Ей нравилось, как он берет все в свои руки, властно так, ереси ее не терпит, но всегда дружелюбен с еретичкой, словно она драгоценна, однако не без изъяна, а изъяны можно починить. Ну конечно, он ведь хирург, он думает, все можно починить. Изъяны не починишь. Оназлатая чаша, рано или поздно трещина проявится. И кто тогда подберет осколки?
Она впервые в жизни уступила власть. И что? Почва из-под ног уходит, вот что.
Или букет в столовую. Некрупный и красный. Под красные узоры на ковре. Только не розы. Красные розы подают не те сигналы. Какие сигналы они подают, Луиза толком не знала, но сигналы явно не те.
Не перенапрягайся, смеялся Патрик.
Но она всего этого не умелаесли не напрягаться, ничего не выйдет.
Я не умею отношения, сказала она в первое утро, когда они проснулись в одной постели.
Не умеешь или не хочешь? спросил он.
Он сломил ее сопротивление, будто она нервный мустанг. (А вдруг он просто ее сломал?) Шажок за шажком, потихоньку-полегонькуага, попалась! Укрощение строптивой. Упрямой как баран. Баранымохнатые безропотные твари, они не заслужили такой репутации.
Он-то знал, что делает. Он пятнадцать лет был счастливо женат, а десять лет назад орава подростков в угнанной тачке пошла на обгон на однополосном участке А9 и врезалась в лоб «поло» его жены. Того, кто изобрел колесо, пора призвать к ответу. Саманта. Патрик и Саманта. Вот ее он не смог починить.
Время еще естьона успеет купить цветы, зайти в «Уэйтроуз» в Морнингсайде, ужин приготовить. Морской судак с зеленой чечевицей, для началадважды запеченное суфле из рокфора, лимонные пирожные на десерт. Зачем упрощать, если можно усложнить до предела? Она ведь женщиназначит, говоря строго, способна на все. Суфле из рокфорарецепт Делии Смит. Взлет и падение буржуазии. Ха-ха. О господи. Что с ней творится? Она становится нормальной.
От усталости все гуделовот в чем беда-то. (Почему? С чего она так устала?) В прошлой жизни, когда ее красоту еще не поверили размером бриллианта, она бы начислила себе (огромный) стакан, заказала пиццу, вынула контактные линзы, закинула бы ноги повыше и смотрела бы всякую мутотень по телевизору, а теперь носится, как муха синезадая, переживает из-за шпорника и стряпает по рецептам Делии. А вдруг это необратимо?
Можем отменить, сказал Патрик по телефону. Это все мелочи, а ты устала.
Может, ему и мелочи, а ей крупнее не бывает. Сестра Патрика и ее муж приезжают из Борнмута или Истборна, что-то в этом духе. Ирландская диаспора. Вездесущи, как шотландцы.
Дашь им бутербродов с сыромили закажем что-нибудь, сказал Патрик.
Ничем его не пронять. А они что подумают, если она не расстарается? Они пропустили свадьбу, впрочем, свадьбу все пропустили. Сестра (Бриджет) из-за этой свадьбы и так огорчилась.
Только мы вдвоем в загсе, сказала Патрику Луиза, наконец сломавшись и ответив «да».
А как же Арчи? спросил Патрик.
Надо звать Арчи?
Да, Луиза, он твой сын.
Собственно говоря, Арчи вел себя прилично, держал кольцо, приглушенно, застенчиво хлопал, когда Луиза произносила: «Согласна». Джейми, сын Патрика, не приехал. Он археолог, аспирант, был на раскопках в какой-то богом забытой дыре. Любитель активного отдыхалыжи, серфинг, подводное плавание; «настоящий мальчик», как выражался Патрик. В отличие от Луизиного мальчика, ее маленького Пиноккио.
Свидетелями привели двух человек из кортежа следующей свадьбы и в благодарность выдали обоим по бутылке доброго виски. Луиза надела платье из шелка-сырцаконсультант в «Харви Николс» называл этот цвет «устричным», хотя Луизе казалосьсерый и серый. Но платье было красивое, не вычурное и открывало ноги, а ноги у Луизы хороши. Патрик заказал цветы (Луиза не стала бы морочиться): старомодный букетик розовых роз для нее и розовые бутоньерки для себя и Арчи.
Пару лет назад, когда она только познакомилась с Патриком, а Арчи совсем пошел вразнос, Луиза отправилась к психотерапевту, хотя клялась, что никогда в жизни. Никогда не говори «никогда». Пошла ради Арчи: думала, что, может, его проблемы происходят из ее проблем, что, стань она матерью получше, ему будет полегче жить. И ради Патрика: ей казалось, онее шанс измениться, стать как все.
