Посмотрите на мой палец Сюда А теперь сюда
По спине у меня текло что-то мокрое и горячее. Может быть, кровь. Я скосил глаза, следя за пальцем Гаука До операции он изрядно помучил меня всевозможными манипуляциями: стучал по колену молоточком, заставлял стоять на ребре сиденья стула, чертил перышком решетку на груди. Судя по всему, он взялся за меня всерьез.
Доктор, сказал я. Я хочу рисовать. Пусть мне дадут карандаши, я нарисую на стенке козлика. Я рисую, как Модильяни, даже лучше Модильяни.
Гаук негромко заржал, показав крепкие желтые зубы.
Вам мало прогрессивного паралича?
Что-нибудь не то?
Козликближе к шизофрении. Хороший сумасшедший должен знать симптомы
Гаук марлевой салфеткой вытер мне спину и одним движением пришлепнул наклейку.
Одевайтесь!
А как же козлик? запротестовал я. Дадут мне карандаши?
Дайте ему их, штурмфюрер, сказал Гаук и снова заржал. Пусть рисует. Я, знаете ли, собираю сувениры.
Еще что?
А ничего. Шесть, часов он должен лежать на брюхе и не двигаться. Пусть ему принесут горшок, а то, чего доброго, попрется на парашу. Ясно?
Они ушли, а я остался, лег на койку и закрыл глаза. Еще шесть часов. А что потом? Наверно, барбитуратовая проба. Две минуты болтовни, не зависящей от моей воли и отражающей поток сознания. Значит, имена, адреса, даты
Одеяло прилипло к мокрой от пота спине. Толстое добротное одеяло с пышным ворсом и ткаными руническими знаками в углу. Клеймо СС.
Шесть часов Из них три, похоже, прошли
Я лежу на животе и мягкой алюминиевой ложкой рисую на линолеуме длинноногого козленка. Мордочка выходит хоть куда, но все же чего-то не хватает. Чего? Ах да! Рогов нет Черенком ложки я пририсовываю козленку два штопора и длинную бороду, похожую на мочалку Мне никто не мешает. В комнате я один, а в двери нет глазка. Обыкновенная комната и обыкновенная дверь, разрисованная масляной краской под орех. Раньше здесь, должно быть, жила прислуга.
Плохи твои дела, Птижан. Хуже некуда.
Впрочем, так ли это? Граф Монте-Кристо сидел в каменном мешке, выдолбленном в скале одинокого острова. И то ухитрился бежать. Славный герой Дюма-отца обломком чего-то тамкажется, кувшина или миски? сумел проложить себе ход в тверди. Трудно же ему было! Многопудовые гранитные блоки, вековая известь, твердая как алмаз Чем я хуже Монте-Кристо? У меня есть ложка, а стены особняка сложены из обычного кирпича, связанного в два ряда.
Посмеиваясь над Птижаном, пасующим перед не бог весть каким препятствием, я прихожу к твердому выводу, что герои романов были из другого теста. Ну какой я герой? Стену и то сломать не могу, да и внешность у меня зауряднаятак, человек из толпы
Я пририсовываю козлику хвост-пупочку и думаю, что это за штукабарбитураты внутривенно? Насколько наркотик развязывает язык и что можно наболтать за сто двадцать секунд? Очевидно, сильное опьянение, резкое снижение контроля, расторможенность и все такое прочее Да, невесело
Надо за что-то зацепиться и не дать себя сбить. Клодин Бриссак? Что ж, пожалуй, годится. Держись за нее, Птижан! Наркотик будет делать свое, а ты утверди: Клодин, Клодин, Кло, Клодин Бриссак. Тысячу раз повторяй и рисуй ее: руки, голос, лицо Ладно, с этим ясно. А сам я кто? Пусть будет Одиссей. Сумеешь ли ты построить цепь ассоциаций от Одиссея к Гауку и Эрлиху? Гаук и Циклоп Давай попробуем все подряд: Клодин Бриссак, блондинка, живет в одиннадцатом районе, адреса не знаю; Гаукбелый халат; Циклоп, Циклоп, Циклоп Медленнее! Иначе не заполнишь две минуты Итак, Клодин Бриссакподруга Одиссея. Где ты был, Одиссей? Не так. Это уже за гранью дозволенного. Одиссей никуда не выезжал за пределы Рабата и Марракеша. Только в Парижчерез Мадрид и Барселону.
Козлик, козлик, где ты был? Мой козлик с рожками штопоромпочтенный домосед. Час назад я создал его, поместив слева и наискосок от кровати, и он все еще торчит там и даже пупочкой не шевелит. Мне бы такраз и навсегда стать на своем и ни на дюйм не двинуться в сторону.
