Отличные пирожные, да?
Напрасно не дослушали Левушку,сказал он рассеянно. Сторож уходит, трупы оживают...
Да ну, дрянь. Он только что придумал. Ты представляешь советскую пьесу про мертвецов?
К соседнему столику, за которым сидели двое в черном, подошел третий, тоже траурный, и обратился официально:
Товарищ Светлый, почему вас не было в крематории?
Потому что я не мог,с достоинством ответил один из сидящих.
Ваша речь была запланирована.
Это недоразумение, товарищ Маков, так и передайте своим товарищам. Я никогда не присутствую на гражданских панихидах, у меня нервы.
У всех нервы.
Стоящий отошел, а сидящий процедил:
У него нервы, слыхали? Юморист-сатирик! Участвует во всех похоронных комиссиях, сжигает сладострастно.
Да плюнь,посоветовал второй сидящий и отпил из немецкой жестянки.Как твой доктор говорит: «Жизнь прекрасна».
Ага!констатировал Алеша.То-то они все не в себе. Товарища похоронили.
А-а... портрет... Александра Фадеева?
Ну, Лиз,изумился Алеша,вот никогда я не доверял отличникам. Да он трагически погиб тыщу лет назад, чуть не во время войны.
Ты больно знаток! Он «Молодую гвардию» после войны написал. И еще двадцать раз переписывал, углубляя роль партии. А что такое «трагически погиб»?
Так в учебнике. Может, убили?
Простите, этот стул свободен?К их столику подошел еще один в черном пиджаке с жестянками в руках.
Пожалуйста,ответил Алеша, в пиджаке сел.Вы не знаете, кого сегодня хоронили?
Кто ж его не знает? Александр Шрамм.
В каком жанре?Алеше понравилось это Лизино выражение.
В геенне огненной.
Нет, в каком жанре творил?
В легком. Экспромты, дружеские шаржи, пародии.Писатель выпил.В языческих обрядах есть что-то жутковатое, вы не находите?
Какая разница?
Не скажите. Холмик под русской березкой как-то покойнее. Можно прийти и поплакать. Бедная вдова ходила, плакаланикак, нету мест, говорят, кладбища переполнены. Уникальная ситуация в истории человечества.
Алеша вспомнил Троицкое, деда и как мать бегала, хлопотала, соседи складывались на взятку (сто сорок один рубль), потомдушераздирающие сцены с бельевой веревкой и крепкий загул дня на три... закурил. Лиза, близких пока не хоронившая, отозвалась беспечно:
Но ведь теперь этому Шрамму все равно.
Хотел бы я в этом быть уверен.
Вы хотите, чтоб там ничего не было?
Естественно. Все хотятразве не все боятся смерти?
Вот передавали по Би-Би-Си: Джугашвили уж на что закоренелый, и тот не спал по ночам.
Не спал?заинтересовался Алеша.
По последним данным, он общался с духом зла.
Это мракобесие.
Удачное определение,писатель покивал.По последним научным данным... точнее, до нас доходят обычно предпоследние...
О каких науках тут можно вообще...
Алеш, ужасно интересно!
Об оккультных, наука о посмертии. Это целый процесс. Этап первый: душа с трепетом покидает плоть. И облачается в свое собственное прозрачное тело, астралвторой этап. Третийдух высвобождается из астрала.
Интересно,признался Алеша.А куда девается астрал?
По закону превращения и сохранения энергии, плоть переходит в вещество земли, психическая сила, душевнаяв ноосферу, а духв вечность.
Что ж тут страшного?
Переходы. Плоть болеетумираем тяжко, бывает, годами. Душа больнане дает высвободиться духу. Тут речь может идти о столетиях. Покойнику покоя хочется, а он возвращается и возвращается на место преступления. Вечные призраки.
Так то ж убийцы! А чего бояться нормальному человеку?
И бояться б нечего, кабы не пришел один Плотник и не сказал: за помыслы отвечаем так же, как за поступки. Например, вы мечтаете о смерти какого-нибудь человека. Считайте, что душевно вы его уже угробили.
Но он жив!
Да. Но ваша психическая энергия уже выделилась и увеличила объем мирового зла. Чувствуете, как оно все более сгущается?
Но ведь так жить невозможно!
А жить и невозможно, кто спорит? Только умирать еще невозможнейвот и тянем.
А я, например, не желаю никому смерти.
Вы, конечно, прелесть, но у вас еще все впереди. Не хотите пива?
