Не полезу.
Она насмешливо сморщила нос, протянула руку и похлопала меня по руке.
Я сказал:
А теперь поцелуйте меня в щеку.
Она ничего не ответила, только искоса взглянула на меня зелеными глазами, не отнимая своей руки. Губы ее были сомкнуты, но слегка, чуть заметно, вздрагивали. Я живо представил себе ее стиснутые зубы в той странной улыбке, которая поразила меня, когда я был у Драгуна.
Я сказал:
Вы престранное существо, Сара.
Она смотрела на скатерть.
Возможно.
Вчера вечером, например. Почему вы вонзили мне в шею ваши длинные, красивые ногти?
На лице ее появилась странная улыбка, и она сказала:
Мне просто захотелось, совершенно спокойно, как будто речь шла о заурядном факте.
Вы всегда делаете то, что вам хочется?
Она чуть-чуть усмехнулась:
Почти всегда.
Я не заметил, как подошел официант. Он рявкнул мне в ухо:
Что вам будет угодно, детки?
Я посмотрел на Сару.
Что вам будет угодно, детка?
Выбор невелик бифштекс или креветки. Выбирайте на свой вкус. Ничего другого здесь не подают.
Ничего другого?
Она кивнула.
Тогда бифштекс.
Два бифштекса. Мне полусырой.
Когда нам подали красные, полусырые бифштексы, я сказал:
О том, что было вчера, Сара. Перед тем, как меня втолкнули в кабинет, вы там все время были, да?
Она прожевала кусочек бифштекса и кивнула.
Это не было в некотором роде ну, отвратительно?
Не совсем то слово. Я была там, когда это началось, и оставалась, пока все не кончилось. Конечно, мне это не понравилось, но и в ужас я не пришла; и уйти не хотела. Вам это понятно?
Может быть. Я не уверен.
Послушайте, Шелл. Я не ангел; я плохая. Меня называли безнравственной и порочной, и, может быть, не зря. Но я не стараюсь никого обманывать. Она засмеялась, как ребенок, застигнутый над банкой с вареньем: А иногда со мной страшно весело и забавно. Она понизила голос и прошептала сквозь зубы: Весело и забавно.
Послушайте, вы, сирена, сказал я. Я привез вас сюда, чтобы поиграть с вами в викторину. Понятно?
Она надула губки.
Знаю я вашу викторину. Мне почти жаль. Ну ладно. Спрашивайте, Шелл. А я доем бифштекс, пока он не остыл. Я наблюдал за ней в то время, как она трудилась над бифштексом; потом она подняла на меня глаза и сказала: Я вас поймаю, мистер Шелл Скотт. Честно предупреждаю.
Мы подкусывали друг друга, затрагивая любые темы, кроме погоды, и когда с бифштексами было покончено, и их сменили напитки, я сказал:
Значит, вам известно, какую шутку Зэркл и Брукс сыграли с вашим братом?
Она кивнула.
Не думаю, чтобы Зэркл что-нибудь утаил. Я все слышала.
Я спросил:
Сара, вы что-нибудь знаете о несчастном случае с Джо?
У-ух. Просто смешно. Если бы я знала! Мне нравился Джо. Во всяком случае, это был милый маленький воришка.
Вы хорошо его знали?
Он работал у Дрэга четыре или пять месяцев. Я не могла с ним не познакомиться. Раза два он приходил и ко мне. Она стиснула зубы, улыбнувшись своей странной улыбкой. Может быть, я его обворожила? А? Как стараюсь обворожить вас.
Конечно, сказал я. Вы меня совсем загипнотизировали. Драгун спрашивал Зэркла о гибели Джо?
Она наклонилась над столом, глядя на меня веселыми глазами.
Хотите, я расскажу что-то про Джо? Однажды он меня лягнул. В ногу. Высоко, выше колена.
За что? Вы его поцарапали?
Ага. В самое бедро лягнул. Хотите, покажу, куда именно? Она встала и хотела поднять подол платья.
Караул! тихо завопил я. Женщина, сядьте. Хотите устроить скандал?
Она засмеялась и села.
Я вовсе не собиралась. Просто хотела посмотреть, что вы сделаете. Она понизила голос и с шутливой таинственностью сказала: Потом покажу. Хорошо, Шелл? Потом? Она искренно забавлялась.
Конечно, сказал я. Потом. Вы меня напугали. А теперь отвечайте на вопросы ведущего без всякого стриптиза и без дураков. Драгун спрашивал Зэркла что-нибудь о гибели Джо; о том, как он попал под машину?
