Эдди хватит удар. Это было окэй с моей стороны. Пусть попотеет. Я получил то, что мне было нужно, и к тому же, когда я уходил, секретарше уже не было скучно. Такова моя политика никогда не давать им скучать. Кто знает, что еще будет?
Было уже пять-тридцать, самое время встретиться с Луи Моррисом. Если он все еще живет на Харвардском бульваре, и если он не изменил своих привычек с тех пор, как я видел его последний раз, то он сейчас как раз вылезает из постели.
Я оказался прав и в том, и в другом. Сонно моргая, он выглянул из-за двери.
А, Шелл, пробормотал он.
Что случилось? Вы что, совсем не спали?
Спал, конечно, но уже встал. Полсуток назад.
Ужасно, сказал он. Ужасно. Ну входите. Раз уж вы здесь. Он открыл дверь и я вошел. От него пахло, как от забродившего сусла.
Я спросил:
Какого дьявола вы пили вчера вечером?
Он потряс всклокоченной головой; на белом лбу запрыгали тугие, вьющиеся локоны.
Если б я знал! Просто умираю. Он причмокнул губами. Больше никогда! Клянусь. Никогда в жизни. Пошли в спальню. Что привело вас в этот морг?
Мне нужны кое-какие сведения, Луи, и притом достоверные. В связи с делом, которое я расследую. Насколько я представляю себе, вы не станете меня обманывать.
Верно, Шелл. Вы единственный из всех сыщиков, частных и всяких других, кто пошел мне навстречу. Если бы не вы, у меня были бы крупные неприятности из-за тех бандитов. Так что спрашивайте и я отвечу.
Партия в покер в прошлую среду; ставки. Я слышал, вы были одним из участников.
Еще как был! До сих пор не распутаюсь. Семьсот долларов как не бывало. Что еще, кроме этого, представляет для вас интерес? Он застонал, повалился обратно на кровать и сунул под голову две подушки. Он был красивый парень примерно моих лет, пяти футов и десяти или одиннадцати дюймов ростом, бледный и явно страдающий от превосходного похмелья. Я вполне ему сочувствовал.
Я спросил:
Кто еще играл?
Дайте вспомнить Мори Гэтц, Пит Сандерс, Бини, Лонни Крофтс недолго. Он быстро проигрался. Потом, там был Эдди Кэш и Хайми Блинз. Он отсчитывал по пальцам. Вот и все.
Кто-нибудь из них уходил?
Нет, все оставались до самого конца. До часу ночи или до половины второго. Он зевнул и с любопытством уставился на меня. А в чем дело? Почему такой интерес? Или покер теперь вне закона?
Я спросил:
Вы уверены, что никто не ушел раньше? Это может иметь значение.
Абсолютно уверен. Я бы плюнул им в глаза, если бы они ушли с моими семьюстами долларов.
Кэш тоже был до конца, а?
Конечно. Да мы все там были, семь человек. Однако, что там заварилось? Полицейские устроили мне такую же встряску насчет Кэша.
Ну, строго между нами, Луи, одного парня вроде бы убили. Я проверяю некоторые алиби. Может, за этим ничего и нет.
Меня к этому не припутали?
Нет, с вами, Луи, все в порядке. Ведь вы никого не сбивали машиной, а?
Был грех. Трех, четырех, сейчас уже точно не припомню.
Я имею в виду вечером в среду. Я заставил себя усмехнуться: Окэй. Я на вас не донесу. И, Луи, забудьте, что я у вас был сегодня.
Уже забыл. Он засмеялся и во весь рот зевнул.
Я поблагодарил его и посоветовал по ночам спать, как делают все порядочные люди.
Очутившись на улице, я прислонился к дверям парадного и красноречиво, долго и от всего сердца выражал свои чувства.
Глава двенадцатая
Первое, что я сделал, вернувшись домой, это скинул с себя вонючий черный костюм. В темно-бордовом халате я чувствовал себя намного лучше, даже приличнее. Вторым делом было позвонить в редакцию «Экземинера»! «Нет, Келли больше не приходил. Нет, они не знают, где он».
Я позвонил в отель и еще раз попросил миссис Келли.
Это опять Скотт, миссис Келли. Я говорил с вами сегодня утром. Ваш муж уже дома?
Хелло, мистер Скотт. Нет, он обычно приходит не раньше семи. Иногда даже позже. Она помедлила и медленно произнесла: Как вчера вечером, например. Случилось что-нибудь важное?