Мы не хотим пива. То, что вы говорите, ужасно.
Вот потому,заключил писатель и встал,я и надеюсь, что там ничего нет. А крест под русской березкой... так, иллюзии и слезы.И пошел на выход.
Что-то мне здесь разонравилось,заметила Лиза.Как на кладбище.
Пошли.
На пологой ступеньке стоял в черном пиджаке и в задумчивости покуривал.
Вот стою и думаю,обратился задушевно, как к старым знакомым,продолжать или топать на Садовую-Кудринскую.
Лиза осведомилась любезно:
А что интересного на Садовой-Кудринской?
Абсолютно ничегомоя берлога. Сейчас зажгутся огни на башнях.Действительно, на сталинской пирамиде через площадь загорелись высокие красные огни.Каждый день вижу из окна одно и то же.
Так ваша берлога близко?
Совсем близко.
Удобно, можете каждый день сюда ходить.
Я и хожу.
Скажите,спросил Алеша,в каком году погиб Александр Фадеев?
В пятьдесят шестом.
Что я говорила!
Ты говорила: сегодня. А как погиб?
Застрелился.
Из-за чего?
Попивал, сажал, то, се... хороший человек, но лучше не вдаваться.
По вашей теории, он тут вечно будет околачиваться.
Пойду-ка я домой.
Ничего страшного,сказала Лиза, и они двинулись к Садовому кольцу.Вы еще не старый. В каком жанре творите?
В критике.
Они...Лиза помахала рукой в сторону писательского домика, уже растворяющегося в прекрасных сиреневых сумерках.Они, должно быть, вас боятся.
Они боятся слова.
Какого слова.
Настоящего. И я ушел, в классику. С бессмертными проще. Да что я говорю!перебил сам себя с досадой.С кем проще? Вот сейчас приду, сяду за стол и буду думать: отчего Николай Васильевич с ума сходил перед смертью.
Кто такой?
«Мертвые души».
А-а... счастливо вам додуматься.
И вам, милые дети.
Они еще поглядели, как критик (осторожно, точно черный кот) переходит Садовую-Кудринскую мимо строя рычащих от нетерпения железяк, и пошли куда-то по кольцу. Расставаться вроде не хотелось, но и мыслей не было о каких то любовных играх. Прожитый в странствиях день давил египетской пирамидой, стальной урной, надгробной плитой и кишащими прозрачными душами, из-за которых все тут идет наперекосяк. Все это ерунда, несусветное совпадение, которое началось с голосов во тьме под лестницей (по которой поднялась она куда-то) и раскрутилось в стройной схеме некрополягорода мертвых, где мест уже не хватает, переполнено, хотя хоронят в строгом соответствии с пропиской. Они здесь не прописаны, и геенна огненная им пока не грозит.
Лиз, куда мы идем?
Не знаю.
А это кто?
Где?
Статуя.
Маяковский!воскликнула Лиза, и все вокруг встало на свое место: китайский ресторан с трепангами, и темные глаза с тайной, и улица Горького с «Матерью».Это Маяковский, как же я не узнала!
Тоже застрелился. Давай посмотрим.
Подошли. Трибун чрезвычайки в широких штанинах шагал в небытие размашисто, некто в кавказской кепке шепнул доверительно Алеше в ухо: «Дэвочку не уступишь? За ценой не постою, друг». Алеша натянул ему просторную кепку на нос, вложив в этот жест нерастраченный сегодняшний гнев, Лиза захохотала от неожиданности, вокруг усатого начала собираться площадная публика, а милых детей и след давно простыл.
Круг странствий (где роль Вергилия исполняли, как умели, члены Союза писателей, да ведь и не Данте водили) замкнулся у парадного подъезда декадентского дома в полупрозрачной полутьме над невидимой трагической маской, ночь, улица, фонарь на углу в нежно-зеленой тополиной листве.
Может, зайдешь? Кофе напою.
Надо говорить: кофием,машинально поправил Алеша.
Так уже не говорят!
Говорят.
Не выдумывай. А вообще от кофе меня уже тошнит. Так ты не уедешь?
Нет.
И я нет. Так до завтра?
До завтра. Позвоню.
А телефон звонил вовсю, когда она отперла резную двустворчатую дверь, ворвалась в прихожую, схватила трубку.
Здравствуйте, Иван Александрович.
Здравствуй.
Я только что вошла. Какой ужасный был день, какой-то погребальный! Умер Александр Шрамм.