Нет. А вы косный и нудный формалист.
Окэй. Значит, я косный и нудный формалист. А также частный сыщик. Почему вы смеетесь? Она ответила, что просто так, и я продолжал: Не забудьте, я подкупил вас бифштексом. Я жду ответов на свои вопросы. У меня работа, так что я соединяю приятное с полезным, дело с удовольствием.
Она высоко подняла черные брови.
Не обманывайте себя: это удовольствие. Она стала серьезной. Ведь это удовольствие, правда, Шелл? Ведь вам приятно сидеть здесь со мной, не так ли?
Я сердито посмотрел на нее.
Окэй, маленькая кокетка. Я просто наслаждаюсь! А теперь прекратите ваши попытки соблазнить меня.
Я больше не буду. Она посмеивалась.
Еще один вопрос, детка. Когда я спросил вас про Джо, вы сказали, что это просто смешно. Что вы имели в виду?
Что это смешно! Во-первых, Джо никогда не пил настолько, чтобы быть по горло наполненным алкоголем, каким его нашли. А во-вторых, что он мог делать один, на шоссе, у Елисейского парка? Особенно если он был настолько пьян? Это просто смешно, вот и все.
Отличные выводы, мисс Драгун. Совпадают с моими.
Не называйте меня мисс Драгун. Зачем так формально?
Ну хорошо, Сара. Очень точные выводы, но откуда вы знаете, что Джо был, как вы выразились, по горло наполнен алкоголем? Отвечайте мне.
Она холодно взглянула на меня.
Ловите меня? Это же было в газетах, дурачок. Во всех газетах.
Простите. Я действительно дурак.
Нет, вы не дурак. Вы милый. Милый Шелл.
Она переходила от холодности к задушевности в мгновение ока. Это приводило меня в некоторое замешательство.
Я сказал ей об этом:
Вы меня смущаете.
Чудесно. Это уже лучше! Вы еще не сказали мне, как вам нравятся мои волосы.
Мне нравятся ваши волосы.
Вы не можете сказать более определенно? отрезала она. Снова лед.
Конечно, сказал я непринужденным тоном. Мне нравятся ваши волосы. Мне они определенно нравятся.
Она крепко сжала алые губы.
Иногда я готова убить вас, Шелл Скотт. Она откинулась на спинку кресла. Вопросов больше нет?
Пожалуй, нет. Хотите, чтобы я отвез вас домой?
Да. Но прежде вы должны мне один танец. А потом поедем. Вы даже не пригласили меня танцевать.
Я почти совсем забыл, что играет ансамбль.
Я встал и перешел на ее сторону столика.
Позвольте пригласить вас на танец, мисс Драгун. То есть, Сара.
Благодарю вас, улыбнулась она. С удовольствием.
Ансамбль из пяти инструментов был очень хорош. Три ударных, один язычковый и один медный духовой. Они играли в том подчеркнутом, пульсирующем ритме, который апеллирует к вашим ногам. Мне нравилось, как Сара танцует. Придя в мои объятия, она тесно прижалась ко мне и положила левую руку мне на плечо, перебирая пальцами мои волосы на затылке.
Вы слишком высокий, сказала она. Нагнитесь немного.
Осторожно, с вашими длинными ногтями.
Она немного отстраниласть от меня и посмотрела мне в лицо. Она открыла было рот, потом полузакрыла его и тихо, почти шепотом сказала:
Я буду осторожна. Боитесь?
Напуган до смерти. Никогда не знаю, когда вы можете обернуться второй Лиззи Борден.
Она сняла правую руку с моего плеча и помахала ею у меня перед глазами. Ее красные ногти были длинные, с загнутыми концами.
Которая заслуживает казни?
Я сказал:
Заткнитесь, и сосредоточился на танце. Ансамбль заиграл «Лауру» и притом очень хорошо. Мягко и медленно пригасли огни, и певица, которую я до того не заметил, почти шепотом произносила слова. Это было прекрасно.
Музыка замолкла, и Сара остановилась, все еще прижимаясь ко мне, легонько чертя пальцем круги на моей шее.
Я сказал:
Растерялись? Музыка-то кончилась.
Я растерялась? Кому нужна музыка? Я могу напеть мелодию.
Я снял с моих плеч ее руки, прижал их к ее бокам и сказал:
Пора домой, малютка.
Она вздохнула:
Окэй, старичок.
Не называйте меня старичком.
Ну ладно. Папочка.
Я подумал:
Пожалуй, это немного лучше.
Во всяком случае, сказала она, я не малютка.
Я оглядел ее с ног до головы.