Что нашли при обыске в комнате? Белье с английскими метками. Почтовую бумагу: такой здесь нет в продаже. Тоже английская. Фогель, вернувшись из пансиона, приволок в гестапо не только мой чемодан, но и бумажный пакет, куда, по-видимому, собрал мусор из пепельниц и корзинки. Сукин сын, этот Фогель; он примитивнее Эрлиха и ждет не дождется часа, когда тот позволит ему спустить с меня шкуру. Боюсь, однако, штурмбаннфюрер не даст ему перестараться.
Вечер сейчас или ночь? Не знаю. Окно снаружи забито досками, ни черта не разберешь Пока мне ни разу не удалось спровоцировать Эрлиха и вызвать у него ярость. Врачи говорят, что у меня слабое сердце, долгих побоев я не выдержу.
Каждый знает, на что он идет. Я с самого начала считал себя наименее подходящим к будущей роли. У меня было время отказатьсянеделя, кажется. На третий день пришел и сказал: «Согласен». Почему? Нет, я вовсе не пересмотрел взглядов на самого себя. Говоря «согласен», я по-прежнему считал, что ничего толковогр не выйдет. И все жепочему я согласился? Была одна мысль, не существенная на первый взгляд. Коротко сформулированная, она уложилась в пять слов: «Но ведь кто-то обязан решиться?» Этим «кто-то» мог оказаться семьянин, отец детей, прекрасный муж, сын, брат жених, в конце концов! А Огюст? Ни кола ни двора, и сам себе хозяин. Одинокий прохожий в толпе из числа тех, что всегда берет два билета в кино и один предлагает незнакомой девушке. Только так почему-то случается, что девушка, видите ли, пришла с кавалером, и вотсердце не камень! ты отдаешь ей и второй билет, а сам бредешь домой, где ждут тебя книга и остатки завтрака, накрытые газетой.
Одиночество Но нет, не оно было причиной, когда я сказал: «Согласен». Причина в ином, и, конечно же, поверьте, не в соображении, что дело, за которое я взялся, легче делать холостяку, нежели семьянину, озабоченному женой и детьми. Не в этом суть! Мое дело не профессия. Профессияэто что-то иное. Отоларинголог, электрик, продавец бакалейного товара, астроном, водопроводчик, наконец, все они действуют, повинуясь своей разумной воле и дисциплине, получая денежный эквивалент труда и более или менее гордясь пользой, приносимой повседневно. Но вот канатоходец; это профессия? Или нечто иное, искусство, что ли, без которого, разумеется, человечество вполне способно обойтись, как рано или поздно оно обойдется и без специалистов вроде Огюста Птижана Я гляжу в потолок и думаю, что если рассматривать мое дело как службу и только, то легко сравнить Огюста Птижана с профессиональным воякой, сражающимся, поскольку войнаего ремесло Ну уж нет, не так! Выбирая, я знал одно: я не профессионал, но меня мобилизовали на защиту раньше, чем миллионы солдат. Я защищаю общество и идею, и мне не до белых перчаток! Профессия? Нет. Осознанная необходимость, помноженная на огромное до бесконечности понятие долг!
Вот оно главноедолг. Перед собственной совестью, людьми и идеями, без которых жизнь Огюста Птижана теряет смысл. Он держит меня в своих жестких, но разумных рамках, мешая сейчас разом избавиться от всего: опустошающих мозг допросов, предстоящей боли и медленной, изуверски затянутой смерти. Ах, как это красиво выглядитброситься на Эрлиха и получить пулю! Эффектная сцена, требующая замерших от волнения зрителей и исполненных пафоса слов о грядущем возмездии убийце. Но если разобраться, то это был бы не героический финал, а паникерское бегство с передовой, та преподлейшая трусость, за которую расплатиться пришлось бы другим 25 июля До этого дня я обязан житьи не просто выторговывать часы и сутки, но всеми средствами добиться того, чтобы дверь моей камеры приоткрылась хотя бы на толщину бумажного листка. Иначе подлинное грядущее возмездие отодвинется на миг или секунду и тысячи людей умрут, ибо каждый краткий миг войны оплачивается кровью 25-е А потом? «Тот, кто ставит много целей, не достигает ни одной». Так сказал один мудрый человек, учивший Огюста Птижана уму-разуму в не очень отдаленном прошлом. Святые слова! Но стоп, Огюст!.. Прошлое твое подобно туману, оно почти эфемерно, и думать о нем все равно, что ловить ветер сачком Девушка, многодетный «кто-то», причины и следствия Было это или не было? Как знать Скорее всего, ты все это выдумал, Птижан, и про билет в кино, и о разговоре, закончившемся словом «согласен» Да, Гаук прав: ты сумасшедший. С самого детства. Все, что было когда-нибудь с тобой, ирреальность, бред, перемешанный с обломками бытия, искаженными свихнувшимся сознанием. Твердо помнишь ты лишь то, что Кло Бриссак живет где-то в одиннадцатом районе и у нее родинка на левой щеке.
