В кассе она сказала:
- У меня забронирован билет на сегодня. Первый ряд у прохода, на имя Мими Гордон.
Ей пришлось ждать несколько дней - не для того, чтобы увидеть ревю, а для того, чтобы увидели ее.
- Вы уверены, что место с той стороны, где сидит ударник, как вы сказали по телефону?
- Все точно, я проверил. Это именно то место, которое вы просили. Я даже завидую, что он вам так понравился.
- Вы не понимаете. Дело не в нем лично. Я бы его даже не узнала. Это трудно объяснить У каждого свое хобби. Я обожаю ударные инструменты и всегда стараюсь сесть туда, откуда видно, как играют на ударных. Это производит на меня Огромное впечатление. Знаю, вам кажется, что я ненормальная. - Она развела руками.
- Я не хотел вмешиваться в ваши личные дела, - извинился кассир.
Девушка вошла в зал. Билетер только что занял свое место. Из дверей гардероба появился капельдинер. Она пришла рано, в партере не было никого, кроме нее.
Она сидела одна - маленькая фигурка с золотистой головой, затерявшаяся в море пустых кресел. Ее дешевый наряд был частично скрыт наброшенной на плечи накидкой. У нее за спиной все чаще хлопали кресла и слышался шум - театр постепенно заполнялся зрителями. Девушка не сводила глаз с закрытой двери под сценой. Она была прямо перед нею. В щель было видно мелькание теней, слышались голоса. Музыканты готовились к выступлению.
Наконец дверь открылась, и музыканты направились в оркестровую яму. Чтобы пройти через низкую дверь, приходилось наклонять голову. Она никогда не видела человека, которого ждала, и могла его узнать, только когда он займет свое место. Музыканты рассаживались один за другим, были видны только их головы.
Она делала вид, что внимательно изучает программу, лежащую на коленях, но из-под опущенных ресниц бросала взгляды на оркестр. Может быть, этот, что входит сейчас? Нет, он сел на другое место. А следующий? Выглядит настоящим мошенником. Она с облегчением вздохнула, когда он занял место в стороне от нее. Наверное, кларнетист. Значит, этот Но нет, он свернул в другую сторону. Виолончель.
Больше никто не появлялся. Она начала беспокоиться. Последний из вошедших даже закрыл за собой дверь. Музыканты, рассевшись, начали настройку инструментов. Даже дирижер стоял на своем месте. Стул прямо перед ней, на котором должен был сидеть ударник, был пуст.
Что, если его уволили? Нет, не может быть, им пришлось бы найти замену. Может быть, он заболел? Если он будет болеть несколько недель, она не сможет ждать, время уходит, как вода, осталось всего несколько дней.
Она слышала шепот в оркестровой яме, в котором звучало презрение. Говорили о нем. Она сидела так близко, что слышала почти все сказанное под аккомпанемент настраиваемых инструментов.
- Где это видано? За весь сезон он только раз пришел вовремя. Даже штрафы не помогают.
Саксофонист предположил:
- Может быть, он подцепил какую-нибудь блондинку и забыл, что сегодня спектакль?
Музыкант, сидящий за ним, возразил:
- Но хороших ударников мало.
Она смотрела в программу, но буквы расплывались у нее перед глазами. Ее мучили опасения. По иронии судьбы единственный, кто ей мог помочь, не явился. Она подумала: «Точно так же не повезло в тот вечер Скотту».
Перед увертюрой установилась тишина. Все музыканты уселись, над пюпитрами зажглись лампочки.
Когда она совсем потеряла надежду, дверь открылась и какая-то фигура ловко пробралась между рядами музыкантов к пустому месту перед ней. Опоздавший шел, пригнув голову, чтобы по возможности избежать внимания дирижера. Ей с первого взгляда показалось, что он напоминает грызуна, и это впечатление уже не оставляло ее.