Верно замечено. А теперь пошли отсюда.
Сара оставила меня за дверью, сказав:
Одну минуту, Шелл. Я включу свет.
Она прошла в комнату, неслышно ступая по мягкому ковру, и включила не верхний свет, а бра у верхнего угла «Автопортрета».
Она сказала:
Заприте входную дверь и идите сюда.
Свет падал прямо на картину и на белую медвежью шкуру под ней. Рассеянный свет терялся в углах комнаты и почти всецело поглощался чернотой дивана и ковра. Я сел на одну из молочно-белых диванных подушек. Эти подушки, белая шкура и картина на стене казались единственными реальными предметами во всей комнате, но даже они как будто утратили свою материальность и, казалось, плавали на поверхности черноты.
Сара присела, а потом легла навзничь на медвежьей шкуре у моих ног. Черное платье резко выделялось на белом фоне, подчеркивая изгибы ее миниатюрной фигуры.
«Опять позирует. Снова аффектированная, искусственная, странная и причудливо прекрасная женщина. Но поза или не поза, однако она эффектна». Она выглядела необыкновенно и бесконечно соблазнительной. Если бы не ее округлые формы, ее можно было бы принять за ребенка или за женщину прошлого тысячелетия. Вне возраста и вне времени, так же, как грех всегда вне возраста и вне времени.
Она повернулась на бок, оперлась на правый локоть и, глядя мне в лицо, тихо произнесла:
Шелл.
Я не ответил.
Вот сюда он лягнул меня, ударил меня ногой, Шелл.
Левой рукой она подняла подол платья. В слабом свете я увидел на ее бедре темное пятно. «Значит, это правда; она не придумала это нарочно, чтобы поиграть со мной или подразнить меня». Она разжала пальцы, и гладкая, мягкая материя скользнула вниз по ее бедру, легко и мягко, подобно ласке возлюбленного, и закрыла бледную, светлую, как слоновая кость, кожу.
Она действовала на меня, проникая мне в душу, какой-то темной, гипнотической силой ее особенного, свойственного только ей обаяния. Оно так же, несомненно, выражало ее личность, как ее комната и это почти безумное, мрачное полотно, зловеще парившее над нами, выражали ее личность и были от нее неотделимы.
Все еще лежа у моих ног, она протянула левую руку и сжала мою. Ее рука была горячей и влажной. И дрожала, так же, как уже дрожала однажды, при нашей первой встрече.
Она притянула меня к себе.
Шелл, прошептала она сквозь зубы, я хочу поцеловать вас, Шелл.
Она поцеловала меня маленькими, влажными губами. Легкий, долгий поцелуй. Кончик ее языка скользнул по моей нижней губе; ее зеленые глаза расширились и казались почти черными, и в них крошечными огненными точками искрился отраженный свет. Она еще раз поцеловала меня и сказала:
Поцелуй же меня, Шелл. Сделай мне больно.
Она укусила меня в губу.
Я не знал, нравится мне все это или нет. Но я подложил под нее руки, притянул ее рывком к себе и крепко поцеловал ее в губы.
Я резко включил свет в первой комнате своей квартиры, и гуппи испуганно заметались в аквариуме. Гнусное предательство: я совсем забыл о рыбках.
Я сказал:
Простите, друзья, прошел в спальню и разделся. Было десять минут второго.
Я включил душ, вывернув кран до отказа, и прыгнул под горячую, испускающую пар струю.
Взвыв во всю силу легких, я выскочил из нее, как будто меня вышвырнула какая-то сила.
Я вернулся в спальню, роняя на ковер стекавшие с меня капли, остановился перед зеркалом и, повернувшись, посмотрел через плечо на свою спину. От лопаток до пояса краснели четыре свежих, кровавых, глубоких борозды.
Я смотрел на них и бормотал сквозь стиснутые зубы:
Ах ты, сучка. Ах ты сучка!
Глава тринадцатая
Звонок звонил, не умолкая, и от этого звона я начал приходить в себя и попытался зарыться головой в подушку. Звон не прекращался, и я выбрался из состояния сна, как человек выполз бы из бочки с патокой; и вдруг звон оборвался, и я схватился за телефон, стоявший у кровати. В ухе ровно и длинно загудело. Я положил трубку на рычаг.
Я сел и, отбросив простыню, вытер рукой вспотевшую грудь. Жара была невыносима, хуже, чем в адском пекле летом. Солнце проникало в комнату, и лучи его как будто впитывались в черный коврик перед кроватью. Я почувствовал адскую боль в спине и вдруг вспомнил все, что было.