«Не так уж мало!»думаю я и, не поворачивая головы, улыбаюсь входящему в комнату Эрлиху. У него характерные шаги, чуть шелестящие, я различу их среди тысяч других.
Как вы себя чувствуете? говорит Эрлих и садится, закинув ногу на ногу. Хочу вас обрадовать. Симон Донвилль действительно жила на улице Гренье. Ее семья съехала оттуда в сороковом. Консьерж припоминает, что месяца три назад его кто-то спрашивал о Симон. Остается уточнить несколько мелочей, чтобы убедиться, что мы с вами имеем в виду одну и ту же особу. Где она работала или училась?
Симон? Она ушла из лицея. Летний сезон проболталась на побережье, рисовала пейзажи, но дело не пошло, и она бросила живопись. А осенью, кажется в сентябре, подруга устроила ее манекенщицей в «Бон Марше».
В универмаг?
Я вовсю стараюсь, чтобы ответ звучал гордо.
Самый знаменитый в Париже, штурмбаннфюрер! Расположен на улице Севр и занимает целый квартал. Золя описал его в романе «Дамское счастье». Не читали? Да, универмаг, самый прославленный и самый старый, основан в 1852 году.
Такая точность!
Я польщен, штурмбаннфюрер.
Пустое, Птижан. Просто я плачу дань вашим способностям. И вот еще чтообострите, пожалуйста, вашу память до предела. Сейчас придет Гаук, и мы проделаем маленький эксперимент, о котором договорились утром. Вы не станете возражать?
Напротив, говорю я любезно. Здесь вы хозяин, действуйте не стесняясь.
Разумно Но не разумнее ли отбросить стыдливость и откровенно все рассказать? Если вы захотите, исповедь останется между нами Понимаете, наш химик очень заинтересовался бумагой той, что мы взяли в пансионе. Он утверждает, что на ней водяные знаки Ливерпуля; и фактура характерна именно для ливерпульской Так что ж, «правь, Британия, морями»?
Ни в коем случае! «К оружию, граждане, равняйтесь, батальоны!»
Упрямство не приводит к добру Входите, господа!
Фогель входит первым и, обогнув кровать, останавливается в изголовье. Покачивается с носка на каблук и, не сдержавшись, потирает руки. Для контрразведки такие, как он, не годятся. Слишком легко дают выход эмоциям, низкая организованность мышления, мстительность и связанная с ней повышенная самооценка. Эрлих из иного теста. Эрлих и Гаук. Им можно наплевать в лицо, наступить на мозоль, задеть за самое живоеглазом не моргнут, стерпят до известного часа, конечно.
Эрлих отстраняет Фогеля, ставит стул возле моей головы, садится и кладет руки на колени.
Лежите смирнехонько, и все будет хорошо.
Гаук черными каучуковыми жгутами перехватывает мои запястья и, развернув левую руку ладонью вверх, привязывает концы жгутов к раме подматрасника. Белый халат его пахнет валерьянкой и чем-то сладким, трупным.
Валяй, клистирный мастер, вяло говорю я, следя за тем, как тонкая игла шприца вонзается в набухшую вену. Будь здоров, Циклоп, поверь, я и не шелохнусь
Что он несет? спрашивает Фогель. Уже действует?
Светлая жидкость в баллоне «Рекорда» убывает, облизывая деления. Гаук разжимает пальцы, и наполовину опорожненный шприц повисает, оттопырив вену иглой. Доктор накладывает руку мне на запястье, щупает пульс и издает довольное ржание:
Все нормально.
Ничего особенного. Голова ясная, только тело горит. Жар постепенно подбирается к плечам, шее, перебрасывается на затылок и концентрируется тамкруглый, пышущий, как шаровая молния. Почти приятно Мне становится весело, и я показываю Гауку язык.
А ты не дурак, говорю я, и голос мой звучит музыкально. А Циклоп ой, не могу Ну и сволочи же вы, господа! Боже мой, какие же вы все сволочи!.. И все вы боитесь будущего Ведь так? Союзники придут в Париж и прихлопнут вас всех до одного. Слышишь, Фогель?
Меня распирает от желания смеяться и говорить. Я пьян, и понимаю это, и все-таки ничего не могу поделать. Я должен, обязан, я просто не имею права болтать пустякимне страшно нужно сказать Циклопу все, что я о нем думаю.