Дирижер уничтожающе посмотрел на него. Но на ударника это не произвело впечатления. Девушка слышала, как он, еле переводя дыхание, говорит соседу:
- Послушай, я такую девочку подцепил! Завтра свидание.
- Знаю я твои свидания, не придет она. - Ответ прозвучал иронически.
Он еще не обратил внимания на девушку, занятый установкой пюпитра и подготовкой инструментов. Она слегка приподняла юбку.
Он закончил приготовления.
- Ну, что сегодня в зале? - спросил он и впервые после прихода оглянулся, чтобы посмотреть за перила, отделяющие оркестр от зрительного зала.
Она была в полной готовности и смотрела на него во все глаза. Он ее заметил. Она услышала, как сосед ударника тихо сказал:
- Я тоже обратил на нее внимание.
Она чувствовала, как он на нее смотрит, чувствовала на себе его взгляды, но пока выжидала - не следует торопиться. Ей пришло в голову: «Удивительно, что у меня это получилось, хотя я делаю это впервые» Она сосредоточенно читала программу, словно искала в ней скрытый смысл: «Викторина ..Диксон Лео».
Она сосчитала точки в ряду. Их было двадцать девять между именем действующего лица и актрисы. Ну, теперь можно. Он уже зацепился за крючок. Она медленно подняла ресницы.
Ее глаза встретились с его взглядом. Она не отвела глаз. Он ждал, но она продолжала смотреть ему в глаза, как бы говоря: «Я тебе нравлюсь? Можешь сделать первый шаг. Я не против».
Видно было, что он колеблется, - он не привык к таким быстрым победам. Он смотрел на нее во все глаза, даже неуверенно улыбнулся, как будто сомневаясь, что на улыбку ответят.
Но девушка тоже слабо улыбнулась ему, поощряя, и его улыбка стала смелее, как и ее ответная.
Итак, начальную фазу она преодолела. И именно в этот момент раздался звонок, дирижер постучал палочкой, поднял руку и на секунду замер. Потом взмахнул палочкой, и увертюра началась. Их немой диалог был прерван.
Она утешала себя тем, что все прошло очень легко. Пока все в порядке. У оркестра бывают перерывы, чтобы музыканты могли отдохнуть.
Занавес поднялся. Девушка видела движущиеся фигуры, мельканье света, но не следила за тем, что происходит на сцене. Она пришла сюда не ради спектакля. Она шла к своей цели, а целью было познакомиться с музыкантом.
Повернувшись к ней, он сказал несколько слов, когда во время передышки музыканты стали выходить. Он сидел в конце ряда и поэтому выходил последним, он мог обратиться к ней за спинами коллег. Зрители, сидящие рядом с девушкой, уже вышли, и он видел, что она осталась одна.
- Как вам нравится представление?
- Прекрасно! - проворковала она.
- А что вы делаете после спектакля?
Кокетливо сложив губки, она вздохнула:
- Пока не знаю. Если меня пригласят
- Считайте, что мы договорились.
Когда он ушел, девушка одернула юбку. У нее было чувство, что ей необходим горячий душ, чтобы прийти в себя. Ее лицо снова приняло нормальное выражение, и даже толстый слой косметики не мог скрыть перемены. Она сидела одна в конце пустого ряда кресел, погрузившись в свои мысли: «Может быть, уже сегодня, милый, может быть, сегодня вечером»
Когда занавес опустился в последний раз и в зале зажегся свет, она немного задержалась, сделав вид, что что-то уронила, в то время как поток людей постепенно таял.
Оркестр доиграл марш, сопровождавший уход публики. Ударник в последний раз ударил в большой барабан и выключил лампу над нотами. На сегодня работа окончена, он снова мог распоряжаться своим временем.
Он с хозяйским видом повернулся к девушке:
- Подождите меня у служебного входа, дорогуша. Я через пять минут буду.