Это была когнитивно-поведенческая терапия, которая во мрак Луизиной психопатологии, слава богу, особо не лезла. Главный принцип: научись избегать негативных мыслейи у тебя появятся ресурсы для более позитивного подхода к жизни. Терапевт, прихиппованная доброхотка и, похоже, вязальщица по имени Дженни, велела Луизе представить место, где все негативные мысли можно спрятать, и Луиза вообразила сундук на дне морском, каких алчут пираты в книжках, окованный железом, запертый на висячий замок; в сундуке таились не сокровища, а бесполезные Луизины мысли.
Чем подробнее, тем лучше, сказала Дженни, и Луиза подкинула на жесткий песок ракушек и кораллов, а сундук облепили морские уточки, любопытные рыбы, и акулы тыкались в него носами, омары и крабы ползали по нему, в приливных течениях колыхались водоросли. Она стала экспертом по замкам и ключам и научилась возвращаться в свой подводный мир по щелчку мысленного выключателя. Беда была в том, что, едва все негативные мысли погребены на дне морском, ничего больше у тебя не остаетсяникаких позитивных соображений.
Наверное, я вообще не очень-то позитивна, сказала она Дженни.
Думала, Дженни возразит, по-матерински притянет к трикотажной груди и скажет, что с Луизой все будет хорошо, нужно только немножко времени (и денег). Но Дженни согласилась:
Наверное.
Луиза бросила к ней ходить, а вскоре приняла предложение Патрика.
Арчи теперь учился в Феттес-колледже. Два года назад, в четырнадцать, он балансировал на краюмелкое воровство, прогулы в школе, проблемы с полицией (ах, какая ирония), но она видела такое не раз и понимала, что, если не придушить в зародыше, все это станет не просто этапом, но образом жизни. Арчи был готов к переменаминаче бы ничего не вышло. Обучение стоило непомерноЛуиза платила деньгами, полученными по страховке после смерти матери. «Старая пьяная корова все-таки для чего-то пригодилась», говорила она. Школа была из тех, против которых Луиза выступала всю свою размеченную красными флажками жизнь, привилегии, круговорот правящей гегемонии, ля-ля-тополя. А сейчас сама на это подписалась, потому что, когда речь идет о плоти от плоти ее, мировая справедливость может идти лесом.
А как же твои принципы? спросили ее, и она ответила:
Арчимои принципы.
Расчет оправдался. Прошло два года, Арчи сделал один сравнительно простой шаг от гота к гику (к подлинному то есть, своему mе tier) и теперь тусовался со своими гикнутыми confrères в астрономическом клубе, шахматном клубе, компьютерном клубе и бог знает на каких еще нивах, Луизе глубоко чуждых. У нее-то была степень магистра по литературе; родись дочь, они бы замечательно чирикали о сестрах Бронте и Джордж Элиот. (А тем временем занимались бы чем? Пекли пироги и наводили друг на друга марафет? Очнись, Луиза.)
Еще не поздно, сказал Патрик.
Что не поздно?
Ребенка завести.
Бррмороз по коже. В сердце кто-то распахнул дверь, и туда ворвался северный ветер. Патрик что, хочет ребенка? И не спросишь ведьа вдруг ответит «да»? Он и тут ее обольстит, как обольстил замужеством? У нее уже есть ребенокребенок, объявший ее сердце, и на сей дикий брег она больше ни ногой.
Она всю жизнь воевала.
Пора остановиться, сказал Патрик, массируя ей плечи после на редкость убийственного дня на работе. Сложи оружие, капитулируй, прими все как есть.
Тебе бы дзэну учить, сказала она.
Я и учу.
Она не рассчитывала дожить до сорока, а глянь-ка на неесемья с двумя машинами, живет в дорогой квартире, носит камушек размером с Гибралтар. Кого ни спроси, сказали бы, что вот она, вожделенная цель, или что жизнь налаживается, но Луизе чудилось, будто она едет не туда и даже не заметила, где свернула. В особо острых припадках паранойи она подозревала, что Патрик ее загипнотизировал.
После переезда Луиза меняла страховку, и женщина в телефонной трубке задавала ей стандартные вопросыкогда построено здание, сколько комнат, есть ли сигнализация, а потом спросила: «Вы храните дома драгоценности, меха или оружие?»и на миг Луизу охватил восторг: надо же, бывает жизнь, в которой все это есть. (Первый шаг сделану нее есть бриллиант.) Она пошла не по той дорожке, упаковала свою жизнь аккуратненько и красивенько, а между тем настоящая Луиза мечтала жить вне закона, носить бриллианты и меха и размахивать дробовиком. Даже меха ее особо не смущали. Можно подстрелить зверя, освежевать, съестьвсе лучше, чем бесчувственный путь от бойни к мягким бледным пакетам в мясном отделе «Уэйтроуза».