Вероятно, нет. Я рассчитывал, что он сегодня мне позвонит. Но меня долго не было дома, и он мог меня не застать. Я подумал, может быть, он что-нибудь поручил вам передать мне.
Нет. Он действительно звонил мне сегодня часа в три, чтобы предупредить меня, что может опоздать к обеду. Но больше ничего не сказал. Если он позвонит еще раз, я передам ему, мистер Скотт, что вы пытались с ним связаться.
Спасибо, миссис Келли. Просто скажите ему, что я звонил.
Я положил трубку и секунд шестьдесят внимательно изучал ее во всех деталях, потом пожал плечами и раскрыл телефонную книгу. Я нашел «Драгун Флеминг», на Грамерси Плейс, и прямо под ним «Драгун Сара», на бульваре Норт Плимут. Ей я и позвонил.
После десяти (я специально посчитал) звонков она ответила мягким, мурлыкающим:
Да?
Сара?
Да. Кто это?
Это Шелл Скотт.
Она дохнула в телефон:
Уфф, помню. Красивый блондин.
Я насмешливо фыркнул:
Ага, это я. Точная характеристика.
Ну, давайте, только поскорее, сказала она, однако без всякого нетерпения, что вам нужно? Я вся мокрая прямо из-под душа.
О, простите. Я буду краток.
Ничего, Шелл. Я просто пошутила. Во всяком случае, я стою на полотенце.
Послушайте, сказал я, я хочу вас видеть.
Она засмеялась.
Скверный мальчик, сказала она. А вы скверный.
Я вовсе не имел в виду сейчас, зарычал я. Я имел в виду позже. Сегодня вечером.
Я разочарована, сказала она, поддразнивая меня. Насколько позже?
Скажем, через час. Мне нужно с вами поговорить.
Хорошо. Приходите в половине восьмого. Мы можем поговорить за обедом.
Я ничего не сказал про обед, мисс Драгун.
Знаю. Вы угостите меня обедом. Это будет платой за разговор со мной.
Думаете, он того стоит?
Подождите и увидите. И называйте меня Сарой. Когда меня называют мисс Драгун, я как-то не могу говорить свободно.
Окэй, Сара. Семь-тридцать.
Пока, Шелл.
Я опустил трубку. Моя ладонь оставила на ней влажное пятно. Я не мог понять, почему. Так я сказал сам себе.
Я принял душ и оделся в свой любимый серо-голубой костюм, чувствуя, как мне в нем легко и свободно после того чопорного одеяния, в котором я был днем. Сейчас я чувствовал себя намного лучше. Я пошел в кухню и пропустил стаканчик, после чего мне стало еще лучше.
Сравнение с черной пантерой снова возникло в моем воображении, едва она открыла дверь. На ней было длинное до щиколоток платье из черного шелковистого джерси, которое обхватывало ее, как лучшее произведение пластического хирурга облекает тело. Оно было простое, без всяких украшений, и только золотой пояс вокруг ее тонкой талии создавал яркий красочный эффект. Низкий квадратный вырез был наряден и пикантен без всякой нарочитости. Из золотых босоножек на высоких каблуках виднелись покрытые красным лаком ноготки, а ее черные волосы, приподнятые на затылке, доходили до уровня чуть выше моего подбородка. Все остальные краски в ее облике сосредоточились в ее лице: странные, осененные длинными ресницами зеленые глаза и маленький, немного строптивый, алый рот, и пара длинных зеленых сережек в белых мочках ее ушей.
Я окинул взглядом ее платье.
Боюсь, я не совсем так одет, как нужно для формального обеда.
Ее губы раскрылись, обнажив мелкие, ровные, слегка стиснутые зубы.
Это не имеет никакого значения, особенно там, куда мы едем. Если мне будет позволено выбрать место по моему вкусу. Можно, Шелл?
Конечно. Назовите его и мы туда поедем. Я вошел вслед за ней в квартиру и сел в золотистое кресло слева от двери.
На странно мерцающем черном столе в левой части комнаты в высоких хрустальных бокалах, стоявших на чеканном серебряном подносе, был приготовлен напиток зеленоватая, прозрачная жидкость.
Она взяла поднос и поднесла его мне. Я взял один из бокалов, и она сказала:
Хорошо, что вы вовремя. У меня уже все было готово.