Даже ожидание перед театром почему-то казалось ей отвратительным. Прохаживаясь у входа, она чувствовала себя грязной. И ей было немного страшно. Музыканты, выходившие перед ним, - он мог бы избавить ее хоть от этой неловкости и выйти пораньше - осматривали ее, еще больше усиливая ее тревогу.
Потом он неожиданно появился и по-хозяйски взял ее под руку.
- Как себя чувствует моя новая приятельница?
- Прекрасно. А мой приятель?
- Мы пойдем к моим приятелям, - заявил он. Она поняла его намерения. Он хотел показать ее приятелям - как новый цветок в лацкане пиджака.
Была полночь.
В два часа ночи она сказала себе, что ударник уже достаточно накачался и пора начать его обрабатывать. Они перешли уже во второе заведение, такое же низкопробное, как первое. Его приятели были там же, но они к ним не присоединились. В таких делах, вероятно, существовал особый этикет. Как только компания поднималась, поднимался и он, но в новом заведении они снова садились отдельно. Ударник время от времени подходил к остальным, потом возвращался к девушке, но никто из компании не подсаживался к ним. Вероятно, она была его собственностью и остальные должны были держаться в стороне.
Она ждала удобного момента, чтобы начать. Ей было ясно, что нельзя терять времени: ночь не будет длиться вечно, а при одной мысли, что придется провести еще одну такую же, ей делалось плохо.
Случай, которого она ждала, наконец представился, когда он сделал ей очередной банальный комплимент. Он засыпал ее ими с начала знакомства - как кочегар, который должен вовремя подбросить уголь в топку.
- Ты говоришь, что я самая красивая девушка, которая когда-либо сидела на этом месте. Ты, наверное, всегда рассматриваешь женщин, сидящих прямо перед тобой.
Расскажи о них.
- После того как я увидел тебя, их и вспоминать не хочется.
- Я не буду ревновать. Скажи, кого бы ты выбрал из всех женщин, которые сидели на этом месте, кого бы ты пригласил?
- Тебя, без всяких сомнений.
- Я знала, что ты это скажешь. А кто был бы на втором месте? После меня? Я хочу проверить, хорошая ли у тебя память. Могу поспорить, что ты на следующий день не помнишь лица вчерашней зрительницы.
- Ошибаешься. Например, один раз я повернулся и увидел даму
Девушка вся превратилась в слух.
- Это было еще в «Казино». Что-то меня в ней привлекло, даже не знаю что
Мимо них промелькнуло несколько теней. Последняя остановилась у их столика.
- Собираемся в подвале. Идешь?
Все направились к лестнице, ведущей в подвальное помещение.
- Не ходи, останься со мной, - просила она, взяв его за руку и не отпуская.
Ударник уже встал.
- Идем, это нельзя пропустить, детка.
- Тебе недостаточно было весь вечер играть в театре?
- Но там я играю ради денег, а здесь для себя. Ты такое услышишь!
Ей стало ясно, что он оставит ее одну, если она не пойдет. Музыка влекла его сейчас больше, чем она. Ей пришлось встать и без всякого желания спуститься по лестнице в подвал под рестораном. В центре большого зала свешивалась с потолка голая лампочка, в пустых бутылках стояли свечи. Ободранный деревянный стол был уставлен бутылками джина, на каждого приходилось почти по целой бутылке. Один парень расстелил на столе кусок серой оберточной бумаги и высыпал на него кучу сигарет; каждый мог брать, сколько хотел. Это был не тот сорт, который курили наверху; они были набиты чем-то черным, и она услышала слово «марихуана».
Как только Мельбурн и девушка вошли, кто-то запер дверь на засов, чтобы им никто не мешал. Она оказалась там единственной женщиной.
Они сидели на пустых ящиках, коробках и бочках. Сначала жалобно заплакал кларнет, потом началось что-то невероятное.