Нет, очухавшись, сказала она женщине из страховой компании, только обручальное кольцо.
Подержанная цацка за двадцать тысяч фунтов. Продай и беги, Луиза. Беги со всех ног. Джоанна Траппер бегала (и до сих пор?), в университете была чемпионкой по легкой атлетике. Однажды побежала, и это спасло ей жизньуж постаралась, вероятно, чтоб ее больше никто не поймал. Луиза прочла все, что висело на доске у Трапперов в кухне, трофеи и сувениры повседневности, открытки, сертификаты, фотографии, записки. О событии, которое перепахало всю жизнь Джоанны Траппер, конечно, ни слова, обычно убийства не прикнопливают на кухонные пробковые доски. А вот Элисон Нидлер не бегала. Она пряталась.
Сына Луиза теперь почти не видела. Он предпочел жить в общагелучше в школе, чем с матерью. По выходным звонил тем же парням, с которыми проводил всю неделю.
Хватить психовать, сказал Патрик. Ему шестнадцать, он расправляет крылья.
Луизе на ум пришел Икар.
И учится летать.
Луиза вспомнила мертвую птицу, что лежала под дверью в выходные. Дурной знак. Мальчишка пришел, увидал воробья, сказал: «Застрелю-ка воробышка я».
Ему надо расти.
Не понимаю зачем.
Луиза, мягко сказал Патрик, Арчи счастлив.
Счастлив?
Применительно к Арчи это слово не всплывало с тех пор, как он был совсем маленьким. Сколь удивительно, восхитительно свободным и счастливым был он тогда. Луиза думала, это счастье навечно, не знала, что счастье детства тает, потому что у нее-то счастья в детстве не случалось. Сообрази она, что Арчи не навсегда так солнечно невинен, лелеяла бы каждое мгновение. А сейчас, если она захочет, все это можно повторить. Северный ветер взвыл. Она захлопнула дверь.
Она возвращалась после совещания с командой «Аметист» в Гайле. Так Луиза впервые столкнулась с Элисон Нидлерза полгода до убийств, когда несколько месяцев стажировалась в «Аметисте», в отделе защиты семей. Дэвид Нидлер, вопреки судебному распоряжению, занял позицию на газоне перед домом в Тринити и пригрозил, что устроит самосожжение на глазах у детей и бывшей жены, которые наблюдали сверху из окна. Когда Луиза примчалась следом за полицейской машиной, Дебби, сестра Элисон, стояла на крыльце и издевалась над Дэвидом. («Деббс у нас на язык скора», как выразилась Элисон. Что ж, Деббс за это поплатилась.) Ну, может, не издеваласьдразнила. («Давай, паршивец, посмотрим, как ты запылаешь».)
Назавтра в суде Дэвиду Нидлеру вынесли предупреждение, велели соблюдать распоряжение, к семейству не приближаться, и он так и делал, только спустя полгода вернулся с пистолетом.
Луиза въехала на стоянку в Хауденхолле. Отметиться в отделе, забрать свою машину, через пять минут опять в пути. Времени полно.
Финальный отчет криминалистов, босс, возвестил малолетний констебль Маркус Маклеллен, протягивая ей папку. Как и предполагалось, пожар в зале автоматовявно умышленное разжигание огня.
Двадцатишестилетний Маркус получил бакалавра по средствам массовой информации в Стерлинге (а кто нет?) и шевелюрой располагал такой, что, если б он ее отрастил, а не подстригал практично под каракулевую шапку, обзавидовалась бы Ширли Темпл. Он играл в регби, и однажды субботним утром Луиза чуть не околела на морозе, до хрипоты подбадривая Маркуса с трибуны (прекрасный, оказывается, метод спустить пар); ради худосочного неспортивного Арчи она на такие жертвы ни разу не пошла.
Маркуса перевели из полицейского участка, дело Нидлера было его крещение огнем, и он справился даже лучше, чем Луиза ожидала. Милый мальчик, просто ангелический, правильный, как римская дорога, круче, чем догадаешься по виду, и неизменно жизнерадостный. Как Патрик. Откуда она берется, эта жизнерадостность, с молоком матери впитана? (Бедный, значит, Арчи.)
