую и принес оттуда чашку и блюдце для Роджера.
Я тут собираюсь яичницу себе приготовить, сказал Гилсон. Присоединишься?
Линдсей вздрогнул:
Я не смогу ничего съесть. Но я был бы благодарен за чашечку черного кофе.
Тебе надо поесть. Сегодняшний день будет тяжелым для всех.
Не понимаю, почему ты со мной так чертовски учтив, произнес Роджер. Он тяжело плюхнулся на стул. Пальто снимать не стал, но расстегнул его.
Нет причин, почему мне не быть учтивым, возразил Руф. Ты мне ничего не сделал, Роджер.
Я разлучил тебя с Лиз, а потом я я
Лизсвободный человек, онабелая, ей двадцать один год. Лиз сама делает свой выбор. Гилсон взглянул на Роджера и подумал, почему она выбрала этого молодого человека, чья слабость написана на лице? Возможно, его беспомощная натура вызвала у Лиз защитные материнские инстинкты.
Гилсон разбил полдюжины яиц в железную сковороду, посолил и поперчил, а когда яйца начали жариться, размешал их на деревенский манер кухонной вилкой. Разделив яичницу пополам, Руф разложил ее на две тарелки и подал на стол. Поставив одну тарелку перед Роджером, он указал на хлеб, масло и земляничный джем.
Поешь. После этого мы сможем поговорить несколько минут. Потом мне придется вернуться к работе.
Нерешительно отправив в рот один или два кусочка яичницы, Роджер одолел все блюдо и сумел справиться с двумя ломтиками хлеба с джемом.
Я я не думал, что смогу есть, пробурчал он.
Руф откинулся на спинку стула и принялся набивать трубку.
У тебя, Роджер, наверно, была какая-то особая причина, чтобы прийти ко мне в такой ранний час.
Линдсей выкарабкался из своего пальто и бросил его на спинку стула. Когда подносил чашку с кофе ко рту, руки его тряслись, тогда он поставил ее с громким звуком на блюдце.
Во всем этом деле я стану жертвой, Руф, сказал Роджер. Ты это знаешь.
Ничего я такого не знаю. И не будет никакой жертвы. Мы собираемся выяснить, кто это сделал, и проследить, чтобы его должным образом наказали. Того, кто заслуживает, Роджер, не кого угодно.
Я не совершал этого.
Прекрасно. Тогда тебе не о чем волноваться. Руф зажег спичку и поднес к трубке.
Ничего прекрасного тут нет. Ты же видишь, я не могу доказать, что не совершал этого.
И другие тоже не могут, если ты завел речь об алиби.
Вот потому и получается, что ты не обязательно поймаешь того, кто на самом деле виновен, сказал Роджер. Уголок его рта внезапно дернулся от нервного тика. В этом поселке меня все ненавидят, Руф. Все думают, что я подло поступил с Терренсом. Все думают, что я подло поступил с Лиз.
Ну а разве это не так?
Боже мой, Руф, я был словно больной. Я не контролировал собственные поступки. Я я не могу объяснить это.
Я не просил от тебя объяснений, спокойно сказал Гилсон. Я по-прежнему не понимаю, зачем ты пришел поговорить со мной.
Роджер положил ладони на стол и наклонился вперед:
Тыпорядочный человек, Руф. К тому же ты официально связан с расследованием. У тебя никогда не было никаких отношений с Сьюзен, так что тебе незачем волноваться о собственном положении.
Ну?
Маклин был другом Вейлов. Он не одобрял меня, то есть мои отношения с Сьюзен. В прошлом он об этом заявлял. Он постарается свалить преступление на меня. Из-за того, что нет никакого алиби, никаких улик, он будет развивать и развивать свою теорию, пока не получится дело против меня. Какие у меня будут шансы с местным судом присяжных? Каждый житель этого графства узнает каждую деталь дела, прежде чем оно поступит в суд. Они с наслаждением пришьют мне статью. Яне местный, ячужак, иноземец.
Позволь, я перефразирую, сказал Руф. Ты считаешь, что местные жители повесят на тебя убийство только лишь благодаря некоторым предрассудкам, которые они могут иметь в отношении чужаков?
Ты сам признаешь, что есть такие предрассудки.
Да, это верно до определенной степени в определенных местностях. Если бы ты, Роджер, был отцом семейства, ты бы, конечно, предпочел, чтобы за какие-нибудь безобразия в поселке ответственность несли не твои дети. Но ты не свалил бы это нарочно на какого-то другого ребенка, лишь бы защитить своих, и ты не стал бы мешать наказанию своих детей, если бы выяснилось, что виноваты они.
В том-то и дело. Поскольку реальных улик нет, люди начнут говорить, что это сделал неместный. Они задумаются, начнут что-то припоминать что-то примечать и тогда
Стул Руфа заскрипел, когда тот поднялся.
Роджер, произнес он, мы не собираемся никого отправлять на виселицу на основании всяких домыслов, вроде «что, если», «а вдруг» и прочее. Мы не собираемся никого вешать на основании слухов. Если ты пришел сюда только за этим, то можешь быть спокоен. Он взял со стула кепку и куртку.