Она взяла второй бокал, поставила поднос обратно на стол и повернулась ко мне, держа бокал в правой руке над головой.
Я надела это платье только потому, что мне кажется, оно мне идет. Хорошо я выгляжу?
Очень хорошо, Сара. Не только хорошо, но даже опасно.
Правда? Ей это понравилось. Она стиснула зубы, улыбнувшись, и искоса посмотрела на меня сквозь завесу ресниц явно позируя, похожая на сирену из Эдгара По или на стихи Бодлера. Должен сознаться, она меня немного отталкивала, но в то же время, каким-то странным, почти гипнотическим образом, пленяла.
Попробуйте напиток, сказала она.
Я отпил глоток. Теплая, странная, как будто с дымком, жидкость, напоминающая лакрицу и амброзию, проникла в горло: «вкусно».
Откуда это у вас, Сара?
Это не анисовая настойка; это настоящий абсент, Шелл.
Я и то удивлялся. Здесь его не найдешь. Это наркотик, теперь он запрещен законом. Глядя на нее, я добавил: Насколько я понимаю, это действует возбуждающе в определенном смысле.
Но это вкусно, ведь правда? Один мой друг контрабандой привез одну бутылку из Испании. Специально для меня. Она у меня уже почти два года.
Я поднял брови, и она мягко сказала:
Я угощаю только избранных, Шелл, и то в особых случаях.
Я молча смотрел на нее, чувствуя себя польщенным.
Потом я оглядел комнату, по-настоящему заметив ее впервые. Она поразила меня, как крепкий пунш, и я понял, что никогда ее не забуду, даже если никогда больше сюда не приду.
Мне нравится ваша комната, Сара. Она необычна, но мне нравится.
Я надеялась, что вам понравится. Но нравится она другим или нет, она полностью моя. Я не вычитала ее из книжки.
Пожалуй, это была самая лучшая характеристика. Сказать, что комната выдержана в современном духе, было бы неточно; в ней не было ничего и провинциального; она не была в стиле Людовика XV или в каком-либо другом подобном же стиле. Она была именно комнатой Сары.
Я сидел в глубоком золотистом кресле слева от двери. Кресло было немного отодвинуто от стены и имело резкий наклон по направлению к правой части комнаты. Стол, как я заметил, имел форму параллелограмма. Толстый ковер, черный, как волосы Сары, простерся от стены к стене. И кроме этого в комнате была еще одна вещь я не оговорился, именно одна, огромный диван: угловатый, причудливый, такого я никогда нигде не видел. Он помещался почти в центре комнаты, между правой стеной и левой, спинкой ко мне и к двери. Длинные подлокотники, напоминающие прямоугольные треугольники, простирались, подобно черным крыльям, параллельно дальней стене. Диван был черного цвета, подстать ковру, а на нем две молочно-белых толстых подушки. Перед диваном, на черном ковре, полузарыв блестящие когти в густой ворс, распростерлась шкура белого медведя.
У правой стены ничего не было: ни мебели, ни светильника, ничего. Да это было и ненужно. Наклонные, устремляющиеся по диагонали линии кресла, стола и медвежьей шкуры создавали впечатление движения, требующего пространства, пустоты в правой части комнаты. Комната была залита мягким светом, исходящим из раскрытых под потолком ламп.
Комната представляла собой как бы серию потрясений, которые выливались в одно самое странное, самое сильное ощущение шока; все линии в комнате направляли взгляд именно к этой вещи: к картине.
Она помещалась на стене прямо против дивана и над медвежьей шкурой. Она была огромная около восьми футов высотой и шести футов шириной, занимая пространство от низкого потолка почти до пола. Она была написана маслом, густыми, тяжелыми мазками и пятнами, и все же по-настоящему ее нельзя было назвать картиной. Казалось, это фрагмент, вырванный из кошмарного сновидения; крик, схваченный и запечатленный в красках.
Она полностью господствовала в комнате, наполняла ее, делала все остальное незначительным. Сначала мне показалось, будто она почти вся выполнена в красных тонах, среди которых, кричащие всплески и полосы малинового цвета выглядели, как зияющие раны; но затем я различил зеленые спирали, интенсивные желтые блики и пятна глухого черного цвета. Почти по всему верху тянулась черная полоса. Во всем этом было что-то безумное, смысл был непонятен. Но во всем чувствовался некий ритм, некая жизнь.