Ха! говорю я и захлебываюсь смехом. Вот те на Циклоп, ты думаешь, я шпион? Так оно и есть Шпион, ну и что здесь такого? Я с детства любил подглядывать и всегда шпионил в классе для учителя
Не так плохо. Но наркотик еще только начал действовать. Сколько еще я смогу контролировать себя? Минуту? Или чуть больше? Только бы не проговориться!
Эрлих кладет мне руку на голову и треплет волосы.
Что же вы замолчали? Говорите. Циклопэто я? Очень, очень метко, хотя и обидно Ну, я слушаю вас.
В ушах у меня начинает шуметь. Кто-то поднес к ним огромную раковину, выплескивающую из горловины звуки прибоя. Море Я гулял по берегу и собирал цветные камешки. Надо ли говорить о камешках?
Значит, Циклоп? повторяет Эрлих медленно. Очень забавно!
Мозг мой намертво схватывает слово. Одно слово Циклоп.
Одиссей, слышу я свой голос. Я Одиссей а ты Циклоп. И Гаук. И сукин сын Фогель
Одиссей?
Ну конечно же Это я
Это кличка? Прозвище? Имя по коду? Эрлих говорит раздельно и настойчиво.
Имя по коду?
Одиссей и его Пенелопа Клодин Бриссак, Кло, у нее родинка на щеке.
Я говорю быстро и не могу остановиться. Слова сами по себе повисают на кончике языка и срываются с него каплями; я ощущаю вес и вкус капель; их много, сотни, и я не в силах ими управлять И в то же время яа может, не весь я, а только какая-то часть? слышу себя со стороны и со страхом жду, когда вместе с другими сорвется капелька, обтекаемая, кругленькаяЛюк «Забудь о нем, Огюст!»
У меня бред, успеваю сказать я, чувствуя, что мне не удержать эту проклятую каплю. Я болен Одиссей доплыл Не бывает сумасшедших шпионов Не бывает. Мне говорили что я болен
Слишком много сил ушло. Я построил длинную и более или менее связную фразу, но больше не могу. Все летит в тартарары, а мне безразлично. Отупев, я смотрю, как Гаук надавливает на поршень шприца. Туман ползет на меня, скрывая его руку, стену все
Я что-то говорю. Мозг еще работает; в нем мерцает какая-то лампа, не выключенная наркотиком. Но себя я больше не слышу. Кто-то пишет в тумане яркими буквами «Кло Бриссак»; стирает и выводит новую«Радист Люк, улица»
И опять на миг я прихожу в себя, чтобы вытолкнуть в воздух бессмысленное: Циклоп, Гаук, Одиссей. Шаровая молния в затылке взрывается и погребает адрес и полное имя радиста Сказал или нет?
4. ПОЧТИ ТОТ СВЕТИЮЛЬ, 1944
Сказал или нет? Совсем немного времени требуется, чтобы убедиться: сказал
Эрлих встречает меня у дверей кабинета и молча указывает на кресло. Мягкая кожа, простеганная ромбиком, принимает Огюста Птижана и оседает, спружинив. Штурмбаннфюрер садится напротив. Он наряден и чуточку торжествен.
Какое сегодня число? Девятнадцатое? Меньше чем через неделю контрольный день в моем банке. Если я не явлюсь двадцать пятого и вместе с кассиром не обревизую содержимое абонированного сейфа, трио в составе кассира, одного из директоров и бухгалтера вскроет его и сверит содержимое с описью. Таков порядок. Старинный порядок, заведенный на тот случай, ежели клиент заболел, умер или забыл нанести визит в контрольный день. «За последние двести лет, сказали мне в банке, у нас не было случаев пропаж. И все же мы установили контрольные днив интересах самих клиентов, естественно». Значит, в моих интересах Черт бы драл всех этих господ, пекущихся о клиентуре. В данную минуту меня куда более утешило бы, если б в банке на протяжении двух последних столетий пропажи из абонированных сейфов стали массовым явлением. По крайней мере, тогда я мог бы надеяться, что из портфеля, лежащего за семью замками, исчезнет тонкая пачка бумажек, читать которые совсем не обязательно служащим банка Вся надежда на Люка. У него есть доверенность, и он знает защитный шифр. Люк говорил, что кассирвылитый Дон-Кихот! похоже, связан с Сопротивлением. Если Люка не допустят в хранилище, возникнет обидный парадоксДон-Кихот из франтиеров своими руками передаст гестапо частные бумаги Огюста Птижана, любая из которых будет стоит Огюсту головы!..
Эрлих мизинцем поправляет бутоньерку и наклоняется ко мне.
Ну как, выспались, Птижан?