Два следующих часа напоминали чистилище Данте. Она говорила себе, что никто не поверит, что она пережила такое. Дело было не в музыке - она была прекрасна. Дело было в их фантасмагорических тенях, раскачивающихся на темных стенах и потолке. Дело было в их демонических лицах, неожиданно выплывавших из темноты и снова исчезавших. Дело было в джине и марихуане.
Музыкантов охватило неистовство, от которого она пыталась скрыться в самом дальнем уголке. Время от времени кто-нибудь из них начинал ее преследовать, тесня так, что она прижималась к стене. Они выбирали ее потому, что она была женщиной, трубили ей прямо в лицо, оглушали и пугали до смерти.
- Эй! Лезь на бочку и танцуй!
- Я не могу, я не умею!
- Лезь! Здесь все свои!
«Скотт!» - звала она про себя, убегая от неистового саксофониста. Наконец, избавившись от него, она, запрокинув голову, облегчила душу криком:
- Скотти, я больше не могу!
Ей удалось пробиться к ударным инструментам. Она схватила барабанщика за руку, похожую на кувалду, и тянула, пока он не обратил на нее внимания.
- Клайв, уведи меня отсюда. Я больше не могу! Я тебе говорю, с меня достаточно. Если я еще хоть минуту здесь останусь, то упаду в обморок.
Он был одурманен марихуаной. Она увидела это по его глазам, когда он спросил:
- А куда мы пойдем? Ко мне?
Она не могла отказаться, иначе его было не вытащить отсюда.
Он встал и повел ее к дверям. Походка его была нетвердой. Он открыл дверь, и девушка выскочила из подвала; за ней вышел музыкант. Никто не обратил внимания на их уход. Дверь закрылась, и неожиданно воцарилась тишина.
Ресторан был уже пуст и темен. Только где-то у выхода светила одна лампа.
Когда она оказалась на улице, свежий воздух показался ей прекрасным после разгоряченного неистовством подвала. Ей пришло в голову, что она никогда не вдыхала такого чистого и свежего воздуха. Она прислонилась к стене дома и дышала полной грудью. Ударник несколько отстал, видимо, закрывая дверь.
Было не меньше четырех часов утра, темный город вокруг спал. Она чуть не поддалась искушению броситься вперед по улице, спастись бегством и покончить со всем этим. Она знала, что смогла бы от него убежать. Он был в таком состоянии, что не мог ее преследовать.
Но она вспомнила лицо на фотографии в своей комнате и осталась на месте, поняв, что это будет первое, что попадется ей на глаза, когда она вернется. В это время подошел ударник, и возможности сбежать уже не было.
Они взяли такси. Он жил в старом доме, таких домов в этом районе было несколько, их перестроили в доходные. На каждом этаже было по квартире. Они поднялись на третий этаж, он открыл дверь и зажег свет. Квартира производила мрачное впечатление: темный от времени пол, высокие потолки, оконные проемы, напоминающие стоящие гробы. Было не очень приятно оказаться в таком месте в четыре часа утра. Тем более в таком обществе.
Девушку передернуло от отвращения; остановившись у двери, она старалась не смотреть на его сложные манипуляции с дверью. Она старалась сохранить ясную голову, мысли о том, куда она попала, могли только вывести ее из равновесия.
Он закончил возиться с замком, теперь они были заперты в квартире.
- Свет нам не понадобится, - заявил он.
- Пусть горит, - возразила она.
- Надеюсь, ты не намерена стоять так целую вечность.
- Нет, - рассеянно ответила она, - я не намерена так стоять
Она смотрела вокруг в поисках чего-нибудь, что могло стать отправной точкой. Например, что-нибудь оранжевое.
- Что ты ищешь, скажи, пожалуйста? - рассерженно спросил он. - Комната как комната.
Что, ты не видела ничего подобного?