Такой была эта комната. Я не мог бы жить в ней, но она меня завораживала. Это была несомненно комната Сары.
Сара сказала:
Уделите же немного внимания и мне.
Я усмехнулся, глядя на нее:
Я любовался комнатой. Она очень странная; я никогда не видел ничего похожего на нее.
А что вы думаете об этом полотне? Нравится?
Не знаю. Откуда вы его взяли?
Я не взяла его. Это мое; это я написала.
Я взглянул на нее с новым интересом:
Не знал, что вы художница.
Я не художница. Но тем не менее, это мое произведение. Мне хотелось его написать. Понимаете, это ведь не картина, по-настоящему. Она не модернистская, она никакая. Она подошла ко мне и взяла меня за руку. Ну, что же? По-вашему, это тоже действует возбуждающе?
Я встал, она подвела меня к дивану и усадила на него. Диван был удивительно удобный. Только сейчас я заметил, что правая задняя лапа медведя прижата нижней частью дивана, как будто медведь попал в капкан. Сара подошла к картине и, потянув за тонкий шнур, висевший сбоку, включила небольшой настенный светильник у верхнего правого угла картины. Потом она села на диван рядом со мной.
Сидя перед этим полотном, я испытывал странное, жуткое, почти неодолимое чувство. Я пил маленькими глотками абсент, вдыхал его аромат и созерцал сочетания красок.
Как, по-вашему, я ее назвала? спросила она.
Я покачал головой, не отводя глаз от картины.
В сущности, у нее нет названия. Автопортрет, может быть.
Почему?
Потому что, как мне кажется, стоило мне начать ее, и она стала складываться сама собой. Она как будто растет. Всякий раз, когда со мной что-нибудь случается, или когда у меня возникает желание над ней поработать, я что-нибудь в нее добавляю. Она еще не закончена; да и никогда не будет кончена. Она посмотрела на меня как будто сквозь какую-то дымку, как бы издалека. Знаете, я начала ее, когда мне было восемнадцать. Вот уже почти пять лет, как я валяю дурака. Она оглянулась на картину и сказала: В общем, что-то в ней жуткое, правда? Такая картина и не должна никак называться.
Глаза ее снова заблестели, и она сказала:
Однако не слишком ли мы серьезны? Может быть я добавлю еще мазок-другой, когда вы привезете меня домой сегодня вечером. Что-нибудь символическое.
И на что это будет похоже?
Она засмеялась и искоса посмотрела на меня:
Откуда же я знаю? Вы еще не привезли меня домой. И никогда не привезете, если мы сейчас не поедем.
Я прикончил свой абсент и отдал ей бокал. Внутри у меня было тепло от напитка.
Место, выбранное ею, находилось на Ла Бри, и когда я поставил кадиллак на стоянку, была уже почти половина девятого. Это было маленькое здание совсем близко от шоссе, рядом с Бэнгор-стрит, с неоновой вывеской на фасаде «Местечко». Сара сжала мою руку, и мы вошли.
Это было уютное, интимное местечко, и ни одной знакомой души. Похоже было, что это прибежище для алкоголиков, нимфоманов и вообще всяких маньяков.
Сара, казалось, знает здесь решительно всех. Мужчины в смокингах, молодые люди в спортивных рубашках, девушки в формальных вечерних платьях и молодые женщины в носочках все приветствовали ее, и она называла большинство из них уменьшительными именами. В глубине ансамбль из пяти инструментов исполнял тихую музыку.
Мы нашли столик для двоих, к счастью оставшийся незанятым, в одном из наиболее спокойных уголков, и я сказал:
Кажется, вы здесь как дома.
Да. Это мое любимое место. Она улыбнулась: Здесь встречаешь много интересных людей.
Я оглянулся.
Охотно верю.
За соседним столиком сидели двое высокий блондин и низенький брюнет. Последний, прикрыв ладонью руку блондина, слегка похлопывал по ней и что-то горячо говорил в ухо своего собеседника. Тот слушал, явно скучая. Черноволосый наклонился и нежно поцеловал блондина в щеку.
Я обернулся к Саре. Она все видела и в то же время следила за мной с затаенной улыбкой, но на лбу ее появились хмурые морщинки.
Я сказал:
Некоторым парням во всем везет.
Она откинула голову и засмеялась.
Спасибо, Шелл, сказала она с улыбкой. Я боялась, что вы полезете на стенку.