Несколько секунд я сидел в постели, вспоминая, с бессмысленной улыбкой на лице. Я вытянул ногу и посмотрел на свой большой палец; он был на месте. Меня будто встряхнуло.
Я спустил ноги на пол, схватил телефонную трубку и набрал Улрих 31212. Женский голос четко произнес мне в ухо: «При сигнале время будет пять одна минута и сорок секунд».
Я подошел к туалетному столику, сгреб свои ручные часы и проверил их и оба будильника. Голос был прав: стрелка перешла за пять часов. Я проспал почти шестнадцать часов и все-таки чувствовал себя, как официант в притоне курильщиков опиума.
Я набросил на себя халат, пошел в кухню и поставил вариться кофе. Я поставил на огонь кастрюльку с маисовыми хлопьями. В ней сразу забулькало плоп, плоп, плоп, как в котле ведьмы.
Телефон снова зазвонил, и я поднял трубку:
Да, да?
Мистер Скотт? Это вы, мистер Скотт? Говорит Келли. Где вы пропадали? Я никак не мог дозвониться.
Где я пропадал? Я был в постели. А где, черт возьми, были вы? Я уже подумал, живы ли вы.
Я это сделал, сказал он возбужденно. Я это сделал, и оно сработало.
Что вы сделали? Что сработало?
То, о чем мы с вами говорили. Помните, тогда, за обедом? Помните? Неужели не помните? Казалось, он немного испуган.
Я окончательно проснулся. Я весь похолодел.
Малыш, сказал я. Келли. Дружище. Келли. Вы не могли этого сделать. Вы были пьяны, вы не могли серьезно говорить о таких идиотских вещах, о которых вы болтали за обедом в «Серале».
Да нет уж, я говорил серьезно, мистер Скотт. От начала и до конца. Действительно, я был немного пьян. Может, я не все в точности помню, но я думал, что все решено. А в чем дело?
Ни в чем, простонал я. Ни в чем; во всем! Вы действительно выполнили то, о чем говорили?
Ну да, конечно! Я должен поговорить с вами. Я звоню вам уже полдня.
Так это серьезно?
Ужасающе. Вы не поверите. Просто колоссально.
Окэй, окэй, сказал я. Поверю. Сейчас оденусь и приеду. Вы сейчас где?
В аптеке Хансена на Голливудском бульваре.
Можете рассказать хоть немного сейчас?
Не по телефону. Скажу лишь, что капитан Сэмсон напал на след. Только это больше, чем он думает. Вы лучше приезжайте сюда.
Дайте мне пятнадцать минут. Вы подняли меня с постели.
С постели! произнес он с отвращением. Ну ладно, я подожду.
Я положил трубку, пошел в ванную, принял мгновенный холодный душ и растерся толстым турецким полотенцем. Кроме спины: тут пришлось быть крайне осторожным.
Келли. Томми Келли, несгибаемый и бесстрашный репортер. Проклятый сумасшедший дурак. Если он не уймется, нас всех перебьют. До меня постепенно доходило значение случившегося. Этот идиот вышел на связь с бандитами и указал им на объект. Объект!
Леденящая, липкая мысль прокралась по хребту в мозг. Если я правильно помню пьяные рассуждения Келли, этим объектом должен быть я.
Что он воображает, в самом деле, что это уборка отбросов? Он заигрывает с матерыми убийцами, как будто они покупатели на благотворительном базаре. Он сказал, это «колоссально». Я еще не выслушал его истории, а он уже заявляет, что это колоссально.
Я поспешно оделся и взял свой кольт 38-го калибра. Многие предпочитают более крупные пистолеты, но мой кольт выбрасывает пилюлю, которая, при умелом обращении с этим оружием, достаточно велика, чтобы поразить любую цель, вплоть до слона.
Я почуял какой-то запах, вышел в кухню и обнаружил, что моя похлебка из маисовых хлопьев перестала булькать, переселилась на плиту и дымится. Я подставил кастрюлю под струю из водопровода, дал ей с минуту пошипеть, выбросил ее в помойное ведро и приготовился уйти.
На пути к выходу я остановился возле аквариумов и сказал: «До свидания, рыбы». Они меня не слышали. Но в меньшем аквариуме гуппи собрались кучкой, тыча носами в стекло, ожидая пищи. Я пожалел, что выбросил маисовые хлопья, но схватив пакетик очередной порции сушеных креветок и крабов, высыпал ее в оба аквариума. Они с жадностью набросились на еду, в то время как у меня в животе бурчало и булькало.