Наконец ей удалось обнаружить то, что требовалось: абажур из дешевого искусственного шелка в дальнем конце комнаты. Лампа бросала на стену слабый отсвет, подобный ореолу. Подойдя, она положила руку на абажур и сказала:
- Мне нравится этот свет.
Он не обратил на это внимания.
Держа руку на абажуре, она продолжала:
- Ты меня совсем не слушаешь. Я сказала, что это мой любимый цвет.
Он тупо посмотрел на нее:
- Ну и что?
- Я хочу шляпу такого цвета.
- Куплю тебе завтра или послезавтра.
- Посмотри, какая она должна быть. - Подняв лампу, она повернулась к нему так, что абажур казался шляпой, надетой на ее голову. - Посмотри хорошенько. Ты когда-нибудь видел женщину в такой шляпе? Я тебе никого не напоминаю?
Он серьезно смотрел на нее, мигая, как сова.
- Посмотри еще раз, - просила она. - Вот с этой стороны. Если ты постараешься, то вспомнишь. Ты не видел женщину в шляпе такого цвета? Она сидела на том же месте, что и я.
Он ответил непонятной фразой:
- Ага, так это и есть те пять кусков, которые я получил. - Потом, прикрыв глаза, пробормотал: - Но я должен был молчать. Я рассказал тебе об этом? - доверчиво спросил он.
- Конечно, рассказал, - ответила она.
Поскольку он уже раз рассказывал, можно было повторить. Его память была нарушена действием наркотика. Нужно было действовать, она не могла упустить случая. Она бросилась к нему:
- Расскажи еще раз. Мне так нравится тебя слушать! Ты можешь мне доверять. Я ведь твоя подружка. Ничего не случится.
Он снова заморгал.
- О чем ты говоришь? У меня все вылетело из головы.
Его память напоминала ленту транспортера, которая каждую минуту соскакивает с валов и выходит из строя.
- Оранжевая шляпа. Послушай, пять кусков - это пять сотен? Она сидела там же, где я?
- Да, помню, - послушно согласился он. - Я только посмотрел на нее. - Он безумно захохотал. - Пять сотен за то, что я посмотрел на нее, посмотрел и забыл.
Она почти повисла у него на шее и смотрела ему прямо в глаза, словно пыталась приблизиться к его мыслям.
- Расскажи мне, Клайв. Расскажи подробнее, мне так нравится тебя слушать.
Его взгляд снова заволокло туманом.
- Я опять забыл
Ей пришлось начать снова:
- Тебе дали пятьсот долларов, чтобы ты сказал, что не видел даму в оранжевой шляпе. Это она дала тебе пятьсот долларов? Кто их тебе дал?
- Их дала рука, к тому же в темноте. Какая-то рука, голос и платок. Да, чуть не забыл, еще был пистолет.
Она гладила пальцами его затылок:
- Хорошо, чья это была рука?
- Я не знаю. Тогда не знал и до сих пор не знаю. Иногда мне кажется, что этого вообще не было, просто привиделось после сигарет. А иногда я уверен, что это было.
- Все равно расскажи.
- Я вернулся домой ночью после спектакля, свет в вестибюле не горел. Может быть, перегорела лампочка. Я в темноте пробирался по лестнице, и меня схватила чья-то рука, сильная и холодная. Она меня крепко держала. Я прижался к стене и спросил: «Кто здесь? Что вам надо?» Когда глаза немного привыкли к темноте, я увидел какое-то белое пятно. Кажется, платок. Из-за этого голос был неясный, но я его хорошо понял. Сначала он назвал мое имя, сказал, где я работаю, и мне стало ясно, что он обо мне все знает. Потом он спросил, помню ли я даму в оранжевой шляпе.