Она взяла Маркуса под крылонаседка, одно слово. Материнских чувств к коллегам Луиза прежде не питаладушу баламутит будь здоров. Очевидно, возраст, решила она. Но Маркус? странное латинизированное имя, не в Риме же родилсяв Сайтхилле. («Увлеченная матушка, босс, пояснил он. Хорошо, что не Титус. И не Секстус».) В деле Нидлера Маркус явил редкую остроту ума, но Луиза его отстранила, дала другое задание. Сказала: «Чтобы ты набрался опыта», но на деле просто не хотела, чтоб он зациклился на Элисон Нидлер, как зациклилась она. И теперь Маркус трудился над залом игровых автоматов на Брэд-стритпару недель назад автоматы таинственно пожрало огнем.
Страховка? гадала Луиза. Или злонамеренно? Или гопота со спичками баловалась?
«Умышленное разжигание огня»причудливое шотландское обозначение поджога, и Луиза полагала, что главный подозреваемыйвсегда владелец. Когда ты на мели, соблазн страховки манит неодолимо. Бриллиант за двадцать тысяча зал автоматов за сколько? Владелец залане кто иной, как Нил, муж прелестной Джоанны Траппер. («А чем занимается мистер Траппер?»как бы между прочим спросила она вчера Джоанну Траппер. «Ой, всяким разным, беспечно ответила та. Нил вечно ищет новые возможности. Прирожденный предприниматель».) Поди догадайся, с какой стати прелестная доктор Траппер вышла замуж за человека, чьи деловые интересы устремлены к лобковому, как его называют, треугольнику Брэд-стрит, где куда ни плюньстрип-клубы, кабаре и бары сомнительного свойства. Ей бы выйти за кого пореспектабельнеескажем, за хирурга-ортопеда.
По словам жены, Нил Траппер работал в «индустрии развлечений», а это понятие трактуется очень широко. Мистера Траппера, судя по всему, развлекают два-три игровых зала, пара оздоровительных клубов (не сказать чтобы шикарных), стайка частных машин для аренды (видавшие виды четырехдверки, которые притворяются «авто для руководителей») и пара косметологических кабинетоводин в Лите, другой в Сайтхилле, оба опасны для здоровья; наверняка Джоанна Траппер их не посещалаони не тянут на спа-салон в «Шератоне».
Поведай мне про нашего мистера Траппера.
Ну, сказал Маркус, приехал в Эдинбург, начал с передвижной бургерной на площади Бристоу него паслись студенты и те, кто из пабов выходит.
Бургерная на колесах. Высокий класс.
И однажды под утро она сгорела дотла. Внутри никого не было.
Вот так совпадение.
Потом завел бар, кафе, службу доставки питаниячто под руку подвернется.
Горело что-нибудь?
Кафе горело. Проводка.
А игровые автоматы?
Внутри все залито бензином, сказал Маркус. Не с бухты-барахты подпалили. Черный ход взломан, сигнализация сработала, но, когда приехали пожарные, все уже полыхало.
Поговаривают что-нибудь про мистера Траппера?
Поговаривают, что чист. Негодяйчик, но как ни посмотринормальный бизнесмен.
Только знакомые у него нечистоплотные?
Луиза уже видела фотографии, присланные отделом по мошенничеству, прекрасные четкие снимки Траппера, который неделями вкушал разнообразные напитки с неким Майклом Андерсоном из Глазго и толпой его прихлебателей.
Свита, пояснил Маркус. Вы посмотрите на эти лица. Только мамочке милы.
Андерсона подозревали в распространении наркотиков в Глазго, но в своем роскошном пентхаусе он обосновался на столь недосягаемой вершине пищевой цепи, что полиция Стрэтклайда никак не могла его прищучить.
Хорошие адвокаты, сказал Маркус.
Или плохие. Как посмотреть.
Сотрудники Мошенничества считали, что Андерсон исчерпал возможности отмывать деньги в Глазго и примеривался к Эдинбургу, хотел попользоваться Нилом Траппером и его «всяким разным», как выражалась его прелестная жена. Доктору Траппер слово «жена» шло несравнимо больше, чем Луизе.
Как вы познакомились? спросила вчера Луиза, делая вид, будто она из тех дамочек, кого хлебом не кормидай послушать романтическую историйку, кто подпевает «Воскресным песням о любви» Стива Райта, стряпая мужу завтрак в постель, короче, вовсе не здравомыслящая корова, которая, вероятно, вот-вот пошлет рапорт о твоем муженьке прокурору.
Джоанна Траппер рассмеялась:
Я его лечила в травмопункте, он пригласил меня на ужин.
И вы пошли? Вовсе скрыть недоумение Луизе не удалось.