Кто?
Дружеские шаржи и пародии. Иван Александрович, почему писатели так часто кончают самоубийством?
Не так часто, как хотелось бы.
Совсем не смешно. Вы знаете, что такое астрал?
Слушай, кто там морочит тебе голову?
Я одна,сказала Лиза, создавая и усиливая драматизм ситуации.Мне темно и страшно.
Не выдумывай и включи свет.
Все равно страшно.
Ладно,отозвался он после паузы.Через полчаса спустись вниз.
Вы приедете?
На минутку. Спеть тебе колыбельную.
Лиза обиделась.
Я не ребенок.
Не только дети боятся мертвых.
«А разве я боюсь?»думала она на балконе, ожидая шелеста шин, она будет жить вечно, а когда надоест, не станет трястись, терпеть, болеть, а закроет глазаи тоже навечно. Будет то же, что и до ее рождения, то есть ничего. А сколько иллюзий понакрутили, снов, тьмы и тайн, благоуханных в ладане и зловонных в сырой земле, сколько слез пролито и прольется ещев пустоте... нет, в сомнении. Бедный человечек!
Она услышала, вышла в подъезд и побежала вниз по стремительным ступенькам навстречу вечности.
6 сентября, суббота
Под вечер я выносил Андреичев горшок, как вдруг в палату заглянул Никита, вытаращился и застыл. «Проходи и садись»,сказал я неласково и ушел по делам, пришел: он сидел на табуретке и завороженно глядел на Андреича. «Андреич хороший»,говорил тот, а дядя Петя с Федором подпевали: «Хороший, хороший Андреич...»
Как ты меня нашел?
Что?
Как ты меня нашел?
Через милицию,шепотом ответил Никита и вскочил.
Как мне все это не понравилось, Господи Боже мой!
Причем здесь милиция?
Чего ты шепчешь?
Мы мешаем больным,засипел он мне в ухо (он и на меня-то глядел странно).Тебе можно выходить?
Да мы не буйные. Видишь, не в смирительных рубашках. Дядя Петь, скажите что-нибудь разумное, а то поэт боится.
Дядя Петя с Федором буйно расхохотались (заржали), и Андреич, глядя на них; поэта я увел. Совсем я стал невыносим, но не могу никого из них видеть, из прежних, особенно Никитуслишком раскрылся перед ним в ту пятницу. Ситуацию оживила Любаша (Символистзнаток и ходок, потому и не женился и не собирается), стала приставать с уколами, на наши препирательства выглянул из кабинета фрейдист, благосклонно заметив, что лучший метод для душевнобольных (он выразился изящнее: невротиков)это переключение. «Пусть переключится, пусть погуляет». Никита раздваивался между Борисом Яковлевичем (фрейдист и символистхорошо!) и русской красавицей. «Самые красивые в мире женщины (он бывал в соцстранах)это русские, вы не находите?»«Совершенно с вами согласен»,поддакнул Борис Яковлевичи мы получили свободу.
Я запил в ту пятницу,заявил мой друг; это прозвучало благородно, ведь запил он из-за меня.Потом пустился в розыск...
Зачем ты пошел в милицию?
Так ведь нет тебя нигде! (Опять сипенье в ухо!) Подумал, ты уже сидишь, решил бороться, раскрыть все смягчающие обстоятельства. (Громко.) Подался в местное отделение, сегодня получил ответ: ты в больнице с неврозом. Что все это значит, Митя?
Что?
Ведь ты здоров? Почему тебя поместили к сумасшедшим?
Это русский народ. Который, по-вашему, вырождается.
Да как они запели «Петрович хороший...».
Андреич.
Неважно! Собирайся, поехали, я привез запасную одежду.
Куда?
Куда хочешь.
Не хочу. Мне здесь хорошо.
Не ври!
Мне с ними хорошо, понял?
Тоже поешь «Андреич хороший»?
Пою. И он меня уже узнает.
Уже узнает? Неужели? Через годик и ты его будешь узнавать. Может, даже меня узнаешь.
Мы быстро шли под сенью сада, заброшенного господского парка, подошли к озеру и остановились перед естественной зеркальной преградой. Солнце садилось, горели купола и клены, еще зеленели липы, все это отражалось и преображалось в темной уже воде, и поэт дрогнул, помянув Фета: «Этот листок, что иссох и свалился, золотом вечным горит в песнопенье».
Хочешь сигару? Я привез тебе коробку «Короны».