Я сказал, что уже забыл о ней, но теперь вспомнил. И здесь он меня спросил таким спокойным голосом: «А что, если я вас застрелю?» Я ничего не мог ответить, у меня пропал голос. Он взял мою руку и положил на что-то холодное. Это был пистолет. Я хотел вырваться, но он не пускал, а потом сказал: «Я вас застрелю из этого пистолета, если вы хоть словом проболтаетесь о ней». А потом он спросил: «Что вы предпочитаете: пулю или пять сотен?» Я услышал, как шуршат деньги, потом он вложил их мне в руку: «Вот вам пять сотен. У вас есть спички? Можете зажечь и убедиться, что я вас не обманываю». Я зажег спичку, и действительно - у меня в руке было пятьсот долларов. Я хотел рассмотреть, как он выглядит, но увидел только платок, которым он закрывал лицо, а потом он задул спичку.
«Значит, никакой дамы вы не видели, - напомнил он мне. - Не было никакой дамы. Кто бы вас ни спрашивал, ответ должен быть один: вы никого не видели, иначе вам придется распрощаться с жизнью. Так что вы скажете, если вас о ней спросят?» Я ответил: «Я не видел дамы, никакой дамы не было». Я дрожал как осиновый лист. Он приказал: «Идите к себе». Через платок голос звучал глухо, как из могилы.
Я бросился наверх, чуть не упал. Потом я закрылся в квартире и боялся даже подойти к окну. Перед этим я курил марихуану, сама знаешь, что творится после этого в голове. - У него начался приступ смеха, от которого мурашки бегали по спине. Смех прекратился так же внезапно, как и начался. - На другой день я поставил эти пятьсот долларов на лошадок и проиграл все до цента, - добавил он с горечью и рванулся, как будто его кто-то преследовал. - Опять начинается, все из-за тебя - ты заставила меня говорить об этом. Я снова весь дрожу. Со мной это было уже несколько раз с тех пор. Дай мне сигарету, мне нужно встряхнуться.
- У меня нет с собой марихуаны.
- Посмотри в сумке. Ведь гам столько лежало, неужели ты ничего не взяла? - Он был уверен, что она курила вместе со всеми.
Сумка лежала на столе, и, прежде чем она успела ему помешать, он высыпал на стол все содержимое.
- Оставь это, не трогай! - в ужасе прокричала она.
Она не смогла вырвать у него из рук бумагу, и он все прочитал. Это была записка Бёджеса. Какое-то время он удивленно смотрел на нее, не понимая значения слов.
- Но ведь это мое имя, и где я работаю
- Нет, нет!
Он оттолкнул ее.
- Звонить в полицию, а потом
Она видела, как его лицо покрывает тень. Недоверие уже ясно отражалось во взгляде. В нем проснулся иррациональный страх, страх, вызванный наркотическими видениями, который может убить того, кто этот страх вызвал. Зрачки его расширились.
- Тебя подослали, это была не случайная встреча. Кто-то охотится за мной, не знаю кто. Он меня застрелит, он говорил, что застрелит! Если бы я хоть знал Ты меня заставила!
Она не знала, как вести себя с наркоманом, одурманенным марихуаной. Она не могла знать, насколько этот наркотик может усилить такие эмоции, как подозрительность и страх, и привести к их взрыву. Она поняла, что перед ней человек, который не способен действовать сознательно, это было ясно. Непостижимый ход его мыслей принял опасное направление, и она не знала, как его остановить или, по крайней мере, повернуть в другое русло. Она не могла понять его, потому что была психически здорова, в то время как он был нездоров, по крайней мере временно.
Какое-то время он стоял, опустив голову, и исподлобья наблюдал за ней.
- Я сказал тебе что-то, что не должен был говорить никому. Но я не помню что. - Он в задумчивости положил руку на лоб.
- Ну что ты, ты мне ничего не говорил, - пыталась успокоить его она.
Она поняла, что нужно спасаться бегством, но внутренний голос подсказывал ей, что это намерение нельзя проявлять, потому что он преградит ей путь. Она стала медленно, шаг за шагом отступать. Руки у нее были за спиной, чтобы нащупать замок и открыть раньше, чем он сообразит, в чем дело. Она пыталась отвлечь его внимание, пристально глядя ему в глаза, так, чтобы он не мог отвести взгляд. Она чувствовала, что все ее тело цепенеет, словно под взглядом змеи, и боялась сделать резкое движение, поскольку змея всегда проворнее
- Точно, я проговорился. А теперь ты уйдешь и все выболтаешь. Кому-то, кто хочет меня убить. Он придет и застрелит меня. Он сам так сказал.
- Честное слово, ты ничего мне не сказал, это тебе только показалось.
Но его поведение становилось все опаснее. Вероятно, он понял, что она исчезает из его поля зрения. Она прислонилась к стене и стала искать руками замок, но пальцы нащупали только гладкую поверхность. Краем глаза она увидела дверь - в нескольких шагах влево. Незаметно двигаться в сторону было намного сложнее, чем отступать назад. Она медленно переставляла ноги.
- Разве ты не помнишь? Я просто гладила тебя по голове. Ничего не произошло. Нет, не надо! Не делай этого! - Она пыталась остановить его.
Если бы у нее была хоть одна сигарета для него Отступая, она наткнулась на какой-то столик и опрокинула его. Этот звук, выдавший ее движение, стал последней каплей, разбившей гладкую поверхность, сигналом, которого ждал его больной мозг. Тормоза отказали. Он бросился на нее, как ожившая восковая фигура.
Слабо вскрикнув, она неловко шагнула к двери. Ключ был в замке. Но он не дал ей открыть дверь. Она бросилась к окну. Жалюзи было опущено, это лишило ее возможности высунуться и позвать на помощь. По обеим сторонам окна висели пыльные шторы. Она схватила одну из них и бросила ему в лицо; он остановился, чтобы выпутаться из складок. В углу стоял диван. Она забежала за диван; он подскочил с другой стороны. Она оказалась в ловушке. Несколько раз они пробежали из конца в конец, каждый со своей стороны, как в любительском спектакле, - игра девушки и зверя в кошки-мышки. Сцена, над которой она смеялась бы совсем недавно и над которой уже не будет смеяться до самой смерти, а она придет через две-три минуты.
- Не трогай меня! Не трогай! - Она с трудом переводила дыхание. - Ты знаешь, что тебе будет, если ты меня тронешь!
Но она говорила не с человеком, а с наркотиком. Он встал коленом на диван и схватил ее. В тесном пространстве между стеной и диваном ей было некуда деться.
Он схватил ее за воротник, но она быстро повернулась, вырвалась и выбежала из-за дивана, а ударник, потеряв равновесие, упал поперек него. Она снова побежала вдоль стены к двери. В этой стене была еще одна дверь, которая вела в туалет или ванную, но она пролетела мимо нее, боясь снова оказаться в ловушке. К тому же входная дверь, единственный путь к спасению, находилась совсем рядом. Она схватила стул и бросила его на пол в надежде, что преследователь споткнется. Но он увидел препятствие и обогнул его. Она выиграла не больше секунды.
Силы ее были на исходе. Неожиданно он, срезав угол, обогнал ее и загородил дорогу. Она не сумела вовремя остановиться и чуть не влетела прямо в его объятия. Она снова оказалась в ловушке, прижатая к стене. Размахивая руками, он пытался схватить ее. Она не могла двинуться ни влево, ни вправо, оставался только один путь - вниз. Наклонившись, она пролетела у него под рукой, задев его боком.
Она прокричала что-то. Это было имя человека, который меньше всего мог ей сейчас помочь.
- Скотти! Скотти!
Дверь была рядом, но она знала, что не успеет ее открыть. Силы ее иссякали
Лампа с оранжевым абажуром, при помощи которой она пыталась оживить его память, стояла там, где она ее оставила. Лампа была легкая и не могла его остановить, но все же Лампа упала далеко от цели, даже лампочка не разбилась на ковре. Он бросился к ней - обоим было ясно, что это последний бросок.