Мы сели на покосившуюся лавку и, как два дурака в Гайд парке, закурили сигары.
Мить, куда ты дел пистолет?
Какой пистолет?
Передо мнойне надо. В ту пятницу у Левушки... тьфу, раньше, конечно,на Страстноммы спускались по лестнице, было очень темно. Я зажег спичкуты проверял, на месте ли пистолет: во внутреннем кармашке твоей сумки.
Ну и что?
А то, что я испугался, увидев тебя сегодня в психиатрическом отделении.
Это «терапия». Мои соседи лежат с инфарктами.
Правда?
Правда.
Слава Богу! А врач?
Борис Яковлевичтайный ученик Фрейда и мечтает испытать на мне психоанализ.
Никита попыхивал сигарой, вальяжно раскинувшись, элегантный до неприличия в деревенском запустении, в нашем русском вселенском полураспаде, гдедай срокпроляжет скоростная трасса и последний листок останется разве что в песнопенье.
Так у тебя инфаркт или невроз?
У меня ерунда. Иногда кажется, будто нечем дышать.
И давно?
В октябре будет два года.
Никита оживился необычайно.
Именно тогда у них началось, фантастика! Ты лечился у Жеки?
Имя наконец было названо, я почувствовал знакомые симптомы: воздух покидает нашу землю.
Нет!заорал я, борясь с удушьем.Пойми же наконец, ты не в сумасшедшем доме!
Ничего не понимаю!заорал и Никита.Эта компания в пятницуты помнишь?
Какая компания, черт!..
Пациенты доктора Вэлоса.
Ну?
Никогда не верил, что он доктор. Он коммерсант, бизнесмен, он бы развернулся за кордоном.
Но он разворачивается у нас.
Как разворачивается? Что он делает?
Откуда я знаю? Какая-то колоссальная энергия... Он говорил, энергия смерти, помнишь? Чтобы поверить во все это, надо сбросить последние пятьсот лет и обратиться к средневековой мистике.
Итак, источниксатана,констатировал Никита с мрачноватой усмешкой.А Жека на подхвате.
Мы рассмеялись, но с натугой, как неумелые актеры (современные актеры, разыгрывающие интермедию в «Докторе Фаустусе»).
Он еще не развернулся,подал я соответствующую реплику (совсем мне не было смешно),не овладел средствами массовой информации.
А его писатели? Они пишут, и их читают.
Это интеллигенция. Чтобы охватить народ в целом, нужен голубой ящик. Кажется, у пророка Даниила: Мессия должен прийти к каждому. Мы воспринимаем символически, а сказано буквально: физически, к каждому.
Иисус не мог размножиться.
Он мог все, но что-то помешало. А теперь это реально и обыденно. Те народы, которые приняли Откровение (я имею в виду арийские народы), лихорадочно занялись прогрессом, чтобы подготовить Его приход, Царствие Божие. Но, как всегда, средства подменили цельмеханический прогресс стал богом. Можно одновременно войти в каждый дом, но мы забыли пророчество: «Многие придут под именем Моим».
Да, хорошо,сказал задумчиво Никита, воспринимающий Евангелие с эстетической точки зрения.Помнишь: «Если скажу вам: вот Он в пустыне, не выходите; вот Он в потаенных комнатах, не верьте». Очень хорошо, высочайшая поэзия. Ты серьезно думаешь, что Жека излечивает?
Не думаю. Для исцеления духом нужен Дух.
Ну а темный дух?
Это совсем другое. Он дает забвение.
Как?
Возможно, блокирует какие-то участки мозга. (Сведения местного фрейдиста.)
И ты отдал ему Поль?
Итак, второеи главноеимя было названо. Сигара в пальцах исходила едкой струей, кажется, сжигает внутренности и горло, швырнул в траву, нет воздуха, как будто петля затягивается туже и туже (в правом приделе под балкой, и глаза глядят с бесстрастного настенного лика). Я опомнился сидящим на коленях на бережку, зачерпнул темной водицы,
ополоснулсянет, малоокунул голову в прохладную отраду, ощутив наслаждение мгновенное и острое.
Да, душновато,соврал за спиной Никита с несвойственной ему деликатностью, но тут же поправился, заявив:Зря я тебе про нее донес.
Все правильно, Никит.Я уселся рядом, поднял с травки гаванскую гадость, свободно затянулся.Никого насильно не отдашь, сама захотела. Черт с ними со всеми.