И тут случилось что-то непонятное. Вероятно, он споткнулся. В тот момент она ничего не поняла, но потом восстановила в памяти детали. Лампа с оранжевым абажуром вдруг взлетела вверх, рядом у стены блеснула ярко-голубая молния, и музыкант растянулся во весь рост между стеной и лампой.
Путь к бегству был открыт. Только вытянутые руки, бессильные в этот момент, лежали у нее на пути. Она пробежала рядом с растопыренными пальцами и оказалась вне досягаемости.
Мгновение может казаться целой вечностью или, напротив, пролетает слишком быстро. Он недолго лежал, бессильно растянувшись.
Это длилось только мгновение. Она пыталась повернуть ключ в замке, но пальцы ее не слушались. Музыкант полз к ней на животе, сокращая расстояние, которое их разделяло. Он не пытался встать, а собирался схватить ее за лодыжку и опрокинуть на пол.
Ключ наконец повернулся, и она дернула дверь. Рядом с ее каблуком что-то царапнуло по полу - звук был похож на стук ногтей. Она выбежала в открытую дверь.
Ее переполняли ужас и облегчение. Шатаясь, она почти на ощупь спускалась по плохо освещенной лестнице. Открыв входную дверь, она обнаружила, что на улице холодная ночь. Она была спасена: шатаясь, она пошла дальше от этого страшного места. Ее качало из стороны в сторону, как пьяную, и она была пьяна - от ужаса.
Она не знала, где находится. Впереди мелькнул свет, она побежала туда - быстрее, пока он ее не настиг. Вбежав в открытые двери, она оказалась среди витрин, заполненных колбасами и вазами с сала том. Это был работавший всю ночь магазин.
Внутри был только один человек, дремавший за прилавком. Он открыл глаза, увидел девушку и вскочил; наклонился к ней и испуганно спросил:
- Что случилось, мисс? Чем я могу помочь?
- Дайте мне десять центов, - сказала она, всхлипывая. - Дайте, пожалуйста, десять центов, мне нужно позвонить.
Она подошла к телефону и опустила монету. Из груди ее вырывались рыдания.
Старый добряк крикнул в дверь, расположенную за прилавком:
- Мама, иди сюда! Здесь одной девушке нужно помочь!
Она застала Бёджеса дома. Было уже около пяти часов утра. Потом она вспомнила, что не назвала своего имени, но он сразу понял, кто звонит.
- Мистер Бёджес, прошу вас, приезжайте! Случилось что-то ужаснее, мне одной не справиться
Хозяин магазина тем временем советовался с женой, которая прибежала в халате, с бумажными бигудями на голове:
- Ты думаешь, кофе поможет?
- Я не знаю ничего лучше, аспирина у меня все равно нет.
Хозяйка усадила ее за стол, села напротив и успокаивающе гладила ей руки.
- Что случилось, бедняжка? Где твои родители? Девушка невольно улыбнулась. Помочь ей мог только детектив Бёджес.
Он пришел, когда она склонилась над большой чашкой кофе. Он пришел один, потому что не вел официального расследования по этому делу, это было его личное, частное дело.
Она с облегчением приветствовала его.
Он осмотрел ее сверху донизу и сказал:
- Бедняжка, ну и вид у вас. Было очень страшно?
- Теперь уже ничего, но видели бы вы меня десять минут назад. - Она махнула рукой на воспоминания и, наклонившись, посмотрела ему прямо в глаза:
- Мистер Бёджес, все подтвердилось. Он ее видел! Потом кто-то нашел его и дал ему денег, чтобы он молчал. Думаю, этого человека послала она. Но вы сумеете получить от него признание, правда?
- Идемте, - резко сказал он. - Если мне это не удастся, то не потому, что я не старался. Приступим к делу. Но сначала я вызову для вас такси